Отправлено: 11.05.13 04:47. Заголовок: "Идём на Восток!"

- Время действия: Весна 47 г. до н.э. Действие разворачивается после гибели Гнея Помпея и Александрийской кампании Цезаря.
- Место событий: По дороге в Дамаск.
- Участники: Цезарь, Наджара.
- Краткое описание сюжета игры: Овладев Александрией, Цезарь возвел на престол наследницу законного египетского царя Птолемея - Клеопатру, которая всегда хранила верность как самому военачальнику, так и Риму. Но на этом его испытания не закончились…
Внезапно к нему пришли известия о том, что печально известный царь Фарнак, сын знаменитого врага римлян Митридата, вторгся на территорию Республики, разбил римскую армию Домиция Кальвина, захватил Вифинию и Понтийское царство и желает вскоре распространить свое влияние по всему Востоку в целом. Поэтому медлить нельзя и, взяв с собой VI легион «Феррата», полководец оставил в Александрии все прочие войска, чтобы Клеопатра укрепила этим свою власть, а сам поспешил отправиться в Сирию. Как оказалось, эта провинция тоже беспокойна, Даже после смерти Помпея гражданская война продолжается. Прикрываясь лозунгами о восстановлении традиций Рима, его сторонники продолжают сеять смуту. И неясно, поддержат ли теперь восточные земли Цезаря или нет. Ведь большинство местных жителей просто ждет, чем все закончится. Поэтому ему понадобится любое содействие с их стороны.
Так и состоялась впервые его встреча с Наджарой. Это произошло в одной из сирийских пустынь. Оказывается, она и ее воины только что разбили там лагерь как повстанцы, всегда готовые к битве. А отряды Цезаря как раз продвигались по их территории, потому что он решил идти через пустыню напрямик, чтобы быстрее добраться до Дамаска и других городов, и поскорее получить там подкрепления и все необходимое для новой войны.
Итак, при известии о приближении римлян повстанцы сразу понимают, что им тяжело будет справиться с ними в открытую. Но и VI Легион, в котором после Александрийской войны, что длилась почти год, в строю осталось не больше когорты личного состава, не может сейчас принять полноценный бой. Риск слишком велик, и в случае неудачи римляне могут оказаться в изоляции, окруженные враждебными племенами, без всякой надежды на помощь извне. Поэтому Цезарь решает уладить это дело мирным путем: уговорить Наджару присоединиться к нему и помочь в грядущей войне против Фарнака. Правда, неизвестно, удастся ли ему вообще что-то сделать, ведь его считают завоевателем с весьма однозначными целями…

 Отправлено: 11.05.13 16:59. Заголовок: Физическое состояние..

Физическое состояние: полна сил, готова к бою, напряжена, тревожна.
Внешний вид: стандартная одежда Наджары (серия "сила добра").
С собой: меч и два кинжала, спрятанные в сапогах.

Беспощадно яркое солнце заливало своим светом пустыню, выжигая всё вокруг так, что на неприкрытых участках тела, у нетренированных к жизни в данной местности людей, скорее всего, сразу появятся ожоги. Время приближалось к полудню, ьи, потому, жара становилась невыносимой. Но Наджаре и её воинам некогда было думать об отдыхе - они были нужны своим собратьям в, дружественных, Сирии землях. Зла в мире много, и, сейчас это зло приняло облик гражданской войны, в которой воин пустыни Надажара. Не могла не принять участия.
- Зло нужно искоренить, - говорила она своим воинам, когда они, усталые и измождённые, продвигались по обжигающим пескам пустыни, - другие народы Востока ждут нашей помощи - и мы поможем! Не дадим тьме сломить наш дух! Джинны защитят нас! - женщина подняла лицо, щурясь на яркое солнце и, как это всегда бывало, блаженно улыбнулась чему-то, потом сказала совершенно обычным голосом, спустившись с небес на землю, - Разобьём лагерь здесь. Отдохнём немного и двинемся дальше. Будем идти всю ночь. На рассвете мы дотгнем границы пустыни и, возможно, встретим войско Фарнака. Придём с восточной стороны так, чтобы солнце светило им в глаза.
Сказав это, Наджара первая вбила в песок центральный шест переносного шёлкового шатра. Остальные воины последовали её примеру, расставив свои палатки так, чтобы палатка Наджару оказалась в центре. Вопреки заведённому обычаю, сегодня не было ни спеха, ни песен, поддерживающих боевой дух армии. Все находились в гнетущем тревожном настроении. Воины были напряжены и сосредоточены, их кривые острые сабли, всегда были наготове. Никто из войска пустынной воительницы никогда не слышал загадочных джиннов, присланных на помощь Великим Светом, но, они всегда верили своей предводительнице, сознание которой было открыто для общения с ними. Они верили в Свет, который ведёт их, но тема эта была строго табуирована и, говорить о ней запрещалось даже между собой. Хотя, даже без учёта этого, в лагере и так царило почти полное молчание. Воины Востока привычны к тишине, нарушаемой лишь пением ветра в песках. Даже время отдыха они решили употребить для тренировки. Так что со стороны лагеря слышался лишь звон кривых мечей. Да воинственные выкрики. Сопровождающие каждую боевую тренировку.
Что же касается самой Наджары. То она находилась немного поодаль от своих солдат. Она сидела на коленях на горячим песке. Расставив в стороны руки и подняв лицо к солнцу. Она могла смотреть на солнце бесконечно. Правильный ли маршрут мы избрали? - мысленно спросила она у своих таинственных проводников, что являлись ей не менее таинственными голосами, - Достойна ли я одолеть это зло, что идёт с Запада? О, Великие Джинны! Укажите мне путь! Даруйте силы выстоять во имя Великого Света! Какое-то время, Наджара просто сидела замерев, словно статуя, прислушиваясь к мелодичным, подобным едва различимому эху, голосам в своей голове. Джинны вновь говорили с ней, и, она слушала их, блаженно улыбаясь. Ещё минута и, по телу воительницы начала разливаться долгожданная, почти экстатическая эйфория. Её Свет, в который она так верит всей душой, вновь наполнял её, укрепляя и без того непоколебимую веру. Женщина поднялась и, вынув из ножен меч, сделала резкий секущий взмах. Клинок белой яростью сверкнул на солнце, отражая его лучи. Наджара - Избранная, Воин Света, призванная искоренить зло и, всё. Что не подчиниться ей или покажется странным - ляжет ппод острое лезвие её меча.
Полная сил и, готовая к битве предводительница, вернулась в лагерь. Войдя в свою палатку, она залпом выпила чашку воды и съела несколько фруктов. Скоро в путь, так что идти нужно налегке, не наедаясь досыта. Но, перед этим, нужно проверить остроту меча и кинжалов. Сев у порога палатки, женщина принялась точить меч. В это время в лагерь вернулся воин- разведчик. Как и все воины, кроме самой Наджары, чьи одежды были светлыми, он был одет в чёрные летящие одежды, лицо его было плотно закрыто чёрным шёлком так, что видны были только сверкающие тёмные глаза. Подбежав к палатки предводительницы, воин низко поклонился и произнёс:
- Я видел римский легион. Он движется от границ пустыни. Они несут знамя римской республики.
- Римляне? Здесь? - Наджара резко поднялась, сосредоточенно посмотрев перед собой, - Что им нужно в сирийских землях? Это захватчики?
- Я не знаю, - воин покорно опустил взгляд, - они тоже видели меня, но не напали.
Рим силён. Если они нападут на нас, мы не отобьёмся сейчас. Нас ещё слишком мало. Посылать воинов на смерть нет никакого смысла. Даже, если они погибнут сейчас во имя Света, никакой пользы это не принесёт. Мы не сможем остановить Фарнака. Если погибнем здесь.
- Фарид! - позвала женщина, вглядываясь куда-то в гущу палаток.
К ней тут же подошёл высокий смуглый мужчина с жёстким взглядом. Рука его лежала на рукояти меча. Он молча замер возле Наджары, ожидая приказаний.
- Ахмед видел римский легион неподалёку. Скажи остальным, чтобы, если что, были готовы. Но, не нападать первыми! - эти слова прозвучали жёстким приказом, - Римляне не напали на Ахмеда, хотя и видели его. Возможно, у нас есть шанс избежать битвы. Мы попробуем поговорить с ними.
- Слушаюсь, - коротко ответил Фарид, - как нам встретить их, если они не нападут?
- Узнайте, кто командует ими, и проводите ко мне. Если это простой легионер - он получит пищу и отдых, если более важная персона, я сама приму его. Но, ещё раз повторяю - не нападать на них, пока они сами не проявят агрессию! Идите.
Ахмед и Фарид ушли, а Наджара вернулась в свою палатку. Предупреждение неспроста было дано воинам дважды: люди Востока были известны горячностью и жестокостью. Даже в мирное время, им ничего не стоило вступить в бой, защищая свою территорию. Особенно это касалось жителей пустыни. В бою они были жестоки, неистовы и, их практически, невозможно было победить. Воины Наджары не боялись ни ран, ни боли, ни смерти. Фанатичная вера в таинственный Свет, о котором проповедовала Наджара и желание защитить свой народ, делали их серьёзной угрозой для любого агрессора со стороны.

 Отправлено: 12.05.13 18:24. Заголовок: Как совершенно справ..

Как совершенно справедливо заметили высланные вперед на рекогносцировку разведчики, символ «Аквила» («Орёл») - главное знамя и самая почитаемая святыня легиона – в самом деле был прекрасно виден во главе идущих римских войск. Символ этот находился в руках особого знаменосца, аквилифера Марка Трогга, воина, который по сути дела был вторым человеком в когорте после старшего центуриона – примипила Луция Септимия Авла. Знаменосец шел во главе параллельно идущих колонн, которые были построены таким образом, чтобы было легче перестроиться в triplex acies по сигналу тревоги, либо образовать так называемый orbis («круг»), облегчивший бы отступление под интенсивным вражеским натиском или шквальным обстрелом противника из луков и военных машин. За аквилифером медленно шли легионеры в доспехах из кожаной основы, на которую были нашиты стальные полосы, попарно скрепленные на животе и спине, образуя таким образом обруч, охватывающий торс каждого из солдат. Плечи, а также верхняя часть груди и спины воинов защищались дополнительными полосами.
Вдруг один из них затянул недавно сочиненную кем-то из воинов «Песнь Легионера», и остальные подхватили, хотя многие из них на самом деле едва держались на ногах от усталости и пышущего смертью жара пустыни. Но такую песню просто нельзя было не подхватить - на глазах у всех она сама собой превратилась в маршевый гимн всего легиона:

…Храбры все так же и беспечны,
Нас, как всегда, не устрашить,
Пусть век солдата быстротечен,
Пусть век солдата быстротечен.
Но вечен Рим, но вечен Рим!

Нам пот и кровь не надоели,
На раны плюй! – не до того…
Пусть даст приказ нам Юлий Цезарь,
Пусть даст приказ нам Юлий Цезарь –
Мы с честью выполним его!

И даже здесь, под знойным небом,
В восточных шумных городах
Калиг солдатских топот мерный,
Предупреждение «Quos Ego!»
Заставят дрогнуть дух врага!

Прошел огонь Александрии,
И в землях Галльских закален,
За свой народ и славу Рима,
За свой народ и славу Рима
Шестой шагает легион!

По флангам двигалась союзная конница, после всех потерь во время Александрийской кампании состоявшая теперь всего из одной алы всадников численностью не более чем из нескольких десятков человек, в основном греков и македонцев, которой командовал сейчас грек Эвримах, за свое участие в Галльской войне на стороне римлян и прочие заслуги, оказанные им Республике, получивший римское гражданство и чин командира.
Цезарь, очень сильно похудевший за последние три-четыре недели, и теперь ставший словно ниже ростом, и вообще напоминавший сейчас лишь тень своего обычного облика, всё равно гордо отказался от причитавшегося ему по должности коня и теперь шел пешком, вместе со всеми остальными легионерами и по виду ничуть не отличаясь от них, но напряженно думая о том, что нужно предпринять в первую очередь, как только они достигнут границы земель, где расположены города и где можно рассчитывать на пополнение из добровольцев. Так некстати и так неожиданно новоявленный царь Фарнак смешал его планы!
«Прежде всего этот псевдогерой послал сильные наемные войска против римского поселения Фанагории, и захватил этот город», - напряженно думал Цезарь, почти не обращая внимания на ужасное солнце, которое буквально заполняло всю пустыню, вдобавок время уже подходило к полудню, и потому дневная страшная жара становилась попросту невыносимой, - «Когда же мы увязли в Александрийской войне, когда нам пришлось всего лишь с двумя легионами сдерживать натиск многотысячной толпы введенных в заблуждение врагов-александрийцев, тогда Фарнак также завладел Синопой, задумывал завоевать Амис и начал войну против римского военачальника и прокуратора провинции Домиция. Неподалеку от Никополя в Малой Армении, Фарнак дал римлянам генеральное сражение и нанёс Домицию и его союзникам большое поражение — из трёх римских легионов два были полностью разгромлены и уничтожены. Домиций с остатками своих сил отступил на Запад, а Фарнак овладел всей Вифинией, Понтийским царством и южными от них землями. Там он вел себя как победитель и жестокий тиран, поставивший себе целью укрепить за собой высокое положение своего отца, Митридата: он взял с боя много городов и грабил состояние как римских, так и всех местных граждан подряд. Вообще, никто всерьез против него не защищался, и вернув Понт, Фарнак хвастается, что вернул себе отцовское царство, и вскоре овладеет всем Востоком в целом…»
Он посмотрел в сторону. Его воины выглядели сейчас достойно, но все равно не самым лучшим образом… Некоторые вынуждены были повязать под шлемами на свои головы полоски материи, чтобы попытаться спастись от ужасной жары пустыни. Один из центурионов, Публий Верр, распорядился было выдавать легионерам вместо подходивших уже к концу запасов воды – крепкого вина из египетских трофеев, которое продолжало еще храниться в бурдюках, но едва только узнав об этом, Цезарь наложил на это свой резкий запрет:
- Когда люди пробуют на вкус вино, последствия от этого всегда бывают неутешительными для них! Поэтому по-настоящему разумные стараются совсем не иметь дела с вином, и перестают его пробовать вообще! Ты очень разочаровал меня, центурион Верр… Своим опрометчивым решением ты поставил под угрозу всех нас, ведь неизвестно, когда на нас нападут и будут ли легионеры в силах отразить атаку после твоего угощения! Поэтому я вынужден пока отстранить тебя от командования центурией! Свои полномочия изволь передать заместителю.
Тот покорно поднял правую руку, вознеся её вверх: «Да будет так, о Цезарь!». Впрочем, сейчас это уже почти ничего не значило… Полководец уже начинал жалеть о том, что столь опрометчиво приказал своему единственному легиону, в котором и так осталось уже очень мало воинов, совершить этот немыслимый марш-бросок через пустыню… С каждым часом людям становилось все хуже, многие попросту не выдерживали такой немыслимой жары…
Декурион Тит Оптий тревожно посмотрел на врача с походной аптечкой (capsa), который сошел со своего коня с седлом с двумя стременами на левой стороне для эвакуации больных и раненых. Этот врач был прикомандирован к их контубернию, и поэтому от него можно было ожидать хорошей помощи. Но, лишь взглянув на старшего легионера Руфа, врач мгновенно посеръезнел и на вопрос декуриона ответил:
- Давай я лучше помогу тебе, пока ты еще не свалился с ног. Помочь твоему другу я уже не в состоянии…
- Как это? – не понял сначала Оптий. – Это же Квитний Руф, мой старый товарищ, мы столько прошли вместе, и ни одна хворь его не брала, а тут ты говоришь, что не можешь ему помочь! Нет уж, делай все, что от тебя зависит, врач, иначе я тебе самому не позавидую! – он с угрозой посмотрел на врача и взялся за рукоять оружия.
- Клянусь тебе, через час ты сам будешь умирать… Дай-ка лучше я дам тебе лекарство и наложу на голову повязку…
Цезарь видел все это, но не вмешался, ибо сказать ему было нечего… Разве что избитые фразы о долге и о Республике… Он мрачно шел и продолжал думать:
«Есть только одна возможность помешать Фарнаку. Как можно быстрее пройти расстояние до близлежащих городов, набрать там подкрепление из местных гарнизонов и римских граждан, забрать оружие, всю воду и провиант, а потом достигнуть территории вражеской дислокации и навязать противнику битву. Вряд ли его орды смогут противиться по-настоящему благоустроенным войскам, которые просто боготворят своего полководца!»
Вдруг, неожиданно даже для него самого, к нему приблизился грек Эвримах на коне:
- Цезарь, тут такое дело… Видишь ли, к тебе прибыли местные жители и они хотят, чтобы ты самолично соизволил посетить их ставку… Мы пока оставили их здесь, если хочешь, сам допроси их, но по-моему, ничего иного от них не добиться. Выглядят они так, словно каким-то чудом покинули подземелья Аида и вновь явились в мир смертных…Одеты в чёрные одежды, лица их плотно закрыты чёрным шёлком так, что видны только сверкающие тёмные глаза…
Хотя Эвримах говорил на латыни довольно правильно и, возможно, хотел польстить этим полководцу, Цезарь ответил ему по-гречески, потому что владел этим языком в совершенстве, как и основными восточными наречиями:
- Хорошо, проводи меня к ним, а я узнаю, что там случилось и что требуется. Мы не можем оставлять без внимания жалобы покоренных народов… В конце концов, они тоже люди и имеют право рассчитывать на нашу справедливость в вынесении решений.
Он последовал за своим командиром конницы и вскоре оказался перед неизвестными людьми, чей облик вполне соответствовал описанию, данному им Эвримахом.
- Я Гай Юлий Цезарь, проконсул и сенатор Рима! – гордо, свысока глядя на них, как и подобает римлянину смотреть на варваров - жителей покоренных провинций, признавших над собою власть Республики, проговорил он на своем чистейшем латинском языке, не желая пока открывать первым встречным свои знания местных наречий. – Отвествуйте мне, что привело вас сюда, и что хотите услышать вы от полководца на службе Римской Республики!
Один из варваров заговорил в ответ на своем более чем странном, пронзительном языке. Предусмотрительно вызванный Цезарем переводчик кивнул, и хотел уже было переводить, как сам военачальник отрицательно покачал головой и снова задумался.
Сегодня ночью ему снилось, что священные кони, которых он отпустил на волю после перехода Рубикона и посвятил великим Богам, вдруг начали отказываться от приема пищи и грустно паслись, словно предвещая что-то зловещее. Пристальный взгляд мог быдаже разглядеть слёзы на их обычно спокойных и невозмутимых, животных глазах.
- Пусть так! – наконец проговорил он. – Alea jacta est! – и после недолгой паузы сказал переводчику:
- Ответь, что я прибуду вместе с двумя своими центурионами, и да помогут вечно справедливые в своей воле Боги правому! Одно только имя Цезаря расчищает перед ним дорогу и призывает все племена под его знамёна и к его услугам! А тому, кто покусится на Цезаря и тем самым бросит вызов всей мощи нашей Республики, она нанесёт ответный удар и сомнет любого врага, превратив его земли в мёртвую территорию, на которой всё будет сожжёно и предано вечному проклятию, а люди будут казнены вне зависимости от пола и возраста!
Обернувшись к вестовому легионеру родом из италийского племени умбров, что был рядом, Цезарь приказал:
- Центурионов Гнея Ланга и Эмилия Ленна ко мне, вместе с контубернией моей личной охраны! И подготовьте коней, мы отправляемся в дорогу! – тут же он прибавил легионеру несколько слов на италийском диалекте умбров, близкому к латыни, но всё же от неё несколько отличавшемуся, чтобы на всякий случай варварские послы его не поняли:
- Пусть легион следует за нами в направлении северо-востока, по тому пути, что будет проложен нами, по той же самой дороге! И будьте готовы по сигналу одного из моих людей, - во славу Рима немедленно перейти в атаку и сокрушить любого неприятеля, что окажется перед вами!
Через четверть часа он вместе с центурионами, охраной из восьми воинов и варварами выехал вперед по пустыне. Вскоре они достигли варварского лагеря. Всё там было очень мрачно и неприветливо, но Цезарю не впервой было улаживать дела со всякими дикими племенами, поэтому он, не обращая внимания ни на что, гордо сошёл с коня, бросил поводья воину из своей личной охраны и, подняв голову, медленно, с осознанием собственного достоинства, вошёл в высокий и внешне отличавшийся от всех остальных палаток шатёр предводителя, оставив обоих центурионов и охрану снаружи, чтобы они ждали его поодаль.
- Я здесь, дабы говорить с тем, кто нижайше и с положенными мне почестями пригласил меня! – с порога начал он. – Зачем вождю местных племён понадобилось обращаться к самому Цезарю?

 Отправлено: 13.05.13 17:04. Заголовок: Когда воины Рима..

Когда воины Рима ступили на территорию пустынников, солдаты Наджары, помятуя о предупреждении ненападения, расступились, пропуская вперёд полководца и его центурионов. Однако, у людей Востока не отнять подозрительности и настороженности. Когда Цезарь с центурионами проходил по территории лагеря, его провожали десятки настороженных взглядов тёмных глаз воинов Света.
- Она приказала не нападать, но, если что, будь наготове, - проговорил Фарид, обращаясь ко второму воину, сопровождающему Цезаря.
- Мои люди на чеку, - коротко ответил второй воин.
Они говорили на сирийском наречии, не зная. Что полководец Рима может понять их язык. Да, собственно, говори они на латыни, они бы сказали тоже самое. Воины пустыни не скрывают своих намерений, этим они отличаются от многих других. Они агрессивны, и в этом их сила. Таковы все люди Востока, а, воины Наджары, в особенности, ведь они верят, что их защитит Великий Свет, который, если будет нужно, карающим огнём испепелит врагов. Дойдя с римлянами до палатки Наджары, воины молча указали на неё, и ушли.
Когда полог раздвинулся и внутрь вошёл человек, Наджара поднялась и наполовину вышла из тени. Рука её лежала на рукояти меча, который сейчас находился за поясом. Воительница оглядела незнакомца с ног до головы, потом выслушала, пристально глядя ему в глаза, своими серыми глазами цвета стали. Вошедший был красив, строен и величествен. Говорил сдержанно, возможно, немного высокомерно. Но, в нём были сила и мощь. Это Наджара ценила в воинах. Цезарь… Я слышала о нём - он великий воин Рима. Но, он не воин добра. Руки его окрашены кровью невинных людей. Что ж, видно, Свет ещё не достиг его души. Убедившись, что римлянин не опасен для неё. По крайней мере, сейчас, женщина убрала руку с пояса и сделала пригласительный жест, указывая на мягкие шёлковые подушки, напротив тех, с которых она только что встала.
- Для меня большая честь принимать у себя величайшего полководца Рима, - проговорила Наджара, объясняясь на том же наречие, что и остальные пустынники, - присаживайтесь, угощайтесь, - она указала на вино, зелёный чай и фрукты, - освежитесь с дороги. Наш чай из трав взбодрит вас.
Женщина улыбнулась и, сев напротив, разлила чай. Потом, сделав глоток из своей пиалы, она сказала:
- Меня зовут Наджара. Я воин пустыни. Я защищаю свой народ, веду его к свободе. Ты не напал на нас, из чего я сделала вывод, что ты не хочешь войны. Я предлагаю свою помощь. Мои воины тренированы, обучены, - она пристально посмотрела на Цезаря и продолжила, - взамен, я прошу у Рима протекции для своего народа.
Женщина замолчала, посмотрев куда-то вверх. На некоторое время, она замерла, с улыбкой на устах. Она снова услышала джиннов, которые позволили ей принять помощь Цезаря. Цезарь был не опасен, для воинов света.
- Я поняла, - прошептала женщина куда-то в пустоту, но, прошептала так тихо, что этого можно было и не услышать.
Уже через секунду взгляд её снова стал осмысленным, и она снова заговорила, как ни в чём не бывало так, будто и не было этого кратковременного ухода в себя:
- Помоги моему народу получить протекцию Рима и, я и мои воины поможем тебе в борьбе против Фарнака. Ты согласен?
Воительница чуть склонила голову в уважительном ожидании ответа полководца. Она вела себя с ним почтительно и мягко, но в голосе пустынницы слышались гордые, волевые нотки, а когда она говорила о свободе для своего народа, глаза её блестели огнём. Джинны сказали мне, что он, как и я борется против гнёта Фарнака. Что ж, если Великому Свету угодно, чтобы мой народ встал под знамёна Рима, пусть так и будет.

 Отправлено: 15.05.13 22:09. Заголовок: Цезарь с удивлением ..

Цезарь с удивлением посмотрел на ту, что приподнялась с мягких шёлковых подушек при его появлении и наполовину вышла из приятно охлаждающей после знойного воздуха пустыни полутени навстречу ему. Его слегка удивил сам по себе только что увиденный им образ предводительницы этих кочевников, которые внешне, казалось бы, не отличались друг от друга и поэтому для римлян бывших одинаковыми, можно сказать, на одно лицо. А вот она все равно чем-то поразительно отличалась от своих соплеменников, и отличие это было очевидно с первого взгляда. Её голову венчал довольно странный и необычный головной убор из какой-то незнакомой ему ткани; из-под которого были видны короткие для женщины, но очень ухоженные и запоминающиеся, почему-то светлые волосы. В ушах были очень большие и, наверное, тяжелые на вес серьги, но она словно бы не ощущала их тяжести… Необычное одеяние с короткими рукавами хорошо подчёркивало фигуру; кроме того, в глаза бросались белые, сотканные из шелковых нитей и отлично вышитые шаровары, что лёгкими складками доходили до белых небольших и коротких сапог.
Ему было вполне достаточно одного-единственного взгляда, чтобы все это разглядеть. Потом он посмотрел на ее лицо – лицо, которое каким-то необычным образом выглядело просто великолепно посреди этой ужасающей пустыни, в которой сам Цезарь чувствовал себя не лучшим образом и часто с трудом удерживался, чтобы сохранить достойный вид и не впадать в отчаяние от тяжёлого, словно нависшего над самой головой ослепительно-яркого, обжигающего тело до костей солнца. Итак, он посмотрел на неё и увидел безупречно прекрасную женщину: округлый подбородок, чётко выдержанные изогнутые губы, точеные ноздри, тонкие, как раковина, совершенной формы уши; широкий низкий лоб, гладкий, как мрамор, темные кудрявые волосы, падающие тяжелыми волнами и блестящие на солнце; плавные дуги бровей, длинные загнутые ресницы. Она выглядела живым воплощением красоты и величия. Изумительные глаза, в которых, казалось, скрыты все её тайны, непостижимые, как окружающая пустыня, но и живые, как ночь, которая то темнее, то светлее, то вдруг озаряется вспышками света, рожденного в звездной пропасти неба. Да, он сразу увидел все это, хотя, наверное, и не смог бы передать свои впечатления от увиденного, даже если бы очень захотел это сделать. И сразу же, тогда еще, он понял, что сила этой женщины заключается не только в ее внешнем облике и красоте. Покоряет то ликование, тот свет, которые переполняют ее необузданную, страстную душу и прорываются в мир сквозь телесную оболочку.
- Для меня большая честь принимать у себя величайшего полководца Рима, - сказала Наджара на местном наречии, ничуть не сомневаясь в том, что людская молва не лжет и Цезарь хорошо знает не только греческий язык, но и основы местных, восточных языков. - присаживайтесь, угощайтесь, - изящным жестом она указала ему на вино, зелёный чай и фрукты, что были на невысоком столике рядом с нею. - освежитесь с дороги. Наш чай из трав взбодрит вас.
Он заметил, что когда она заговорила, глаза ее вспыхнули, точно ярких и ослепительных солнца, голос был хорошо выдержан и поставлен, а еще за всем этим скрывалось обаяние и незаурядный ум. И все это словно бы сплелось в ее душе, создав ту, которую никто не может позабыть, если хоть раз ее увидел, величественную, как гроза, ослепительную, как молния, но при этом всё же с сердцем женщины…
Цезарь попытался сосредоточиться и ответил:
- Значит, слава Цезаря действительно идет впереди него… Да, я Юлий Цезарь. Надеюсь, ничего не случилось, если, войдя сюда и не успев привыкнуть глазами к восхитительной прохладе после жара пустыни, я был немного груб? – он подошел поближе и вежливо кивнул.
Женщина улыбнулась ему в ответ, словно давая понять, что все в порядке – в самом деле, не мог же он при всех своих дарованиях заранее предвидеть, что встретит здесь именно её, а не какого-нибудь грубого и неотесанного вождя! - и, сев напротив него на шелковые подушки, разлила чай. Потом, сделав глоток, она продолжала:
- Меня зовут Наджара. Я воин пустыни. Я защищаю свой народ, веду его к свободе. Ты не напал на нас, из чего я сделала вывод, что ты не хочешь войны. Я предлагаю свою помощь. Мои воины тренированы, обучены, - она внимательно, с присущим ей пронзительным взглядом посмотрела на Цезаря и продолжала говорить, - взамен, я прошу у Рима протекции для своего народа.
Цезарь не ожидал, что она сразу начнет говорить о чем-либо подобном, ведь он думал, что по восточному обычаю, сначала разговор будет касаться самых отвлеченных тем, а уже потом обретет конкретику, но теперь все прояснилось, и он, взяв в руки предложенную ему чашку, но не став пить из нее, ответил:
- Получается, что у нас с тобою одинаковые цели. Видишь ли, я тоже защищаю свой народ и хочу, чтобы он обрел подлинную свободу от знати, олигархии и всяческих нуворишей, которые истязают Республику, выжимают из нее пот и кровь лучших граждан… Да, сейчас мне не хотелось бы вражды, и вот почему: я призван спасти тысячи римских граждан и местные восточные народы. Самопровозглашенный царь Фарнак, сын заклятого врага всех римлян, понтийского царя Митридата, что в свое время был успешно нами укрощён, разгромлен и изгнан прочь за пределы наших земель, уже захватил ряд провинций и приближается, тогда как никто из наших полководцев не сумел его остановить. Если кто захочет нам помочь в этом, я не буду возражать… - он сделал паузу, во время которой так же пристально посмотрел на Наджару. – Сейчас мне нужно произвести дополнительный набор эвокатов (evocati) - экстраординарный вызов всех желающих римских граждан - добровольцев, выделить их в особые отряды... Но в то же время без ауксилиарных войск, что должны быть выставлены подвластными римлянам народами, нам не удастся контролировать всю территорию своего тыла и рассчитывать на тайну нашего прибытия против Фарнака. Так что, если у вас пока еще официально нет римской протекции… - тут он снова приостановился было, но вдруг произошло нечто необычное.
Он хотел было продолжать, но тут женщина внезапно посмотрела куда-то вверх, и он машинально взглянул туда же, но не заметил ничего, что могло бы привлечь внимание. Там был только полог шатра. На некоторое время она словно остановилась в движениях и практически замерла, почему-то при этом улыбаясь.
- Я поняла, - прошептала наконец она куда-то в сторону, словно обращаясь еще к одному, невидимому собеседнику, но голос её был настолько тих, что все это начинало выглядеть по меньшей мере странно.
Уже через секунду взгляд её вновь изменился и стал почти таким же, как и прежде, осмысленным и настойчивым, и она вновь продолжила развивать свою мысль:
- Помоги моему народу получить протекцию Рима и, я и мои воины поможем тебе в борьбе против Фарнака. Ты согласен?
И Цезарь заговорил опять, но теперь его голос почему-то звучал не так отвлеченно, а слова содержали в себе конкретное ответное предложение:
- Я смогу сделать это, если ты и твои воины присоединятся к моим войскам в качестве аблектов (ablectus) – специальных отборных отрядов, которые должны обеспечивать нам успех на наиболее ответственных участках… Кроме того, наряду с римлянами, отдельные их представители составляют личное сопровождение полководца и, находясь всегда y него под рукой, одновременно обеспечивают верность своих соотечественников, входящих в состав наших остальных войск, - проговорив это, он поставил чашку обратно на столик, так и не сделав из нее ни единого глотка, хотя сам просто умирал от жажды, но и доверять вот так сразу не решился: все-таки мало ли что? – Кроме того, у вас будет стипендиум (Stipendium) - собственно уплата военного жалованья (stips и pendo), под которым подразумевается не определённая плата, а лишь стоимость содержания каждого воина во время похода. Уплата смотря по продолжительности срока службы. Из оклада, причитающегося солдату, вычитается стоимость пищевого и обмундировочного довольствия. В целом это составит по 2 обола или 3 1/3 асса каждому в день, офицерам - по 4 обола; кто командует всеми, получит по денарию в день. Это вдвое меньше, чем для римлян, но иначе нельзя, ибо таков установленный порядок.

Тем временем оба центуриона, Гней Ланг и Эмилий Ленн, вместе с контубернией личной охраны Цезаря, состоявшей из восьми опытнейших легионеров-ветеранов, по приказу командующего стояли неподалеку от шатра и ждали, чем закончатся переговоры. Отличительными признаками центурионов были их чешуйчатые панцири-катафракты, шлемы с посеребрённым поперечным гребнем, поножи; панцири у них были украшены наградными бляшками (фалерами) на цепи. Центурионы продолжали удерживать в руках свои положенный им по чину палки (vitis) из виноградной лозы, как знак и орудие своей власти. Щиты у них были железными, но небольшими; по этой же причине и мечи они носили на левом боку, а не на правом, как простые легионеры.
- Да, нелегко придется, - говорил Ланг. – Ну ничего, для нас это дело привычное, мы уже врага разбивали по многу раз, и не такого, как Фарнак, а пострашнее. Взять хотя бы тех белгов – диких галлов с севера, или рейнских германцев… Помню, вождь их, этот грязный варвар Ариовист, настолько перепугался, что спасся один на маленькой лодочке, переплыв через Рейн, а мы захватили весь его обоз и всю семью… Потехи-то с ними было!...
- И все же не только враги… - отвечал ему Ленн. - Все люди чужды нам… Но Цезарь не такой - спроси его приближенных. Что говорить? Его характер не таков, чтобы он не победил всех и на этот раз, и это не что-то такое, что есть во мне или в тебе, это просто в природе его. Не понимаю этого человека…
- Тебе - понять Цезаря! – засмеялся Ланг. – Да где уж тебе-то! Вот только почему его до сих пор не видать, сколько времени прошло, а его еще нет… А тут еще эти варвары! – он с презрением посмотрел вокруг.
- Но они же пропустили нас.
- Сразу видно, Ленн, что мало ты еще воевал, да это и неудивительно, молод ты слишком, вон в центурионы совсем недавно вышел, а до Египта служил в гарнизоне в провинции и даже под Фарсалой не бился, пришли ведь вы туда уже позже, когда мы победили… Ты только глянь на них!
- Да, выглядят они подозрительно и настороженно…
- Особенно эти, что приезжали к нам. Настоящие дикари, а не послы! Ишь, волками смотрят… Ну ничего, если понадобится, Цезарь разберется и найдет на них управу, да и легион идет за нами, а товарищи просто так нас в беде не оставят!

 Отправлено: 16.05.13 17:36. Заголовок: Наджара слушала ..

Наджара слушала римлянина. Затаив дыхание, стараясь не пропустить ни слова. Взгляд её, по-прежнему был пронзительным и настороженный. Сирийцы - жители пустынь. Пустыня - это их территория, поэтому ко всем чужакам, здесь отношение особое, и доверять им нельзя, по крайней мере, с первой встречи. Однако, сердце Наджары хотело верить. Он сражается за добро, как и мы, - думала воительница, не сводя с Цезаря взгляда стальных серых глаз, - только душа его ещё не познала Свет, но, она прекрасна. Он любит свой народ и хочет для него счастья и свободы. Голос римского полководца лился как музыка, он умел говорить не хуже, а, может быть, даже и лучше, чем сама Наджара.
- От лица своего народа, я даю согласие, - наконец, проговорила воительница, чуть опуская длинные ресницы и склоняя голову в знак уважения и почтительности, - мы встанем под знамёна Рима. Мои воины примут ваше командование, но… - взгляд Наджары, вдруг, стал жёстче, увереннее, она подняла голову и безапелляционно, (но, впрочем, без всякого вызова), сказала, - Поскольку мои воины будут в составе вашего легиона, я прошу о том, чтобы разделить командование вместе с тобой.
Женщина сделала паузу, давая Цезарю возможность осмыслить сказанное и, принять верное решение. Пока длилась пауза, Наджара взяла из широкой чаши сочный плод граната и, держа его в руках, проговорила:
- Возможно, моя просьба о командовании могла показаться слишком смелой, но, не бойся, я не покушаюсь на лидерство. Мы просто делаем общее дело. Так будет правильнее, поверь, - она мягко улыбнулась, но взгляд остался пристальным и уверенным, - ты знаешь, как вести в бой своих солдат, я же знаю, к чему привыкли мои воины. Они пойдут в бой за тебя, но приказы должна буду отдавать им я. Иначе никак. Люди Востока горды и непокорны, и, если я не прикажу им, они не станут подчиняться… Иноземцам.
Воительница вовремя удержалась от наименования «чужаки», заменив их более цивилизованным словом. Да, сейчас Цезарь не был врагом, и пустынница это понимала, но, когда она заговаривала о своём народе, в голосе её была непримиримость. По взгляду и голосу женщины- воина, Цезарь мог понять, насколько её солдаты верны ей, как полководцу и, как тому, кто ведёт их.
- Ты согласен? - снова спросила женщина, в руке которой сверкнул нож, - Если да - отведай наших фруктов.
Резкий секущий удар обоюдоострого арабского ножа, и плод граната тут же был расколот на две равные части, словно череп врага, что рассекли мечом во время боя. Алый сок потёк по длинным пальцам Наджары, и был подобен крови. Если бы кто-то зашёл в эту секунду в шатёр. То, он, наверняка бы принял сок граната на руках девы Востока, за человеческую кровь. А, учитывая жёсткость, с которой Наджара говорила до этого, могло, создастся вполне жутковатое впечатление. Поняв это, Наджара светло улыбнулась, одарив Цезаря самым приветливым из своих взглядов, и протянула половинку граната, назвав его так, как называли его на Востоке:
- Попробуй. Это альмандин. Он прекрасно утоляет жажду/
Взгляд стальных глаз, вдруг, очень красноречиво скользнул по, так и не тронутой пиале тс зелёным чаем. Глаза Наджары нехорошо сверкнули, когда она поняла, почему Цезарь не притронулся к напитку. Но, вопреки ожиданиям, никакой бури не разразилось. Наджара заговорила спокойно, учтиво, даже ласково, разъясняя, как любимому младшему брату, однако, она ясно дала понять Цезарю, что не позволит оскорблять недоверием свой народ и, возвращаться к этой теме, впредь, не стоит:
- Мой народ не отродье гиен или шакалов. Мы не отравляем тех, с кем ведём переговоры. Если бы я, или кто-то из моих людей хотели лишить вас жизни, то, вы бы даже не ступили на нашу землю.
Голос в голове светловолосой предводительницы, заставил, вдруг, замолчать и, напрячься. На миг, сосредоточенно взглянув куда-то сквозь собеседника. Джинны осуждали Наджару за излишнюю резкость с тем, кто пришёл к ней с миром. Да простит меня Свет… Подозрения и горячая кровь ослепили меня. Но, он чужак. Он, едва не оскорбил мой народ отказом. Нет! Я, всё-таки, права. Он воин Запада, а, значит,олностью доверять ему нельзя, но… Женщина снова подняла взгляд на Цезаря. Его власть и сила покоряли, его красота делала его равным богам. Воительница, вновь, подняла глаза к сводчатому потолку шатра, через малюсенькое отверстие которого, словно бы знак свыше, пробился тонкий луч света. Проникнув внутрь, он озарил лица Цезаря и Наджары. Ни сказав больше, ни слова, она взяла чистую пиалу, заново наполнив её свежим чаем. Затем, также, как и гранат, протянула её Цезарю, склонив голову:
- Надеюсь, теперь мы уладили все наши разногласия. Не правда ли? В землях Востока, гость - неприкосновенен. А ты, и твои воины - мои гости. Не бойся принимать наши дары. Чувствуй себя, как дома.
В знак полного доверия, Наджара сняла с головы шлем. Её светлые волосы тут же зазолотились в луче яркого солнца. Она нежно улыбнулась Цезарю, положив себе в рот ягоду граната. Ей было хорошо в его обществе. Он притягивал чем-то, заставляя сердце замирать. Только Наджара, пока не понимала, что именно с ней происходит. Первое, что заботило её сейчас, это свобода и благополучие её народа и, конечно, расположение к ней Великого света.

За пределами шатра Наджары кипела жизнь. Кто-то из воинов тренировался. Кто-то чертил карты местности в своих палатках, кто-то точил мечи. Но, все они были в напряжении: появление чужаков из Рима никого не оставляло равнодушным.
- Почему они смотрят на нас, как на низших тварей?
Тот воин, что вместе с Фаридом сопровождал центурионов Цезаря. Холодно посмотрел на них, стоя у палатки, в которой собирались начальники отрядов. Он был напряжён больше остальных, и рука его не сходила с рукояти кривого меча на поясе.
- Опомнись, Юсуф! - стоящий рядом Фарид, жёстко взял воина за запястье. Дав знак, чтобы тот убрал руку с меча, - Мне они тоже не нравятся, но она велела не нападать на них. Надеюсь, ты ещё помнишь, что Наджара делает с непокорными? - Юсуф молчал, тогда военачальник продолжил, - Иди, скажи Кариму, чтобы предложил им чая и фруктов.
Приказ был сказан таким тоном, что Юсуф не осмелился воспротивиться и, тут же скрылся в одной из палаток.
Через десять минут, к центурионам, стоящим возле шатра предводительницы, спешил молодой парень. Как и прочие пустынники, он был облачён во всё чёрное, только лицо его было открыто полностью, хотя голову также закрывал чёрный шёлк. Карим был молод, лет двадцать, не больше, но в чертах лица его уже проглядывалась жёсткость, а взгляд тёмных глаз, уже имел ту устрашающую пронзительность и воинственность, коей обладали все пустынники. Подойдя к центурионам с подносом, на котором стояли вино и фрукты. Он низко поклонился им и произнёс:
- Наш предводитель велела сделать ваше пребывание здесь максимально комфортным. Отведайте наших фруктов. А зелёный чай взбодрит вас, и поможет легче перенести жару, - парень поставил поднос прямо на песок, потом крикнул куда-то в сторону, - Силим!
Подбежал ещё один юноша. В руках у него было два плотных покрывала, расшитых золотом. Они были похожи на ковры, только размером поменьше. Он услужливо расстелил их на песке, возле каждого из центурионов и, жестом показав, что на них нужно садиться, ушёл. Его примеру последовал и Карим, но перед эти. Он пожелал центурионам приятного отдыха и, склонив голову, сложил ладони вместе:
- Да хранит вас Свет. Будьте как дома.
С этими словами, пустынник скрылся, оставив центурионов одних.

 Отправлено: 19.05.13 14:35. Заголовок: ... Он продолжал гов..

... Он продолжал говорить и одновременно пытался определить, что произойдет дальше и какова будет реакция на его слова, поскольку от этого в данный момент зависело многое, но пока происходило только одно – полководец постоянно сталкивался глазами со взглядом Наджары, который по-прежнему был пронзительным и настороженным, почти таким же, как в первый момент встречи. Воительница ни на секунду не сводила с Цезаря взгляда своих серых глаз, что отличались редким, стальным цветом и в целом производили сильное впечатление. Обычно ему быстро удавалось воспользоваться выгодными для него особенностями той или иной ситуации и определенными чертами своей личности, с помощью силы воли добиваться необходимого результата. Но для этого непременно надо постигнуть все детали, из которых складывается общая мозаика. Все-таки пока что есть вещи, которые желательно прояснить до конца. И сделать это можно любым путем… Самое главное в любом деле – результат, потому что зачастую цель оправдывает средства. Даже если понадобиться поступиться какими-то мелочами ради достижения цели, это отнюдь не главное. Сейчас же сначала следует дождаться ответа на свои слова.
И ответ не заставил себя долго ждать.
- От лица своего народа, я даю согласие, - наконец сказала Наджара, немного опустив вниз свои длинные ресницы и склонив голову, - мы встанем под знамёна Рима. Мои воины примут ваше командование, но…
- Что ж, продолжай. Я не люблю, когда мне льстят и всегда предпочитаю знать истинное положение дел. Если у тебя есть какие-то свои мысли по данному поводу, лучше говори как есть, думаю, мы сумеем прийти к соглашению, ведь мы уже практически достигли его и осталось лишь уточнить то, что ты считаешь нужным, - добавил Цезарь.
Вдруг всё резко поменялось, её взгляд неожиданно стал еще жёстче и увереннее, она рывком подняла голову и твердо проговорила:
- Поскольку мои воины будут в составе вашего легиона, я прошу о том, чтобы разделить командование вместе с тобой.
После этих слов молодая женщина столь же внезапно приостановилась, словно предоставляя Цезарю возможность вдуматься в смысл только что произнесенных ею слов и как следует осмыслить сказанное, после чего принять верное решение. До этого особенно не стараясь приложить никаких усилий и думая, что все произойдет как бы само собой, в силу его природного обаяния, Цезарь теперь понял, что слегка ошибся в своих расчетах и действовать нужно по-другому.
- Одно уточнение – войска союзников официально никогда не входят в состав римских легионов, но, находясь отдельно, тем не менее, в бою действуют совместно с нами. Итак, что же именно ты мне предлагаешь? – внешне спокойно спросил он, но внутри у него было вовсе не так радужно. «Даже в Галлии, когда при нашем вступлении в эту страну народ эдуев сразу изъявил покорность и в благодарность за свою помощь Риму провиантом, оружием и воинами после долгих месяцев войны был провозглашен дружественным и союзным римскому народу племенем, а вождь Дивитиак удостоился одного из наших высоких титулов, никто не помышлял ни о чём подобном. Галлы этого племени воспринимали свое присутствие в рядах моих легионов как нечто само собой разумеющееся, но никогда не претендовали на совместное командование, в высшей степени разумно оставляя эту прерогативу римлянам, то есть по сути дела мне одному».
Тем временем, как будто бы ничего не случилось, она совершенно спокойно извлекла из чаши гранат и столь же внезапно заговорила снова, почему-то удерживая необычный фрукт в руке. На сей раз её речь сопровождалась улыбкой:
- Возможно, моя просьба о командовании могла показаться слишком смелой, но, не бойся, я не покушаюсь на лидерство. Мы просто делаем общее дело. Так будет правильнее, поверь. Ты знаешь, как вести в бой своих солдат, я же знаю, к чему привыкли мои воины. Они пойдут в бой за тебя, но приказы должна буду отдавать им я. Иначе никак. Люди Востока горды и непокорны, и, если я не прикажу им, они не станут подчиняться… Иноземцам.
»Все воинские доспехи скрепляются ремнями, и горе воину, если меч врага их рассечет», - подумал он. – «Она мгновенно понимает все и вся, но пока что терпеливо ждет; она не спешит, но пока что искусно владеет всеми своими преимуществами, как опытный наездник конем: если надо – натянет поводья, если можно – отпустит. Да, с прискорбием должен констатировать, в то время как мои люди падают с ног от жары и с трудом продолжают поход, её воины чувствуют себя превосходно. И это непреложный факт, так сказать, реалия. А сама она смотрит на меня и вот уже снова начинает улыбаться, как Сфинкс, и для того, чтобы проникнуть в тайну, прежде всего нужно разгадать загадку этой улыбки. Что скрывается за нею помимо очевидного осознания своего более выгодного положения?»
- Ты согласен? Если да - отведай наших фруктов. - откуда-то в её руке появился обоюдоострый нож восточного стиля со слегка искривленным лезвием и, если бы Цезарь не умел хорошо владеть собой, это могло бы привести к печальным последствиям, но, к счастью, он был достаточно хладнокровен и в очередной раз просто удержал себя в руках, внешне производя впечатление спокойного, очень уверенного в себе и даже отчасти в чём-то беспечного человека. Разрубив гранат надвое, Наджара снова улыбнулась, и теперь её взгляд казался по-настоящему искренним и приветливым, хотя Цезарь прекрасно знал различие между категориями истинности и иллюзорности… Она протянула ему половинку граната:
- Попробуй. Это альмандин. Он прекрасно утоляет жажду.
Тут он решил наконец внести соответствующие коррективы, которые уже явно ждали своего часа и, осторожно подхватывая половинку граната, нарушил молчание:
- Возможно, мне следовало бы уточнить, что отряды союзников-аблектов всегда находятся под командованием своих собственных предводителей. Значит, в таком случае ты совершенно спокойно можешь командовать своими людьми без моего прямого вмешательства, отдавать им приказы и следить за их исполнением, располагая всеми только что перечисленными мною выгодами, которые полагаются людям, дружественно настроенным по отношению к Риму. Кроме того, как уже говорилось, у тебя будет возможность лично сопровождать меня и, всегда пребывая рядом, свободно высказываться обо всем вокруг. Тогда мы будем гораздо лучше составлять планы и координировать совместные действия, нежели все это делать порознь. Следовательно, для тебя это очень выгодное предложение…
Тут глаза Наджары в очередной раз сверкнули, когда она посмотрела на чашку с зеленым чаем, стоявшую под рукою у Цезаря и поняла, почему он за все это время так и не притронулся к напитку. Как ей удалось справиться с возникшими чувствами и спокойно, учтиво, даже ласково и ясно дать понять, что не позволит оскорблять недоверием свой народ? Неизвестно. Но все-таки она сказала лишь следующее:
- Мой народ не отродье гиен или шакалов. Мы не отравляем тех, с кем ведём переговоры. Если бы я, или кто-то из моих людей хотели лишить вас жизни, то, вы бы даже не ступили на нашу землю.
Цезарь с неприязнью воззрился на эту злополучную чашку, словно она являлась причиной всех его бед за последнее время. Все еще мысленно злясь на себя за это, он понимал, что уже не сможет переубедить женщину в обратном, и ответствовал:
- Может, по незнанию я повел себя не совсем правильно… В любом случае, это было упущением с моей стороны… - он задумчиво посмотрел куда-то вдаль и немного отвлеченно добавил:
- С тех пор, как умерла моя дочь, я считаю растраченными зря, пропащими те годы, когда не подозревал, что есть вещи неотвратимые, да что там - возможные в любую минуту. Только те, кто заглянул в небытие, способны наслаждаться солнечным светом… Я не поклонник учения стоиков и не верю, что созерцание учит нас, что человеческие усилия тщетны, а радости жизни призрачны. Но почему-то я все более исступленно прощаюсь с весной и с каждым днем все больше хочу обуздать течение рек, хотя те, кто придет мне на смену, возможно, позволят им бессмысленно стекать в море…
Тем временем воительница снова подняла глаза к сводчатому потолку шатра. Тонкий луч света, проникнув внутрь через маленькое отверстие в вышине, озарил их лица. Она взяла чистую пиалу, заново наполнила её свежим чаем и протянула Цезарю, склонив голову:
- Надеюсь, теперь мы уладили все наши разногласия. Не правда ли? В землях Востока, гость - неприкосновенен. А ты, и твои воины - мои гости. Не бойся принимать наши дары. Чувствуй себя, как дома.
Полководец взял пиалу и, поблагодарив, попробовал на вкус. Ничего подобного пить ему еще не приходилось, хотя он и успел постранствовать по свету и видел немало. Что-то очень приятное, мягкое, но в то же время крепкое, хорошо утоляющее жажду и проясняющее усталую голову. Поистине, еще неизвестная в Риме вещь. Как и фрукт, ему тоже неведомый. Интересно, что же это такое?
- Разумеется. Кстати, а как называется эта горячая вода и тот большой фрукт?
Наджара сняла с головы шлем и её светлые волосы тут же осветились лучами яркого солнца. Она улыбнулась Цезарю и принялась за гранат. А он почему-то более или менее успокоился за дальнейший исход событий и окончательно пришёл в хорошее настроение.


К центурионам Лангу и Ленну подошел молодой воин во всём чёрном, с подносом в руках, на котором стояли вино и фрукты, поклонился и сказал:
- Наш предводитель велела сделать ваше пребывание здесь максимально комфортным. Отведайте наших фруктов. А зелёный чай взбодрит вас, и поможет легче перенести жару, - поставил поднос на песок и крикнул: - Силим!
Появился ещё один, с двумя покрывалами, расшитыми золотом, расстелил их на песке, возле каждого из центурионов. Первый, склонив голову, сложил ладони вместе:
- Да хранит вас Свет. Будьте как дома.
Те не заставили себя дважды просить, хотя Ланг некоторое время продолжал упорствовать, но его товарищ, видя, как тот искоса поглядывает в сторону вина, сумел уговорить его принять угощение, и оба, оставив солдат стоять навытяжку и ждать Цезаря, уселись и принялись за трапезу. Центурионы немного проголодались, к тому же предложенная им еда в лучшую сторону отличалась от весьма скромного рациона питания, принятого в римской армии.

 Отправлено: 21.05.13 00:23. Заголовок: Когда Цезарь про..

Когда Цезарь прояснил Наджаре суть дела, касающуюся положения её войск, относительно римлян, она кивнула и улыбнулась ему. Договор был заключён и, никаких препятствий между ней и римлянином не было. Сам Свет благословляет нас на эту войну, - думала воительница, продолжая расправляться с ярко красным фруктом, - и, в помощь, Он послал мне его… Взгляд пустынницы, вновь задержался на Цезаре. Красивый, властный, мужественный, уверенный в себе человек. Он был рождён для победы, и, теперь олицетворял её собой. И власть эта, притягивала Наджару всё больше. Однако, она не могла поддаваться эмоциям и чувствам, просто не имела на это права. Во всяком случае, до тех пор, пока точно не будет уверена в… В чём?
Размышления женщины были прерваны Цезарем, который, вдруг, заговорил о течение времени, о битие, о каком-то, неведомом Наджаре учении и, о своей погибшей дочери. Выслушав его, Наджара чуть опустила глаза и, её ладонь мягко легла на его мужественную руку.
- Оставь свои тревоги, - её голос, вдруг, зазвучал нежно и мелодично, подобно самому красивому музыкальному инструменту Востока, - они от тьмы, что гложет твою душу. От печалей, что не дают спать по ночам. От крови, что ты проливал не во славу великой цели, но, из собственного тщеславия…
Из взгляды, вновь, встретились. Теперь, она смотрела на него, как смотрит мать на, вконец запутавшегося в себе, потерявшегося и напуганного ребёнка. Так смотрит любимая женщина, жаждущая защитить возлюбленного от всех невзгод этого мира. Наверное, так смотрит бог- покровитель, на свою верную паству. Но, Наджара не задумывалась об этом. Сейчас, через неё говорила её Вера, её Великий Свет, с которым она слилась душой. Сама она не знала того, о чём только что говорила, она, лишь озвучила то, что показали ей джинны - она увидела душу Цезаря, по незнанию и, неосторожности, извлекая на поверхность то, что римлянин, возможно, скрывал, пытаясь забыть навсегда. Как же он устал… Сколько боли перенёс за свою жизнь. Но, я помогу ему. Я сумею сделать его лучше! Иначе, зачем Свет послал мне его? Мысли Наджары, вдруг, пустились куда-то, в свободный полёт, а, сердце, ускорило ритм. Оно радовалось чему-то. Наджара думала, что радость эта вызвана тем, что у неё появился шанс обратить к свету ещё одну душу, но… Сердце её реагировало совсем на другое. Только, поскольку чувства этого Наджара ни разу ещё не испытывала, она путала его. Путала ту вселенскую любовь ко всем живым существам, с другой, которой, возможно, ещё предстояло раскрыться.
Однако, опасно было проявлять такую заботу о новом союзнике. Он мог счесть это мягкотелостью, принять за уязвимость и, излишнюю жалостливость. После того, как Наджара повстречала Зену и Габриэль и, поддавшись эмоциям, чуть не погибла от руки Королевы Воинов, она запретила себе поддаваться минутным порывам. Запретила это делать себе, и своим людям. Воин Востока должен быть неуязвимым! Только такие достойны спасения и чертогов Рая после смерти. Потому, сейчас, Наджара, убрав свою руку с руки Цезаря, с удовольствием сменила тему, отвечая на последний вопрос полководца:
- Это не просто вода. Это зелёный чай. Он растёт в горах, далеко отсюда. Так что, нам приходится выторговывать его за большие деньги. Когда заканчивается чай - мы пьём кумыс. Он тоже прекрасно утоляет жажду, - Наджара мягко улыбнулась собеседнику, чуть переменив позу, на более расслабленную, - а фрукт… Мы называем его альмандин, но, на Западе, его, кажется, называют гранатом.
Солнце постепенно покидало зенит, так что в шатре становилось прохладнее. Наджара поднялась и проговорила, обращаясь к римлянину:
- Я распоряжусь, чтобы для тебя приготовили шатёр. Ночи здесь холодные, так что, советую не слишком радоваться прохладе - можешь заболеть.
Она ласково улыбнулась, чуть склонив голову набок. Наджаре ужасно не хотелось расставаться с собеседником. Вечер был ещё впереди, но, если она слишком затянет беседу, Цезарь может подумать, что она навязывается ему, а этого ей не хотелось. Выглянув из палатки, женщина позвала, неожиданно властным, но, в то же время, мягким голосом:
- Карим!
Не прошло и минуты, как к шатру прибежал юноша в чёрном и, молча поклонился предводительнице, ожидая приказаний. Он был единственным из пустынников, чьё лицо не было скрыто платком. Оно будет скрыто, но, через полгода, когда он станет Воином Света, как и остальные. Тогда уже, его лица не будет видеть никто, кроме женщин, которые будут ублажать его под покровом ночи. Пока же, Карим был, что называется, на испытательном сроке. Наджара не доверяла ему в полной мере, так как, до того, как попасть к ней, он был сыном работорговца. Лживый отец отдал его воинам Наджары, думая, что убив его, они насытятся кровью и отпустят его самого, но, вместо этого, Наджара сама перерезала работорговцу горло, за этот его поступок, а Карима оставила у себя, пока что в качестве помощника.
- Проводи нашего дорогого гостя в лучший шатёр. Проследи, чтобы он ни в чём не нуждался и получил вдоволь еды и питья на ночь.
Парень молча кивнул, потом обратился к Цезарю:
- Пойдёмте за мной.
Видно было, что Карим опасается чужестранца и, будь его воля, ни за что бы ни стал любезничать с ним, но, он боялся предводительницу, ведь его жизнь, была на кончике его меча. Потому, поспешил исполнить приказ в лучшем виде. Когда полководец поднялся и, сделал шаг к выходу, на его плечо неожиданно легла рука Наджары, а сама она проговорила так, что расслышать мог только он:
- Я не прощаюсь. Если захочешь поговорить - я буду ждать тебя здесь.
Лишь на миг, её глаза вспыхнули чем-то, что на Западе, назвали бы флиртом, лишь на миг, она приблизилась к нему, нарушив границы личного пространства. Но, это было так мимолётно, что, можно было и не заметить. Наджара отошла в тень шатра и, взяв свой меч, вложила его в ножны за спиной. Потом, вышла из шатра. Меч, как таковой, был ей не нужен, но, ни один воин, если он настоящий, никогда не бросит, где попало, своё оружие.

Для центурионов также была приготовлена палатка. Правда, одна на двоих, потому что у пустынников редко бывают званные гости, соответственно, и запасных палаток не так много. Римлян, как и Цезаря. Проводили до их палатки. Вечно подозрительный Юсуф, хотел, было встать на страже, но, проходящая мимо Наджара, жестом приказала ему отойти и не тревожить гостей.
- Теперь, они наши союзники. Подозревая их в обмане, мы можем оскорбить их.
- Но, Наджара, а, что, если они захотят схитрить?
- Свет рассудит их. А, любая их хитрость будет видна на кончиках наших мечей. Собирай всех на вечернюю тренировку.
Наджара ушла, а Юсуф отправился исполнять приказ.
Через четверть часа, почти все воины пустыни, выстроились идеальным ровным квардратом, на небольшом клочке пустыни, недалеко от палаточного лагеря. Но, расстояние было небольшим, так что, римляне могли наблюдать всю тренировку невооружённым глазом. Они не таились. В этом не было смысла, так как, во-первых, излишняя таинственность, могла показаться римлянам подозрительной, а, во-вторых, их боевые специальные техники, были построены так, что их невозможно было повторить с первого раза, они вырабатывались годами, в тяжёлых природных условиях и, в особых состояниях сознания. Воины стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга, обнажив кривые, сверкающие в лучах заходящего солнца, мечи. Движения их были чёткими, жёсткими, слаженными, а взгляды, как и положено, прикованы к Наджаре, которая ходила вдоль рядов. Произнося вдохновенную речь, на своём языке:
- На эту войну нас ведёт Великий Свет! Эта война - священна!
В это время, все, как по команде, сделали жёсткий агрессивный выпад вперёд, выкрикнув протяжный воинственный клич.
- Фарнак - зло, которое нужно искоренить, дабы наш народ и, все те, кто вынужден был приклонить колени под гнётом Фарнака, могли бы вздохнуть свободно и, жить в мире с собой и, друг с другом! Да укрепит нас Свет и придаст нам сил, в борьбе с врагом!
Снова серия выпадов и упражнений, имитирующих атаку. С каждым словом Наджары, яростный блеск и жажда боя в глазах пустынников, разгорались всё ярче.
- Не бойтесь смерти! Ибо Джинны и Свет защитят вас! Как защищают всякого, кто встанет вместе с нами на борьбу со злом!
Снова тренировочные выпады, взмахи мечей и воинственные выкрики….
Тренировка продолжалась около полутора часов. В конце, все воины встали на колени и, вытянув вперёд руки, склонили головы, касаясь лбом уже остывшего песка. Затем, красивыми, сильными голосами, они запели тягучую, но красивую песню. Она была мелодичной, но мелодика её была какая-то гипнотическая, даже угрожающая, чтоли. Когда воины встали, глаза их лучились такой же умиротворённой радостью, как и у самой Наджары. Так, что, проходя мимо римских палаток, они даже не кидали в их сторону подозрительных взглядов, как обычно. Проходя мимо палатки Цезаря, Наджара, на миг замерла, но, тут же двинулась дальше.

Что же я чувствую к нему? Почему, при виде его, у меня так бьётся сердце. Почему я, зная, что он, далеко не воин света, и, что в жизни он, наверняка, творил ужасные вещи, так верю ему? Нет… Я, хочу ему верить! Наджара сидела на подушках в своём шатре, в позе по-турецки. Свечей в шатре было не слишком много, но, и не слишком мало. В тоге, сейчас. Когда на пустыню опустилась чёрная, как бездна ночь, и по небу, словно крупные алмазы, были рассыпаны звёзды, в палатке предводительницы пустынников был уютный полумрак. В воздухе витал сладковатый белый дымок - это был опий. Рядом с Наджарой стоял витой золотой змеевик с длинным мундштуком. Это был кальян - неслыханная редкость на Западе, но, довольно распространённая вещь на Востоке. Его Наджаре подарили жители одного из ближневосточных городов, который она помогла освободить от гнёта местных работорговцев, ежегодно похищавших молодых девушек, с целью продажи на невольничьем рынке. Опия было совсем немного, так что, Наджара всё равно оставалась в ясном сознании, ну, разве что, была чуть более расслабленной, чем обычно. Но, не следует обманываться, ибо, если только где-то забрезжит опасность, рука её будет тверда, а меч скор, как молния.

 Отправлено: 22.05.13 17:50. Заголовок: Теперь взгляд Цезаря..

Теперь взгляд Цезаря словно последовал примеру глаз его собеседницы и тоже был полностью сосредоточен на ней, на женщине, которая выглядела такой же необычной и красивой, как и её имя и вообще всё, что её окружает. Она держалась как-то иначе, чем те люди, которых он встречал на восточных землях. Или хотя бы большинство из этих людей, потому что никогда нельзя всё подряд обобщать. Хотя здесь, на Востоке, чаще всего преобладало слепое повиновение, полное подчинение одной лишь славе и блеску имени, тому ореолу, который украшает величие. Недаром поэтому жители городов и деревень после одержанной им очередной победы в Египте впадали в оцепенение от одного только имени Цезаря, а потом, придя немного в себя, спешили изъявить ему полную покорность, были готовы отдать всё, что он потребует. Но он прекрасно знал, что так здесь встречают всех победителей. От проигравшего они столь же легко отвернулись бы. Ему вдруг вспомнился относительно недавний случай, когда сицилиец Апполодор должен был срочно доставить ему последние сведения и планы войск противника, которые под командованием местного египетского военачальника Ахиллы и командующего экспедиционными силами Луция Септимия продолжали захватывать один за другим кварталы Александрии, пользуясь помощью народа и малочисленностью сил Цезаря, который вынужден был большей их частью защищать царский дворец на мысе Лохиас, цитадель Бруцеум и территорию гавани и порта как единственную связь с внешним миром. А в самом городе врага тщетно пытались сдерживать только отряды прикрытия, хотя отлично вооруженные, снаряженные и подготовленные, но всё же очень и очень небольшие. Так вот, Апполодору нужно было пробраться через линии неприятельских застав, но тут ему не повезло и его заметили. Сицилиец поспешил принять грозный и суровый вид, вкупе с его достаточно хорошей одеждой и опытными манерами создавший ему, по сути, новый облик, и представился знатным вельможей, что занимает видное место при дворе. Его не только пропустили, но даже дали людей в сопровождение, от которых ему помогли избавиться только заранее предупрежденные и отправленные навстречу римляне. Да, здесь, на Востоке, всё решает внешняя форма, поведение и успешность. Без этого человеку не достичь величия. Впрочем, и у себя на родине, в Риме, в разных местах и среди разного общества, от вольного и кипящего подлинной народной жизнью римского предместья Субуры до холодных и чопорных патрицианских домов, наполненных безысходностью зданий магистратуры и сената, он не мог сразу припомнить кого-нибудь, кто бы умел так хорошо выглядеть и держаться в подобной ситуации не только спокойно, но и с осознанием чувства собственного достоинства, без какого-либо опасения, свойственного любому, кто слышал о Цезаре и впервые видит его рядом перед собой. Более того, со стороны выглядело так, будто Наджара и в самом деле видела и пережила множество серьёзных моментов в своей жизни, и это научило её справляться и овладевать любой ситуацией. Вспоминая присущую ей манеру поведения, тщательно, стараясь не упустить ни единого слова, выслушивая её довольно лаконичные по сравнению со своими собственными речами, но от этого ничуть не менее сильные и, главное, очень уверенные вопросы и ответы, пытаясь заглянуть ей в глаза и прочитать там что-то скрытое, римский полководец очень быстро заметил одну очевидную вещь. Он видел напротив отнюдь не слабую обычную женщину, способную мгновенно впасть в слабости, сомнения и терзания, изначально присущие женской природе. Нет, отнюдь нет, перед ним была именно воительница, которая, может быть, и не обладала такой же жесткостью характера, брутальностью и настолько сильной внешностью, какой могли похвалиться, например, многие её воины, но очевидной была её просто сильнейшая воля и целеустремленность. Даже внешне выглядя ещё очень молодой, она производила впечатление очень сильного и настолько уверенного в себе человека, которому уже суждено было в жизни испытать и успешно перенести очень многое, причем скорее всё-таки больше плохого, чем хорошего, больше того, что помогло ей стать именно такой, какой она сейчас и является. Об этом наглядно свидетельствовали не только одни лишь глаза.
Её внешность тоже доносила до окружающих свою историю. Цезарь постепенно замечал всё новые признаки силы и власти на таком с первого взгляда нежном и прекрасном лице. Когда он впервые увидел молодую женщину, ему пришлось немного усомниться на сей счёт, но теперь уже все поменялось и было совсем по-другому и, если можно так выразиться, было видно невооружённым глазом. Именно такие, как она, и являются в первую очередь настоящими воинами, способными действовать осмотрительно и рассудительно, с умом, не доверяясь мимолетным чувствам, но в случае необходимости готовые также прибегнуть и к жестокости во имя достижения своих собственных целей, или наоборот, поступить иначе, в зависимости от того, какова ситуация. Такие вполне могут принять вызов и одержать победу не только над равными, но даже и над сильнейшими потому, что знают свои возможности и заранее лишены потому вероятности потерпеть поражение. А когда она умолкала, Цезарь не без легкого удивления вдруг ловил себя на мысли о том, что неподвижно и напряжённо ожидает продолжения. Да, в такие моменты он даже перестал чувствовать так хорошо знакомое ему и ставшее почти родным за последнее время привычное безмолвие тишины. Раздумывая о сложившейся ситуации и о том положении, в котором оказался он, а заодно и римское влияние на восточных территориях, пока он с уверенностью мог отметить следующее - таких женщин ему раньше встречать ещё не доводилось. У неё были такие качества, которые он не видел во множестве других людей, причём как женщин, так и мужчин.
Выслушав его рассуждения о бытие и мимолётности всего сущего, Наджара слегка опустила глаза, но уже в следующее мнгновение её ладонь опустилась на его руку.
- Оставь свои тревоги, - нежно проговорила она, - они от тьмы, что гложет твою душу. От печалей, что не дают спать по ночам. От крови, что ты проливал не во славу великой цели, но, из собственного тщеславия…
- Может быть, - отозвался он. – Хотя тревожные сны помогают лучше пронаблюдать свое прошлое в жизни и научиться не совершать ошибок в будущем. С другой стороны, мне бы хотелось, чтобы призрачные видения давних лет оставили бы меня и позволили бы мне пребывать в покое, слышать лишь отдалённые туманные отзвуки безмятежности, явленные из ниоткуда. И даже малая доля их великолепия заставила бы меня утром, после пробуждения, ловить каждый миг загадочности этой жизни. Я был во многих странах в поисках утраченного покоя, в поисках тех, кто был бы подобен мне. Я видал многих людей и многие города, но я не встретил другого человека, близкого мне по духу, никого, кто бы мог постичь и довершить дела моих дней, решить мои ночные сомнения… Вот поэтому я вынужден, как сейчас, удивлять весь мир, пока он не убил меня… Мой путь – это путь рока…
«Разгадал ли я твою загадку, о Сфинкс? Разве нет? Ведь тебе тоже не чужды эти мысли, не правда ли?» - подумал он, закончив говорить и грустно усмехаясь, разумеется, не внешне, не наглядно, а про себя.
Воительница подняла глаза к потолку шатра, откуда появился тонкий луч заходящего солнца, который проник внутрь через отверстие, расположенное на высоте полога, и озарил светом их лица…
- Надеюсь, теперь мы уладили все наши разногласия, - сказала она. - Не правда ли? В землях Востока, гость - неприкосновенен. А ты, и твои воины - мои гости. Не бойся принимать наши дары. Чувствуй себя, как дома.
- Разумеется. Кстати, а как называется эта горячая вода и тот фрукт?
Их взгляды снова соприкоснулись. Этот момент длился не так долго, хотя ему он показался более чем долгим. Конечно, можно было сделать свой взгляд проще и как-то поспокойнее, но почему-то не получалось. Он начинал не просто восхищаться ею, и это тоже было удивительно.
И тут неожиданно Наджара сказала, столь же внезапно убрав свою руку с руки Цезаря:
- Это не просто вода. Это зелёный чай. Он растёт в горах, далеко отсюда. Так что, нам приходится выторговывать его за большие деньги. Когда заканчивается чай - мы пьём кумыс. Он тоже прекрасно утоляет жажду, - Она улыбнулась, - а фрукт… Мы называем его альмандин, но, на Западе, его, кажется, называют гранатом.
- Верно, - заметил Цезарь. – Так он у нас и называется.
И он попробовал и этот фрукт. Можно сказать, что он редко решался на такие поступки, как и вообще не слишком часто любил совершать без обдумывания всяческие рискованный шаги, когда их можно было легко избежать. Например, не следует сейчас ликовать и праздновать победу, ещё слишком рано, а то это будет опрометчивостью. Хотя, может, ему как раз не хватало этих самых вот чая и граната. Никогда не нужно раскисать натощак, лучше поесть и отхлебнуть чего-нибудь бодрящего, а потом и поразмыслить как следует о делах. Он погрузился было опять в размышления и поэтому машинально съел ещё чуть-чуть. Затем несколько приободрился - ну что ж, всему на свете непременно свое время, пока что ни на что жаловаться явно не приходится. И оживившись, проговорил:
- А неплохой, кстати, гранат!
За разговором они не заметили, как уже вечереет и резко, по-пустынному, начинает холодать. Наджара поднялась с ковров и проговорила:
- Я распоряжусь, чтобы для тебя приготовили шатёр. Ночи здесь холодные, так что, советую не слишком радоваться прохладе - можешь заболеть.
- Просто непостижимо, каким образом здешний воздух, успев немыслимо прогреться днём от всепроникающих жарких лучей солнца, столь же быстро остывает и охлаждается при первом приближении вечера? Да, у вас действительно всё странно и очень отличается от погоды моих родных мест, но от этого ещё более притягательно, - заметил Цезарь и допил хорошо освежающее, весьма приятное на вкус содержимое своей чашки, которая тоже обладала довольно странной, необычной формой и была непохожа на многочисленные виденные им в разных частях мира сосуды для хранения и питья разных напитков.
Ещё незадолго до этого он не хотел оставаться и предпочел бы сразу по завершении переговоров отправиться обратно в дорогу, чтобы успеть к своему легиону, но теперь спешить уже не было такого уж смысла. В конце концов, разве не оправдались ожидания, и само имя Цезаря не служило лучшей гарантией не только для своей безопасности, но и для преданности со стороны других?
Выглянув из палатки, она позвала:
- Карим!
Юноша в чёрных одеждах вскоре явился на зов и молча поклонился.
- Проводи нашего дорогого гостя в лучший шатёр. Проследи, чтобы он ни в чём не нуждался и получил вдоволь еды и питья на ночь.
Тот молча кивнул и предложил Цезарю:
- Пойдёмте за мной.
Полководец сразу заметил, что в отличие от других воинов его лицо ничем не прикрыто, но не стал ничего уточнять. Наверное, это тоже какой-то знак, который о чём-то говорит посвященным в таинства жизни посреди пустыни, но не больше, так что не стоило и спрашивать: пожалуй, это было бы совсем лишнее. Когда он тоже приподнялся и уже направился было к выходу, рука Наджары мягко опустилась на его плечо, и она тихо проговорила:
- Я не прощаюсь. Если захочешь поговорить - я буду ждать тебя здесь.
Цезарь проводил её лёгким кивком головы и чуть заметным оттенком грусти в глазах.

Двум центурионам тоже была подготовлена палатка, и они, вопреки ожиданиям, хорошо приняли этот сделанный им навстречу шаг, поскольку не ожидали здесь такого внимания к себе. Вскоре они уже были рядом со своим командующим и смотрели на демонстрацию боевой выучки местных воинов. За исключением тех, кто был занят несением караульной службы и сейчас находился либо на постах, либо где-нибудь в дозорах, эти воины выстроились на небольшом участке земли, расположенном неподалеку от лагеря. Они стояли на некотором расстоянии друг от друга, с мечами в руках, выполняя определенные движения, в то время как Наджара прохаживалась туда-сюда вдоль их стройных рядов и время от времени произносила воодушевляющие слова:
- На эту войну нас ведёт Великий Свет! Эта война - священна!
- Фарнак - зло, которое нужно искоренить, дабы наш народ и, все те, кто вынужден был приклонить колени под гнётом Фарнака, могли бы вздохнуть свободно и, жить в мире с собой и, друг с другом! Да укрепит нас Свет и придаст нам сил, в борьбе с врагом!
- Не бойтесь смерти! Ибо Джинны и Свет защитят вас! Как защищают всякого, кто встанет вместе с нами на борьбу со злом!
Цезарь с интересом наблюдал за происходящим; ему всегда было интересно увидеть и оценить нечто новое, а тут как раз для этого представилась замечательная возможность. Он практически неподвижно стоял на месте, заложив руки за спину и обхватив пальцами правой руки запястье левой, что выдавало в нем принадлежность к патрициям, которые издавна занимали высшие командные должности в римском войске и предпочитали смотреть со стороны на упражнения и тренировки простых рядовых солдат, не участвуя в подобных мероприятиях. Слегка прищурив глаза, он внимательно смотрел, как воители обращаются с оружием, какие они при этом используют приёмы и вообще как ведут себя, хотя, надо признаться, большая часть этих действий показалась ему на удивление необычными. Внешне в них не было ничего странного, но он был готов поспорить на что угодно: большинство его собственных легионеров вряд ли способны хотя бы просто повторить подобные движение, не говоря уже о том, чтобы перенять их в совершенстве. Как правило, римляне одерживали верх благодаря своей дисциплине, умелым воинским построениям и моментальным перестроениям в ходе боя, огромное значение придавалось именно тактике пехоты, которая в идеале действовала как единый слаженный механизм. И в этом не было ничего особенного, поскольку традиции римской армии соответствовали именно такому подходу. Здесь же всё было иначе. Каждый воин не только прекрасно понимал с первого слова, что от него требуется, но и выполнял всё настолько отчетливо и безукоризненно, даже можно сказать одухотворенно, что чувствовалось нечто большее, чем простая выучка, боевой опыт и отличные навыки владения оружием. Трудно пока было сказать, что именно, но Цезарь подозревал использование неких пока ещё незнакомых ему сугубо восточных практик, которые позволяют не то расширить сознание, не то сосредоточить его над выполнением конкретной цели или задачи.
Он обратился к центурионам, которые стояли немного поодаль и тоже с интересом смотрели на тренировку воинов, слегка приглушенно комментируя каждую новую и необычную замеченную деталь в поведении бойцов пустыни:
- Что вы думаете по этому поводу?
Первым взял слово Ланг, как более старший и опытный командир, прошедший несколько крупных сражений и бившийся во многих военных кампаниях, в том числе и восточных:
- Цезарь, я думаю, что они хорошо подготовлены и вооружены, у них за плечами есть опыт службы, но все же это лишь местные жители, что-то вроде наших добровольцев-эвокатов, которые знают только свою манеру ведения боя и не умеют импровизировать, как мы, совершенно невосприимчивы к новым условиям погоды и местности, не знают, как обращаться и что предпринять против новой, незнакомой им тактики, и поэтому в столкновении с другими, более маневренными и лучше обученными войсками они неизбежно обречены на поражение.
Несомненно, центурион тем самым хотел сказать приятное как в адрес самого Цезаря, так и его армии, но добился совершенно противоположного эффекта. Ничуть не обратив внимания на его реплику, полководец спросил более молодого, но в отличие от своего товарища (Ланг добился звания центуриона в основном по выслуге лет и за участие в битвах) превосходно учившегося и закончившего военное обучение командиров с отличием – Эмилия Ленна:
- А ты что скажешь?
- По-моему, Ланг слегка оптимистичен, но в целом я разделяю его точку зрения. Против более профессиональных войск они не смогли бы ничего поделать.
- Хорошо, ваши мысли мне понятны! – отозвался Цезарь и продолжал наблюдать за ходом тренировки воинов. Разумеется, он не стал вслух говорить о своем мнении, чтобы не заронить лишние зерна сомнения в сердцах подчиненных, хотя сам испытывал достаточно противоречивые чувства. С одной стороны, разум говорил о неизбежном превосходстве римских войск, одержавших много побед и разбивших несколько восточных царей, после чего к Риму были присоединены в качестве провинций государства новые земли – бывшие независимые эллинистические и варварские царства. С другой… Трудно объяснить, что же именно чувствовал прославленный римский военачальник при виде этих людей. Одно лишь было неизменным и не заставляло сомневаться: «У нас могли быть слишком большие потери. Что бы я делал дальше, оставшись без конницы и лишившись по меньшей мере половины пехоты? Покоренные земли при первом же известии об этой битве тут же могли восстать и неизвестно, чем бы закончился только что начатый мною новый поход».
И что это за образ Света, который постоянно присутствует во многих фразах Наджары, когда она говорит со своими людьми? Почему эта война непременно священна? И что ещё она упоминала в связи с этим? Что за Джинны? Цезарь понял не всё из этих слов, но то, что он понял, вызывало более ярко выраженное любопытство. Тем более, судя по всему, такие призывы играют далеко не последнюю роль в подготовке и обучении восточных воинов...
Когда всё закончилось и воители пустыни стали расходиться, Цезарь как бы невзначай решил проверить условия своего временного жилища и зашёл к себе в палатку и поэтому Наджара его не видела.
Он снова появился только тогда, когда окончательно стемнело. Момент был выбран самый подходящий; некоторое время потребовалось ему для того, чтобы пройтись вперед-назад по лагерю и заодно успеть на всякий случай проверить коней, возле которых были поставлены на дежурство трое рядовых легионеров во главе с декурионом, в то время как четверо остальных римских солдат дежурили у палатки Цезаря и центурионов.
«Когда раздается призывной рёв буцины, каждый из римлян, не щадя себя, несет жизнь свою в руке и швыряет её в лицо смерти. И среди всех моих солдат, которые доверили мне свою судьбу, нет ни одного, чья рука не была бы мне дороже моей головы», - так подумал он о своих воинах.
Он прошелся немного, и вот уже мысли его приняли несколько иное направление:
«Интересно, неужели здесь так хорошо принимают всех чужеземцев? Нет, конечно, у каждого народа есть свои обычаи, некоторые из них не в пример другим очень даже полезны и справедливы, конечно, по сравнению с обычаями остальных местных народов, но… Похоже, её на самом деле взволновала наша встреча. Это заметно по глазам. Ведь основные психологические черты характера вряд ли могут очень сильно измениться, даже если эволюционируют некоторые внешние признаки...»
Он резко развернулся в противоположную сторону на мысках своих сандалий и прошествовал обратно, к уже хорошо знакомому шатру.
- Если не ошибаюсь, вечером я получил приглашение. Если я опять-таки не ошибаюсь, оно исходило именно от тебя, - таковы были его первые слова, произнесенные внутри.
Пройдя немного вглубь, он продолжал:
- Меня привело сюда стремление кое-что выяснить... Упоминаемый тобою часто в разговорах со своими сподвижниками образ Света... Как это можно понять и о чём тут идёт речь? Далее, почему эта война непременно является священной? Естественно, любые внешние призывы важны в подготовке воинов, они помогают проникнуться идеей и создать нужный боевой настой. Только вот что это за идея и в чём она выражается? Разумеется, кроме стремления содействовать Риму?
Сделав паузу в словах, полководец пристально посмотрел на свечи, что были в шатре и своим не слишком ярким огнём создавали приятную обстановку. Потом почувствовал запах дыма и в первый миг подумал было, что материя, из которой сделан сам шатер, по неосторожности загорелась от одной из свечей, и нужно потушить пламя, пока оно не вспыхнуло во всю мощь. Но нет, судя по всему, здесь ничего не случилось, так как царил порядок и спокойствие. Вот только что это за вьющийся вокруг лёгкий дым беловатого цвета с непривычным, но довольно приятным запахом? Наверное, причина в некоем приборе странной формы, что находится рядом с Наджарой. Поэтому он, быстро взглянув на неё и отметив про себя, что она несколько расслаблена и пребывает сейчас в каком-то необычном состоянии, решился не сдерживать более свою природную любознательность и не преминул спросить об источнике дыма:
- И вот ещё, почему-то моё внимание привлек этот весьма необыкновенный дым... Признаться, впервые сталкиваюсь с чем-либо подобным. Есть нечто странное в нём, какой-то совершенно неописуемый запах... - можно было и дальше продолжать в таком же духе, но тут римлянин предпочёл остановиться и решил дождаться ответной реакции на поставленные им вопросы.

 Отправлено: 23.05.13 20:14. Заголовок: Кому-то может по..

Кому-то может показаться, что сегодня, во время тренировки, Наджара совершила непростительную оплошность, рассекретив перед римлянами истинные цели той войны, которую ведёт она и её воины. Но, это далеко не так. Всё это было сделано намеренно. Рассказ о свете и Джиннах, был словно бы движением изящной руки танцовщицы, приподнимающий полупрозрачный платок, скрывающий её красоту. Наджара, лишь чуть приподняла завесу и, теперь ждала реакции Цезаря. Ещё днём, когда они говорили, римлянин сказал, что хотел бы найти покой и радость жизни, что, хотел бы избавиться от ночных кошмаров. И, вот теперь, Наджара попробует дать ему это, но, для начала, ей нужно было понять, как именно сам Цезарь относится к её вере? Не будет ли он её противником?
Когда полог шатра приподнялся и на пороге показался римский полководец, Наджара встретила его лёгкой улыбкой. На его вопрос, правильно ли он понял суть приглашения, ответила молчаливым кивком. Когда Цезарь начал задавать вопросы, Наджара, вновь улыбнулась, но, по прежнему молчала, просто глядя ему в глаза. Со стороны, могло показаться, что она, либо не расслышала вопросов, либо не поняла их. Но, это было не так. Она слышала и понимала больше, чем сказал мужчина. Она читала по глазам, проверяла его. Проверяла, так ли на самом деле велик его интерес к Свету? Она знала, что её молчание, заставляет напрягаться, распаляет любопытство. Но - Восток - это другой мир, другие нравы, другой разум, если можно так выразиться. Так что, попав в хитросплетение восточного узора, так искусно выплетаемого жителями этих земель, можно было заблудиться. Для неподготовленных людей Запада. Вести такие вот беседы у кальяна на ночь глядя, было очень опасно. Но, Цезарь был не таким. Он, равно, как и Наджара, понимал и видел больше, чем показывал. Женщина понимала, что, он отличается от всех, с кем ей раньше приходилось иметь дело, и это привлекало ещё больше. Однако, спешить она не хотела. Тем более, что вопросы, заданные римлянином, были требовательными. Он столкнулся с непознанным и, хотел получить немедленный ответ. А это тоже было опасно. Потому, блондинка начала с ответа на последний вопрос:
- Это кальян. Приспособление для курения. Внутри него опий.
Изящно изогнувшись, женщина потянулась и, почти легла на подушки, перевернувшись на живот. Сколько тайны, сколько скрытой страсти было в этом движении. Ещё немного… Ещё один поворот бёдер, ещё один прогиб спины в поясницы, ещё один отсвет свечей на её груди и, она бы высекла огонь желания у любого мужчины. Но, наваждение не имело своего продолжения, тайна осталась не раскрытой. Женщина, вновь, села по-турецки, в руках у неё был второй золотой змеевик, который она поставила перед Цезарем. Ловкие руки с изящными длинными пальцами, тут же наполнили его травой, добавили воды. В нижней части был разожжён огонь.
- Попробуй. Это совершенно безопасно. Опий поможет расслабиться и забыть о тревогах дня. Смотри, как это делается.
Губы красивой воительницы чуть вытянулись в трубочку и, медленно сомкнулись на мундштуке. Потом она чуть втянула ароматный пар, потом, также медленно, выпустила облачко белого дыма.
Некоторое время, оба молчали, потом Наджара начала говорить:
- У вас, на Западе, вашими судьбами правят Боги. Я знаю об этом, но, ваши боги тёмны. Их у вас такое множество, что ваши души не знают, кому именно отдать себя под защиту. Но здесь, на Востоке, есть один Владыка. Он бестелесный, его нельзя увидеть, но, можно услышать Его посланников - пресветлых джиннов. Я слышу их. Они говорят со мной и ведут меня по жизни. Они - посланники Великого Света.
По мере того, как воительница говорила, её стальные глаза, вдруг, из неясно туманных, под действием опия, стали чёткими и яркими, в них отразился стальной блеск. Она говорила мягко, проникновенно, с доброй нежной улыбкой на устах. Она была похожа на жрицу, какого-нибудь светлого божества, с той лишь разницей, что взгляд её запрещал не верить ей. Она, вроде бы, ни к чему не призывала, никого не убеждала, но, по огню в её глазах, было видно - её вера была непоколебима.
- Я, и мои люди - Воины Света. Мы призваны бороться с несправедливостью. Ты видишь, сколько зла в этом мире? Сколько крови и боли? - она пристально посмотрела на Цезаря, сквозь белый дым, который делал её похожей на мираж, - Тебе самому никогда не хотелось прекратить всё это? Ты говорил, что хочешь мира для себя. Но, мир в собственной душе невозможен, когда нет мира вокруг тебя. Ты согласен?
Женщина замолчала, давая возможность Цезарю осмыслить сказанное. Информацию нужно давать постепенно, иначе, ею можно отравиться, как едой, после долгого голода. Сама же она думала: имею ли я право говорить ему всё это? Он - Неверный. Он - чужой на нашей земле. Сердце говорило «да», разум колебался. Наджара попыталась услышать джиннов, но, они молчали. Они испытывали её! Это была проверка: что сильнее - Вера, или зов сердца? Наджару тянуло к римлянину всё сильнее, потому, сейчас, эти два чувства могли быть почти на равных. Нет! Не всё сразу! Он сам придёт к Свету. Он искал успокоения, а, это значит, что душа его ещё не полностью покрыта тьмой. Но, я не могу оставить вопрос без ответа…
- Наша война священна, потому что освобождая людей от тирании жадных и злых правителей, мы дарим им свет… Дарим надежду и, возможность, пойти по пути добра, - взгляд её стал, чуть жёстче, - ты - человек Запада и, возможно, тебе трудно будет это понять, но, если ты хочешь, я могу помочь и тебе. Показать мир света.
Рука женщины. Чуть коснулась щеки мужчины напротив. Их взгляды, вновь встретились. Движение, было мягким, успокаивающим. Она сама придвинула к нему его кальян. Воительница была так близко, на расстоянии метра, так, что римлянин мог ощутить исходящий от неё аромат восточных трав и масел. Когда она заговорила снова, её голос был подобен шелесту ветра в кронах деревьев:
- Впусти свет в своё сердце. Открой душу, и обретёшь мир, которого так жаждешь. Поверь, и, я помогу тебе очиститься от скверны. Не дай кровавой пелене застлать свой разум.
Да поможет мне Свет. Я хочу помочь ему. Хочу, чтобы он стал воином света и сражался вместе со мной, но… Наджара оборвала собственную мысль, выпрямившись и отстранившись. Теперь, её силуэт, вновь, наполовину был скрыт в тени. Цезарь привлекал её, привлекал сильно, притягивал, и, ощущение это, было сродни тому, которое возникает, когда попадаешь в зыбучие пески. На сегодня, о свете было сказано достаточно. Большего говорить было нельзя. Пока нельзя. Если Цезарь примет свет - он станет посвящённым и, тогда, рано или поздно, всё равно узнает всё, но, дороги назад для него уже не будет - Великий Свет предавать нельзя! Если же нет, то, всё, что он узнает, останется просто безопасным знанием: он узнает, что пустынники очень религиозны, узнает, что они добры к невинным и непримиримы к врагам. Но, разве эти знания могут нести какой-то стратегический смысл? Так что, теперь, Наджара просто ждала его ответа. От того, каким он будет, зависело, что ещё она раскроет ему. О Свете и… О себе…

На сирийскую пустыню, меж тем, опустилась чёрная арабская ночь. Всё вокруг было окутано звенящий тишиной, так что, слышно было, только как ветер пел в песках. Если прислушаться, можно было расслышать эту музыку ветра, чарующую, гипнотическую, тягучую и таинственную, как весь Восток. Все воины мирно спали в своих палатках, но, у каждого из них, под подушкой был острый арабский кинжал, а до меча было расстояние в половину от вытянутой руки. Они спали крепко, но, опасность почуяли бы за версту. Так что, нападение на них, скорее всего, завершилось бы смертью нападавшего. Не спали лишь постовые и дозорные. Равно, как римские центурионы охраняли Цезаря, так и пустынники, молчаливыми чёрными статуями стояли на своём осту. В отличие от людей Запада, воины Востока не переговаривались между собой. Во время несения ночной вахты, храня абсолютную, даже пугающую тишину.

 Отправлено: 25.05.13 14:10. Заголовок: - Это кальян. Приспо..

- Это кальян. Приспособление для курения. Внутри него опий. Попробуй. Это совершенно безопасно. Опий поможет расслабиться и забыть о тревогах дня. Смотри, как это делается.
Она чуть втянула в себя содержимое колбы, а потом медленно выпустила облачко белого дыма.
«Я уже оказал ей услугу, ради которой большинство других людей готовы были бы пойти на многое», - мысли были привычно чёткими. - «Так что пусть теперь говорит, посмотрим, что она скажет».
И тут Наджара начала говорить:
- У вас, на Западе, вашими судьбами правят Боги. Я знаю об этом, но, ваши боги тёмны. Их у вас такое множество, что ваши души не знают, кому именно отдать себя под защиту. Но здесь, на Востоке, есть один Владыка. Он бестелесный, его нельзя увидеть, но, можно услышать Его посланников - пресветлых джиннов. Я слышу их. Они говорят со мной и ведут меня по жизни. Они - посланники Великого Света.
Её глаза словно поменялись и из отвлеченно-созерцательных стали вдруг чёткими и яркими, в них появился необычный, странный стальной блеск, какой бывает очень редко у кого. Это составляло весьма поразительный контраст с тем, как она произносила свои слова, а звучали они мягко и проникновенно, сопровождались доброй нежной улыбкой.
- Интересная вера… - Цезарь словно вспомнил прошедшие времена. Да, так оно и было, и теперь настала его очередь высказаться.
Он начал так:
- Пожалуй, мне ещё не приходилось встречать ничего подобного. Знаешь, однажды в юности мы с одним другом тоже решили, что богов не существует. В тот день на Крите, когда мы окончательно пришли к этому выводу и договорились разобраться во всех его последствиях, мы сидели на скале, пускали по воде камешки и считали черепах…
Он грустно усмехнулся и продолжал:
- Мы дали обет никогда не допускать тут ни малейших сомнений. С какой же непосредственной мальчишеской беспечностью мы установили, что душа угасает вместе с телом… И тогда мне казалось, что я ничуть не усомнился в непреложности этого суждения.
Рывком оторвав взгляд от кальяна, он вновь принялся смотреть прямо в глаза Наджаре, словно пытаясь прочитать там что-то.
- Однако есть только один способ утвердиться в чем-нибудь – рискнуть ради этого. Разобравшись в себе самом, я с радостью приму на себя любые последствия, если буду уверен, что истина в конечном счете придаст новые силы миру и всем, кто в нем живет, но сделаю это лишь в том случае, если я буду действительно уверен в том, что я в этом уверен, - чётко сказал он.
- Но нечто всё же останавливает меня, - после паузы продолжал римлянин. И голос его звучал уже не так хорошо поставленно, как во время предыдущей реплики. Скорее, сейчас он просто рефлексировал.
- Я должен быть уверен в том, что нигде, даже в самом далеком уголке моего сознания, не таятся другие мысли…
Здесь он прежним чётким тоном продолжил:
- Давай попробуем разобраться. Сейчас ты говоришь о том, что во Вселенной или за ее пределами существует разум, влияющий на нас и управляющий нашими поступками. Если я признаю возможность этого, все остальное тут же последует за этим; тогда существуют и Боги, которые внушили нам, что такое совершенство, и наблюдают за нами; тогда у нас есть и душа - ее словно бы вдыхают в нас при рождении, и она переживает нашу смерть; тогда есть и воздаяния, и кары, придающие смысл малейшему нашему поступку…
Опять приостановился и продолжил не сразу:
- В моей жизни и в той, что вижу вокруг, я с горечью наблюдаю четыре вещи, где может быть нечто новое. Во-первых… По-моему, я всегда знал и только не хотел в этом признаться, что всякая без исключения любовь - это часть единой, всеобъемлющей любви и что даже мой разум, который задает эти вопросы - даже он пробуждается, питается и движим только любовью. Дальше, истинная поэзия: чувствуя и в самом деле основной путь, по которому в нашу жизнь входит то, что больше всего нас ослабляет, в ней легко найти утешение и ложь, примиряющие с невежеством и безволием; я от всей души ненавижу всякую поэзию, кроме самой лучшей; но что такое великая поэзия — просто высочайшее проявление человеческой мощи или потусторонний голос? Дальше, проблеск какого-то высшего знания и блаженства, от которого я не могу отмахнуться. И наконец, не могу отрицать, что временами я ощущаю, будто моя жизнь определяется какой-то вне меня существующей силой. Я избран самой судьбой... Я не подвержен сомнениям и быстро принимаю решения, вероятно, только благодаря чему-то явно постороннему. Теперь я вижу, что те же вопросы задавал себе всю жизнь, но человек ведь не знает, что он знает или хотя бы желает знать, пока ему не брошен вызов и не пришла пора рискнуть всем, что у него есть.
- Я, и мои люди - Воины Света. Мы призваны бороться с несправедливостью. Ты видишь, сколько зла в этом мире? Сколько крови и боли? - она по-прежнему внимательно смотрела на Цезаря, - Тебе самому никогда не хотелось прекратить всё это? Ты говорил, что хочешь мира для себя. Но, мир в собственной душе невозможен, когда нет мира вокруг тебя. Ты согласен?
«Разве можно было ожидать, что из моих нескольких слов ей вот так вот станут известны мои склонности, мой характер и деяния, осуществленные мной в нашей республике. А эта вещица, которая возле неё, из разряда тех, какие преподносят друг другу только цари? – подумал Цезарь, в который раз равнодушно и обыденно посмотрев на кальян. – Наверняка на деньги от продажи этой безделушки можно было бы целый год кормить небольшой город; но по сути дела этот странный сосуд и остальные его детали столь же полезны, как и усыпанными драгоценностями венцы или изумрудные кошки. Клянусь Бессмертными Богами, я не из тех, кто ценит вещи по их стоимости, а не по их уместности».
Женщина замолчала.
- Это так, вокруг нас слишком много того, что нам кажется несправедливым, порочным и злым, - медленно и взвешенно ответил он. – Именно поэтому я и тружусь, чтобы все это изменить. И тут есть только два выхода. Либо мир будет мой, либо он победит и отправит меня в вечность. Меня не понимают, мне угрожают, сами того не понимая, что угроза – это оружие, которым легче всего пользоваться человеку, который уже пребывает у власти, нежели тому, кто только желает её достичь. И лишь в руках того, кто обладает не просто властью, а величием, оно по-настоящему эффективно. Однако я редко прибегаю к подобным средствам. Но все-таки бывают определенные случаи, когда власть имущие великие люди понимают, что ни убеждения, ни призывы к милосердию не изменят дурного поведения злоумышленников, своих врагов, что только строят козни и жаждут зла. Когда угрозы не помогают, приходится прибегать к наказанию. И вряд ли это способно принести мир как в душу, так и в окружающую действительность. Но ответствуй же мне, что ты мыслишь про слова о священной войне и что, в твоем понимании, за этим скрывается?
- Наша война священна, потому что освобождая людей от тирании жадных и злых правителей, мы дарим им свет… Дарим надежду и, возможность, пойти по пути добра, - взгляд её стал жёстче, - ты - человек Запада и, возможно, тебе трудно будет это понять, но, если ты хочешь, я могу помочь и тебе. Показать мир света.
Тут её рука мягко и успокаивающе прикоснулась к щеке полководца. Одновременно с этим их взгляды снова встретились. Она придвинула к нему кальян со словами:
- Впусти свет в своё сердце. Открой душу, и обретёшь мир, которого так жаждешь. Поверь, и, я помогу тебе очиститься от скверны. Не дай кровавой пелене застлать свой разум.
- Сначала мне нужно убедиться в том, что он действительно так светл, как про него говорят, - тихо отвечал он, приблизившись к ней и целуя её так, как никто другой во всём мире больше не умел – ни люди, ни Боги…


***

Резко спустившаяся на землю темнота ночи ничуть не смутила опытных солдат и старого командира Ланга, которые, казалось, уже давно привыкли к тому, что на восточных и южных землях всегда так бывает – никаких долгих сумерек, сразу опускается тьма и уже в двух шагах от себя ничего не разглядеть. Они привычно делали то, что и должны были делать, к чему их призывал долг и обязанности воинов. Легионеры стояли на своих постах, а старый центурион, также не позволяя себе расслабиться ни на миг, был сейчас у входа в свою палатку и по привычке, выработанной годами службы, в слабом свете зажженного походного факела проверял оружие и обмундирование. Уделив часть времени тому, чтобы поднаточить свой меч, он проверил, насколько удобно тот входит и выходит из ножен, затем извлек и осмотрел кинжал, с которым также не расставался и в далеких экспедициях всегда имел его под рукой. Только Эмилий Ленн немного нервничал, но и он, как подобает римскому воину, ничуть не показывал вида ,и внешне по его виду и поведению ничуть не была заметна абсолютно никакая тревога. Перекинувшись парой слов со своим товарищем, он ещё раз осмотрелся вокруг и пошел спать в палатку, хотя с удовольствием бы остался на всякий случай бодрствовать и следить за ситуацией. Сам Ланг, возможно, поступил бы так же, если бы не опыт, приобретенный им в походах – чуткий сон и умение в один миг проснуться и во всеоружии встретить любое нападение, от кого бы оно не исходило. Кроме того, у него оставалось ещё одно важное дело – незадолго перед рассветом отправить к своим одного из легионеров с кратким донесением обо всем произошедшем здесь, составленным сегодня Цезарем вечером. Впрочем, полководец вовсе не намеревался доверять подобные вещи клочку пергамента. Сначала он написал текст сообщения, потом сделал соответствующие распоряжения, в результате которых вскоре Ланг доложил ему, что предназначенный для этой цели легионер и на всякий случай также и его сослуживцы выучили слова донесения наизусть. Тогда Цезарь сжёг пергамент так, что не осталось никаких следов. Всегда лучше доверять в таких делах только самому себе и лично следить за соблюдением тайны.

 Отправлено: 26.05.13 16:55. Заголовок: По мере продолже..

По мере продолжения их разговора, душа Наджары всё выше вздымалась вверх, уносимая эйфорией, рождаемой рассуждениями великого римского полководца. Он близок. О, Джинны! Как он близок к Свету! Её красивые стальные глаза были широко распахнуты, а, чувственные губы чуть приоткрыты. Наджара сидела замерев, слушая Цезаря, боясь пропустить хотя бы слово. Она не верила собственному счастью: он был близок к Великому Свету настолько, что до его достижения, ему было ближе, чем некоторым её воинам. Кроме того, он знал свою судьбу, знал также хорошо, как она знает свою. Они оба были избранниками рока, единственное, что осталось сделать, это встать на одну, белую линию света и, взявшись рука об руку, пойти по миру вместе, даря хорошим людям надежду и Веру, а плохим - муки совести и смерть.
- Ты во всём прав, - проговорила она, с трудом сдерживая эмоции восторга и радости, - с той лишь разницей, что Великий Свет выше ваших богов. Ваши боги могущественны, но, они порождение тёмного разума. Ты говоришь, что избран судьбой? Да, но не только… - она сделала загадочную паузу и, с улыбкой посмотрела на собеседника, - Когда ты днём вошёл в мой шатёр, на твоё лицо упал солнечный луч - это знак. Ты - такой же воин света, как и я, как и мои люди. Ты сражаешься за мир. За добро. Ты караешь предателей. Не стыдись того, что ты делаешь, - голос её, вдруг, приобрёл властные нотки, - Свет поймёт тебя, а кровь Неверных смоет чувство вины, когда ты поймёшь, что всё это сделано во имя добра…
Наджара хотела, было сказать ещё что-то, но, вдруг, осеклась. Красивое лицо римлянина оказалось неожиданно близко к её. Теперь, его заливал уже не солнечный. А, лунный свет, делая его похожим на лик какого-то неземного, божественного существа. Цезарь был прекрасен как бог, а, исходящая от него властная уверенность, притягивала словно магнит.
Неизвестно, одобряли ли Джинны то, что произошло в следующий момент, наверное, да, раз не воспрепятствовали этому. Но, Воин Света не слышала их, потому что она слышала лишь ускоряющееся биение собственного сердца. Как только губы римлянина коснулись её губ, глаза женщины закрылись сами собой, а, по телу, разлился неведомый ранее жар. Поцелуй дурманил разум во сто крат сильнее кальяна, а вкус его был подобен самому сладкому мёду из тех. Что существовал на земле. Не прерывая поцелуя, Наджара подалась вперёд, неуловимо прижавшись своим телом, к телу Цезаря. Она отвечала на страсть ещё большей страстью, углубляя поцелуй. Как-то, сами собой, её руки скользнули по груди полководца, которую надёжно скрывали доспехи, не давая мужчине ощутить прикосновение её прохладных пальцев.
- Я подарю тебе любовь Вселенной, - прошептала Наджара, касаясь губами его уха.
Её руки, нежной змейкой обвили шею мужчины, мягко призывая его лечь на подушки. В глазах пустынной воительницы горел теперь огонь страсти, влажные губы были чуть приоткрыты. Лёгким движением. Она отщёлкнула карабин доспехов, освобождая грудь мужчины. Потом, также нежно сняла ту одежду, что была под доспехами. А дальше, губы Наджары заскользили по обнажённой груди Цезаря, даря прохладу и, одновременно, заставляя его тело сгорать от страсти, искры которой она так неопытно, но, одновременно, так умело высекала каждым своим движением.

Меж тем, лагерь спал. Никаких сигналов тревоги не было. Только молчаливые ночные стражи изредка поглядывали в сторону палатки Наджары и Цезаря, в за тонким шёлковым пологом которой, в свете свечей. Медленно перемещались два силуэта, сливаясь в один. Каждый понимал, что там происходит и, все отводили взгляд. Чем занимается их предводитель - их не должно касаться. На Востоке не принято лезть в жизнь вышестоящих, особенно, если эти вышестоящие, являются проводником Высшей воли Великого Света, как было в случае Наджары. Завидовали ли сами воины Цезарю, которому посчастливилось остаться наедине с прекрасной воительницей? Никто и никогда не узнает этого, потому что воины Востока. Если нужно, могут прекрасно сдерживать даже мимолётные порывы, которые потом, вместе с яростью, вполне возможно, выплеснут в бою, в изменённой форме..

 Отправлено: 01.06.13 20:26. Заголовок: Он созерцал, как её..

Он созерцал, как её великолепные глаза блестели от восторга…
- Ты во всём прав, - наконец сказала она.
«Кто бы сомневался!» - с удовольствием подумал про себя римлянин.
- Это и естественно, ибо всё от начала до конца, что поведал тебе я, правда…
- … С той лишь разницей, что Великий Свет выше ваших богов. Ваши боги могущественны, но, они порождение тёмного разума. Ты говоришь, что избран судьбой? Да, но не только… - тут ненадолго в воздухе повисла пауза, но затем женщина вновь, как и прежде, со своей искрящейся улыбкой посмотрела на полководца.
- Очень многое всегда зависит и от нас самих, просто мало кто из людей поистине способен разглядеть открытые перед ним возможности, чтобы достичь подлинного признания и величия…
- Когда ты днём вошёл в мой шатёр, на твоё лицо упал солнечный луч - это знак, - продолжала вести свою речь она. - Ты - такой же воин света, как и я, как и мои люди. Ты сражаешься за мир. За добро. Ты караешь предателей. Не стыдись того, что ты делаешь, - вдруг её интонация стала другой, более жесткой, а слова приобрели несколько иной смысл, не меняя притом сути всего разговора.
- В чувствах моих есть и то, что до поры до времени сокрыто, в том числе и от меня самого, но потом словно вспышка молнии дает мне шанс это увидеть…
- Свет поймёт тебя, а кровь Неверных смоет чувство вины, когда ты поймёшь, что всё это сделано во имя добра…
Может быть, она хотела снова говорить и продолжать, но сейчас лицо римлянина уже приблизилось к её собственному. Как только последовал поцелуй, глаза женщины вдруг закрылись, и она, не прерываясь, в свою очередь приблизилась к нему, а потом и припала всем телом… Руки прикоснулись к груди римлянина и проследовали вниз...
- Я подарю тебе любовь Вселенной, - тихо последовал шепот возле его уха.
- Зачем мне целая Вселенная, если сейчас рядом со мною та самая красота, которая спасёт её? – не мог не ответить на эти слова Цезарь.
Руки обняли его, и он, последовав оказанному примеру, сразу почувствовал эту близость и возлёг на шелковые подушки, созерцая, как сильно и проникновенно заблестели её глаза, а они словно загорелись неистовым огнём. Тут крепления доспехов разошлись, и они пали куда-то вниз, к подножию постели. Вскоре остатки одежды тоже последовали их примеру. И он ощутил прикосновения губ, что разжигали в нём страсть…

***

Цезарь лежал в постели расслабленно, хотя и знал о том, что впереди, уже завтра, его ожидает ничуть не менее легкий, а скорее всего даже более трудный день. Он чувствовал легкое покалывание в спине, видимо, с непривычки спать в походах на таких столь роскошных простынях из дорогих тканей, потому что отправляясь в путь, всегда предпочитал что-либо поскромнее.
Различные мысли не покидали его голову, создавая некий непостижимый узор. Он все ещё бесповоротно продолжал размышлять о прошлом, которое снова словно бы приближалось к нему навстречу, и почему-то не отпускало его. Он думал о тех людях, которые окружают его здесь, в пустыне. Здесь ведь нет ни капли нормальной человеческой жизни, можно себе представить, что это за дикое и однообразное печальное существование под вечно обжигающим солнцем, посреди мертвых песков и барханов… О нет, это даже трудно назвать таким словом, как существование. При каждой подобной мысли он втайне поражался, хотя естественно, что ещё позавчера и представить себе не мог, что с ним произойдет именно здесь, в этих казалось бы позабытых всеми местах.
Скорее всего, пришедшая к нему накануне мысль также верна и в противном случае, если бы ему не удалось успешно договориться о дальнейшем с Наджарой, против всех местных племен римляне навряд ли смогли бы выстоять. Пусть даже против них была бы не одна какая-нибудь конкретно взятая вражеская армия, а только отдельные отряды местных пустынных воителей, но даже в таком случае одному лишь сильно ослабленному легиону с ними было не справится, вполне могла повториться ситуация с вторжением войск персидского царя Дария Первого Ахеменида, величайшего правителя и создателя огромнейшего царства, в столь же дикие степные и пустынные земли скифов, когда без единого серъёзного сражения местным народам удалось настолько значительно ослабить вражеское войско своими постоянными перекочевками, отсутствием воды и провианта, неожиданно быстрыми ударами по противнику ночью либо в моменты песчаных бурь, и такими же внезапными отходами куда-то вглубь своих странных, непостижимых земель… И хотя войско Дария было тоже отлично подготовлено, вооружено и снаряжено, его опытные и умелые воины ранее разбили почти всех царей Востока и присоединили их земли к Персии, обложив их громаднейшей данью, из скифских степей и пустынь персы вернулись отнюдь не победителями, скорее наоборот, им ещё очень повезло вернуться оттуда вообще живыми, ибо при отступлении их тех проклятых Богами мест даже жизнь самого царя неоднократно подвергалась огромной опасности. Но все равно римский полководец продолжал считать себя частично виновным в том, что выбрал ранее такой непредсказуемый путь напрямик через пески пустыни, и лишь приложив определенные усилия, сумел на время избавить себя и своих солдат от неприятностей. Впрочем, его поход был далёк от завершения, а постоянно вспоминать о произошедшем было не в его обыкновении. Пусть даже это и могло стоить очень дорого ему самому и его людям, сейчас часть задуманного уже позади, теперь остается воплотить остальное.
Но почему же в своих странствиях он всегда встречает так много всего непостижимого? Например, и сейчас судьбы предпочли свести его с более чем необычной и столь же таинственно красивой женщиной – Наджарой, волею тех самых судеб предводительницей кочевников… «Иногда кажется, что философы работают совершенно не над теми вопросами, которым следовало бы уделить внимание, и в оливковых садах думают свои думы совершенно неправильно, не так, как на самом деле стоило бы обо всём этом подумать», - размышлял он, вглядываясь вверх, где висел полог шатра. – «Почему этот напыщенный грек Аристотель, а вслед за ним и наши писатели Катон и Варрон утверждают, что все варвары - это порода людей, неспособных свершить ничего замечательного? Доказательства этого тезиса так шатки в их устах. Наджара не только красивее и привлекательнее, но при этом и гораздо умнее и рассудительнее большинства, даже практически всех римлянок, с которыми мне доводилось видеться ранее когда бы то ни было, так неужто эти так называемые ученые и мудрецы бы стали отрицать очевидное?» Да, он ей понравился, это очевидно и сейчас уже не вызывает никакого сомнения; она всячески пыталась добиться его расположения в то время, как окружающая обстановка продолжала оставаться тревожной. На мгновение её сильный и красивый образ снова предстал перед глазами римлянина, глаза словно манили, а слова завораживали… Она продемонстрировала сегодня более чем просто удивительные – самые что ни на есть невероятные свои дарования, которые во многом являлись практически невозможными… Но сейчас всё ещё может измениться не в самую благоприятную сторону… Однако Цезарю хотелось мыслить в этот миг обо всем, что угодно, только кроме несчастий. Ведь теперь, главное, он сможет направить здесь дела в необходимое ему русло.
Слегка приподнявшись на локтях, он возвысился над постелью и, осторожно бросив взгляд на Наджару, что, похоже, пребывала сейчас в объятиях сна, вспомнил о своих планах по отправке одного из легионеров с донесением о событиях минувшего дня (разумеется, только о том, что происходило до наступления тёмного времени суток) в преторий легиона, но решил не беспокоиться на этот счет, потому что центурион Ланг был уже достаточно проинструктирован, и нет необходимости внушать этому старому и испытанному, но достаточно недалекому воину что-либо в дополнение к своим первоначальным планам. Тот и в одиночку сумеет справиться, в нужный момент отдаст приказ и выбранный для выполнения этого задания воин отправится в путь к римскому лагерю, разбитому приблизительно в трёх миллиариях отсюда.
Цезарь привстал, набросил на плечи плащ. Его помыслы словно сами собой вновь вернулись к воительнице. Воистину, редко чем в последнее время можно было удивить полководца, но вот она каким-то невероятным образом смогла это сделать…
Ему захотелось просто слегка взбодриться, и он сделал несколько шагов вперед, к выходу. Подойдя туда, приподнял полог и постоял так примерно с полминуты, чувствуя приятное дуновение прохладного ветра на лице, потом вышел и принялся обозревать ту картину, которую являл собой лагерь этого племени ночью. А зрелище и в самом деле было незаурядное.
Лагерь пребывал в тишине ночи, лишь часовые, очевидно, бодрствовали на своих постах, но отсюда никого не было видно. Приятная ночная прохлада усилилась, и Цезарь в очередной раз успел подивиться тому, как она быстро меняется в сторону нестерпимого зноя днём. Некоторое время он продолжал вот так просто стоять и наслаждаться освежающей всё тело прелестью южной ночи, смотрел по сторонам и бросал взгляды вверх, к небу, но даже неистовый блеск звездных костров казался ему сейчас бесконечно далеким и слабым по сравнению с тем немыслимым жаром, который только что будто бы опалил его дотла…
Судя по звёздам, вероятно, приближалось предрассветное время.

 Отправлено: 06.06.13 21:36. Заголовок: То, что произошло эт..

То, что произошло этой ночью, между Наджарой и Неверным римлянином, было для неё столь же большим откровением. как и Джинны, которых она услышала когда-то в детстве. Сначала ощущения были немного пугающими, так что Наджара трепетла в сильных руках мужчины, вздрагивая всем телом. Но, его сладкий шопот, его богоподобная притягивающая красота, - всё это отодвигало страхи на второй план. В момент соития. воительница Востока выгнулась дугой, а её пламенный взор встретился с, чуть туманными от желания глазами римского полководца...
...Их любовь длилась несколько часов. В течение всего этого времени, пустынница, то парила в облаках, то падала в пропасть наслаждения, даря Цезарю ту любовь Вселенной, которую обещала. Джинны не противились. Они не противились новым ощущениям Наджары. ни тому, что она была в объятиях Неверного. Почему? Этого ей было знать не дано. На всё воля Света и, видимо. эта волшебная ночь, была дарована Его верной служительнице в награду за что-то...

***

Проснулась Наджара, когда солнце ещё не взошло. Некоторое время, она, утомлённая и расслабленная от ночной страсти, просто лежала на подушках, глядя в сводчатый потолок шатра. Правильно ли я поступила, поделившись с ним своим внутренним светом? - мысленно задавалась вопросом Наджара, - Примет ли он его? Или, лишь посмеётся надо мной? - она повернула голову и взглянула на мужскую фигуру. стоящую на пороге шатра. Её сердце, вновь, сладко замерло, при воспоминании прошлой ночи. Однако, её собственный разум (или веление Джиннов), тут же остудили романтический пыл: не насовсем, но, ровно настолько, чтобы увлечённая новым чувством, воительница света не забывала о своём долге.
Поднявшись, Наджара начала одеваться. Делала она это быстро и бесшумно, как подобает воинам. В конце, быстрым движением вложила меч в ножны и. подойдя к порогу шатра, около которого стоял Цезарь, проговорила, нежно тронув его за плечо:
- Эта ночь была волшебным сном для нас обоих, но, она не должна стать помехой для нашей основной цели. Ты согласен? - тон Наджары был серьёзным, но взгляд и, полуприоткрытые чувственные губы, говорили о том, что таких ночей. возможно, будет ещё великое множество, - Я обойду посты и узнаю, как прошла ночь. Потом, у нас будет утренняя тренировка. а, после, лёгкий завтрак. Потом обсудим планы дальнейшего продвижения.
Легко коснувшись губами губ римлянина, воительница покинула свою палатку.

***

Ночь прошла спокойно. Это не могло не радовать предводительницу. Утреннюю тренировку она, как всегда, провела за час до рассвета. Цезаря она на неё, умышленно н позвала: они были близки, да, но не настолько, чтобы поверять ему те тайны, которые положено знать только Воинам Света. Тренировка была всё такой же неистовой и жёсткой, как и все предыдущие. Наджара, как и всегда говорила о Свете и о Священной войне. Только сегодня речи её были ещё более проникновенными и вдохновенными, чем обычно. Её воины заметили это. только никто, по обыкновению своему, не стал спрашивать о причине такого подъёма. Предводительница, была проводникм высшей воли, пути которой были неисповедимы.
Завтракали, обыкновенно, на открытом месте, сидя на коврах и тканях: зелёный чай, фрукты, козий сыр и кумыс, вот и всё. что было в запасе пустынников. Римские центурионы хотели было принимать пищу отдельно. Заметив это, Наджара подошла к Цезарю и, негромко спросила, посмотрев ему в глаза:
- Почему твои воины не хотят присоединиться к нам? Разве мы не союзники? Или они считают унизительным есть с нами за одним столом?
Воительница всего лишь задала простой вопрос, но в её мягком голосе слышалась, едва различимая угроза и твёрдость. Видно было, что Наджара никому не позволит пренебрежительно относиться к своему народу, даже тому, кому отдала своё сердце.
Вдруг, в голове её, вновь неуловимым эхом зазвучали голоса. Женщина, едва заметно, вздрогнула и, извинившись перед Цезарем, отошла куда-то за шатры. Там, она опустилась на колени и, разведя руки в стороны, подняла лицо к солнцу. Джинны говорили с ней: они укоряли её за гнев, в котором, пока не было необходимости. Они говорили ей, что эти, пришедшие с Запада Неверные, пока ещё. просто не поняли и не прониклись идеями Света и, что Наджара не должна быть так строга к ним.
- Я всё понял, - проговорила она, умиротворённо улыбаясь и поднимаясь с уже прогретого утренним солнцем песка.
А вот горячие восточные воины. не поняли. Не знали они о приказе Джиннов и о том, что Наджара уже шла сюда. чтобы умерить их пыл. Увидев, что римские центурионы сторонятся общего места трапезы, Юсуф стремительно подошёл к ним и, сверля взглядом, спросил, (при этом тембр его речи ускорился и, возможно, стал менее понятен, дже, если римляни и знали сирийское наречие):
- Почему вы не завтракаете с остальными? Сторонитесь нас, да? Что, считаете нас недостойными? - Юсуф распалялся всё больше, а рука его уже лежала на рукояти кривого меча, - Да, известно ли вам...
- Юсуф! Именем Света приказываю - остановись!
Властный окрик Наджары, появившейся из-за ближайшего шатра, заставил воина обернуться. Он замер, но огонь в его глазах всё ещё не погас. Увидев это, женщина подошла и, мягко, но строго проговорила, чуть сжав запястье воина, давая, тем самым понять, чтобы он убрал руку с меча:
- Джинны приказали не трогать их, - в её взгляде сверкнула сталь, Юсуф потупился и отошёл на два шага назад, убрав руку с рукояти меча, - легионеры могут присоединиться к нашей трапезе, когда сами этого захотят.
- Прошу прощения, - пробормотал Юсуф и ушёл к остальным.
Наджара же повернулась к легионерам и, светло улыбнувшись им, проговорила:
- Не держите зла на моих воинов. Они горячи, и жаждут боя, потому и не сдержались.
Сказав это, наджара склонила голову в знак уважения и, тоже направилась к остальным, чтобы принять утреннюю трапезу.

 Отправлено: 10.06.13 00:39. Заголовок: … Вопреки своему об..

… Вопреки своему обыкновению, он даже не успел обернуться, как почувствовал прикосновение быстрой, лёгкой и нежной руки к плечу; вслед за этим раздался певучий голос Наждары:
- Эта ночь была волшебным сном для нас обоих, но, она не должна стать помехой для нашей основной цели. Ты согласен? – её слова звучали довольно серъёзно. Полководец наконец обернулся и посмотрел на неё. Ответом был такой же взгляд и чувственное выражение лица и губ.
Не переставая удивляться тому умению, с которым на Востоке умеют повествовать о самых различных вещах, он тоже слегка улыбнулся и ответствовал:
- К сожалению, не бывает ничего вечного, как и эта первая ночь… Воспоминания о ней, наверное, будут ещё очень долго приходить ко мне и плескаться в волнах моей памяти, ведь самое первое впечатление зачастую оказывается самым главным и важным. Во сне я снова и снова буду видеть, как дробится и пляшет сквозь полог шатра отражение луны, буду слышать твой голос, шепчущий слова любви, он словно сливается с шепотом ночи... Канула в вечность эта блаженная ночь, умерла луна, что озаряла её, а тени, которые качали нас на своей груди, точно в колыбели, влились в зарождающийся день и растворились в нём. Одно лишь неизменно, было и будет всегда: там, где мы целовали друг друга и сжимали в объятьях, когда-нибудь будут целоваться влюбленные, которые еще не родились на свет. Сколько счастья обещает нам время, но суждено ли сбыться этому обещанию?...
И затем продолжил:
- В настоящее время я всего лишь хочу достичь следующего: без потерь добраться до Фарнака и успеть разгромить его прежде, чем он наделает ещё больше невообразимых бед и причинит нам ещё больше горя. Значит, если такова моя основная цель, то, стало быть, она отныне и твоя тоже. Вот из этого мы и будем исходить в дальнейшем.
- Я обойду посты и узнаю, как прошла ночь. Потом, у нас будет утренняя тренировка, а, после, лёгкий завтрак. Потом обсудим планы дальнейшего продвижения.
- Думаю, ничего страшного за время ночи не произошло, ибо в противном случае мы бы уже знали об этом… Хотя, если признаться, я по-прежнему не перестаю дивиться, как это тебе удалось достичь столь оптимального баланса в управлении своим войском и тем самым приблизить его к тому образу, который привык видеть я? Да, воистину, многие мои военачальники и доверенные лица выглядят не лучшим образом перед тобою…
Тут он снова поцеловал её; в свою очередь, коснувшись губами губ римлянина, воительница покинула свою палатку.
»Вот это дело! – подумал он, глядя ей вслед и ни на секунду не переставая любоваться ею. – Никаких подношений кресел, обходов и церемоний прощания, всё очень естественно и просто, но именно от этого и вся прелесть! Сколько же мне можно постоянно видеть в Риме одни и те же молебствия, достойные верховного понтифика?! Знатные граждане сами пробуют блюда, подаваемые мне, в моём присутствии, как было принято в прежнее время… Хорошо, мне удалось добиться, чтобы на приёмах и обедах меню зависело от моих новых поправок к закону против роскоши. Теперь, когда они утверждены, гостям может быть подана только одна закуска. И никаких представлений, никаких «Афродит и Гефестов» и «Шествий Озириса», как это было в Александрии! Право, мне надоедало слушать постоянно одно и то же! Особенно когда Хармиана читала Клеопатре «Плетущим гирлянды» Сафо. Можно было умереть с тоски! А здесь всё по-настоящему, без излишеств, без этого блеска, с которым меня постоянно встречают и провожают. И, пожалуй, именно здесь меня встретили даже лучше, чем где бы то ни было».


***

… Когда центурионы Ланг и Ленн вместе со своими воинами устроились отдельно и хотели было достать свои запасы пищи, чтобы по привычке поесть и набраться сил утром для нового дня, Наджара заметила это, тут же подошла к Цезарю и негромко спросила, по своему обыкновению пристально посмотрев ему в глаза:
- Почему твои воины не хотят присоединиться к нам? Разве мы не союзники? Или они считают унизительным есть с нами за одним столом?
- Они не привыкли к столь ярко выраженным проявлениям доброй воли, какие неизменно встречают здесь… Видимо, свою роль играет и присущий моим людям сугубо корпоративный дух, ведь они привыкли так поступать изо дня в день уже на протяжении многих лет… Что ж, рано или поздно всё приходится менять. Думаю, сейчас всё это можно устроить, - ответил ей Цезарь, но вдруг женщина едва заметно вздрогнула и, извинившись, отошла куда-то за шатры. Он пожал плечами и направился к своим солдатам.
А тем временем, увидев, что римские центурионы сторонятся общей трапезы, один из местных воителей не преминул указать им на это и стремительно подошёл к ним, сверля новых союзников острым и пристальным взглядом, а затем быстро спросил о чём-то; слова словно смешивались между собою в гортани и на слух было очень трудно понять, о чём идет речь, даже если кто был неплохо знаком с восточными наречиями. Цезарь был с ними знаком, но и он не сразу прислушался и уловил смысл сказанных слов, хотя обо многом можно было просто догадаться по интонации и выражению, с которым они были произнесены:
- Почему вы не завтракаете с остальными? Сторонитесь нас, да? Что, считаете нас недостойными? - Рука его уже лежала на рукояти меча. - Да, известно ли вам...
- Что он говорит? – переспрашивал у друга Эмилий Ленн. – Надеюсь, речь не о нас… И… не о Цезаре, правда? Надеюсь, никто здесь не осмелится высказаться против него? Ведь мир принадлежит Риму, и боги отдали его Цезарю; Цезарь потомок богов,
он не проиграл ни единой битвы, он отец своим солдатам, он пятой зажал пасть богачу, а бедняку он и друг и утешитель. Кто осмелится выступить против? Боги любят Рим: поэтому они и отдали его Цезарю, своему потомку…
- Скажи это тем, кто нас окружает! – скептически отозвался тот. – Вряд ли они согласятся, а вот о божественном происхождении нашего полководца я бы вообще предпочел до поры до времени помалкивать…
- Я попросил бы всех присутствующих успокоиться… - начал было говорить подошедший ближе Цезарь, одновременно делая соответствующий жест рукой в отношении своих воинов, которые ровным счетом ничего не поняли из слов сирийца, но догадались, что они имеют прямое отношение к ним самим, причем произнесены скорее в негативном, чем в позитивном смысле.
Но тут вдруг неожиданно послышался окрик Наджары:
- Юсуф! Именем Света приказываю - остановись!
Воин приостановился, но, судя по всему, ещё не успокоился. Увидев это, женщина подошла и сделала ему знак убрать руку с меча:
- Джинны приказали не трогать их, - тот потупился и отошёл на два шага назад, оставив в покое свой меч, - легионеры могут присоединиться к нашей трапезе, когда сами этого захотят.
- Прошу прощения, - пробормотал воитель и отошел в сторону.
Наджара же повернулась к легионерам и с улыбкой проговорила:
- Не держите зла на моих воинов. Они горячи, и жаждут боя, потому и не сдержались.
И тут Цезарь почувствовал, что ему надо вмешаться и произнести речь. Он слегка приобнял Наджару, кивнул ей, а затем резко отошел в сторону и смело вышел навстречу её людям. Увидев это, центурион Ланг хотел было на всякий случай последовать за ним, чтобы предварить его выступление, как это принято, какими-нибудь словами, например: «Сейчас с вами будет говорить сам Цезарь; слушайте Цезаря!», но тот одним взглядом приковал его к месту. Оказавшись неподалеку от воинов пустыни, он призвал их обратить на себя внимание, а потом, хотя и с ощутимым акцентом и не всегда правильно, нот всё же достойно для иноземца стал говорить на их языке, дабы они его поняли.
Он начал так:
- Я понимаю, что все насущные дела требуют моего личного присутствия в Риме, но предпочел предварительно так устроить те провинции и местности, которые имел в виду посетить, чтобы они освободились от внутренних раздоров, жили бы по справедливым законам и управлению, и перестали бы бояться внешних врагов. Сначала я надеялся осуществить это скоро, так как многие провинции совершенно не пострадали от войн, но в действительности предстоит, несомненно, больше хлопот… Люди мои, к сожалению, незнакомы со многими местными правилами и обычаями, ибо прибыли сюда впервые только со мной, но они, как и я, хотели бы избежать недоразумений по своему незнанию или неопытности, поэтому также постарайтесь это понять…
Сделал несколько шагов туда-сюда, потом снова остановился и продолжил, глядя прямо в лица восточных воинов:
- Все вы прекрасно знаете, что Фарнак не очистил Киликии, Вифинии, Понта, да и не думает их очистить, так как чрезвычайно возгордился от удачного сражения с Домицием Кальвином. Здесь, на Востоке, я определяю всем без исключения людям, оказавшим мне услуги, награды от имени Римского государства и от себя лично, обещаю свое покровительство, возложив на союзников одну лишь только обязанность охранять и защищать провинции, и люди Востока преисполнены дружественных ко мне и к римскому народу чувств… Устраивая всё таким образом к удовольствию местных народов, я прибыл сюда, дабы бороться с Фарнаком и победить его. Мы не можем простить ему обид, публично нанесенных всем нам. Мало того, великие и тяжкие насилия над местными жителями и римскими гражданами, торговавшими в Понте, никто из нас не в состоянии сделать несуществующими и забыть про них, но мы не можем вернуть жизнь убитым. Наш общий враг видит, что я всячески спешу выступить против него, поэтому он хитрит, и по необходимости предпринимает теперь то, что при других обстоятельствах делал по природной склонности, - именно неожиданно для всех спешит дать сражение. Поэтому мы должны опередить его, иначе он сам придет сюда и сделает на этих землях то же самое, что уже свершил в Вифинии и Понте, привнеся туда повсюду одни лишь только смерти, пожары, разрушения; всюду путь его сопровождает гибель невинных людей и истребление целых народов. Поддержите меня, и вы получите всё то, о чём попросите.
Потом, закончив произносить речь, вернулся на своё прежнее место рядом с Наджарой и спросил у неё:
- Искренне надеюсь, что им понравились мои слова, хотя это была чистой воды импровизация, никоим образом не подготовленная заранее.

 Отправлено: 10.06.13 18:11. Заголовок: Цезарю удалось сдела..

Цезарю удалось сделать то, что не удавалось сделать ни одной многотысячной армии, пытающейся захватить и поработить пустынников: он смог заставить их слушать и слышать себя. Причём, слушать не потому. что об этом попросила Наджара, безмолвно смерив своих солдат властным взглядом и, подняв руку в усмерительном жесте, а, птому, что римлянин, действительно умел говорить, подбирая нужные в данную минуту и в данную секунду слова. В том, что его речи действуют гипнотически. смогла убедиться и сама Наджара, там, на пороге палатки, когда он отвечал ей на её благодарность за прекрасную ночь. Сердце её до сих пор замирало, когда она вспоминала его прекрасные слова, и вкус его лёгкого поцелуя... А сейчас, она сидела и слушала его речь, обращённую к её людям, не сводя с него пристального, даже восхищённого взгляда. Ему так идёт наш язык... Он говорит на нём так, будто, действительно, родился здесь и, сейчас, просто немного позабыл его. О, Великий Свет, правда ли то, что он также избран, как и я? Правда ли, что ему суждено идти по миру вместе со мной. неся мир и освобождение? Словно бы в ответ на мысленные вопросы восточной воительницы, в тот самый момент, когда Цезарь говорил об освобождении от власти и угнетения Фарнака, солнце над его головой было расположено таким образом, что, если смотреть прямо на римлянина, создастся такое впечатление, что от его головы исходит сияние. И, Наджара, видя это, счастливо заулыбалась.
Когда речь полководца закончилась, воины пустыни поднялись со своих мест и, все, как один, устремили свои взгляды на предводительницу. Та кивнула. Это было знаком того, что слова римского союзника не противоречат делу Света и не являются речами Неверного, желающего смутить их разум. Поняв это, воины постепенно стали расходиться по своим делам. Возможно, со стороны, могло показаться, что пустынники, как бараны на пастбище выполняют волю предводительницы и, сами не в состоянии отличить обман от правды. Однако. это было далеко не так: они всё прекрасно понимали и видели, но, им нужно было знать, что Свет согласен с этим, а Свет вещал свою волю исключительно через Наджару, потому, все взоры и были обращены к ней. Это потом, через несколько столетий у народов Востока появится своя религия, которая. впоследствии не будет нуждаться в проводнике- посреднике. Великий Свет получит имя, а, таких, как Наджара, станут называть Пророками. Но, это будет потом, а пока, пустынники следуют за своей предводительницей. которая следует указанием Джиннов, которые являются посланниками Великого Света.
- Ты сказал именно то, что нужно, - улыбнулась Наджара, сидя рядом с Цезарем на песке.
Перед ними стояли вино и фрукты. Все разошлись, так что, они остались одни и могли поговорить спокойно, пока солнце ещё не вошло в зенит и не началась изнурительная жара, от которой потом негде будет укрыться.
- Мои воины рвутся в бой и, твоя речь вдохновила их. Они признали в тебе союзника, потому что поняли, что ты хочешь того же, что и мы.
Наджара замолчала, взяв с подноса сочный персик и медленно надкусила его. На её губах остался сладкий сок, который, увлажняя губы, делал их, ещё более чувственными.
- Ты спрашивал, как мне удалось так дисциплинировать своих воинов? - начала она отвечать на вопрос, заданный Цезарем ещё утром, в палатке, - Всё дело в Вере, - она посмотрела на собеседника и продолжила, - простой боевой выучки и постановки боевой задачи не достаточно. Главное - Верить. Знать, за что и, во имя чего ты сражаешься. Материальные блага - это прекрасно, но, если идёшь на бой, думая лишь о вознаграждении - ты уже проиграл, потому что душа твоя пуста и, в ней нет Веры. А нас ведёт Свет, поэтому, даже в час смерти мы являемся победителями, потому что наши души не пусты и наш путь - пусть Света.
Сказав это, Наджара наполнила кубок Цезаря вином. Сама же взяла себе пиалу с зелёным чаем. Сделав глоток, она пояснила:
- Я знаю, что вы, люди Запада, предпочитаете вино. Мы же пьём его редко, и предпочитаем ему травы.
Некоторое время, они молча завтракали, потом Наджара проговорила, поднявшись с расстеленных на песке ковров:
- Скоро вернутся мои разведчики. Я выслала их в ближайшие поселения на границе с пустыней, чтобы они выяснили, как далеко продвинулся Фарнак по восточным землям.

***

А Фарнак продвинулся довольно далеко и, уже захватил мелкие поселения на границе с сирийскими пустынями. Так что, разведовательный отряд Наджары попал в окружение. Начался бой. Легион Фарнака по численности превосходил пустынников почти в два раза, но, та неистовая ярость, с которой дрались воины Востока, практически уровняла шансы. Без потерь, однако, тоже не обошлось.
Через несколько часов, в лагерь вернулся изрядно поредевший разведовательный отряд. Некоторые воины, будучи раненными, всё равно шли сами, некоторых несли на носилках.
- Мы попали в окружение, - докладывал Ахмед, стоя на коленях перед Наджарой и Цезарем, которые теперь находились в палатке предводительницы перед расстеленной на низком столе, картой, - их было больше, но мы вырезали половину. Сеййчас Фарнак ждёи подкрепления, они скоро будут здесь.
- Встань, Ахмед, - проговорила Наджара, дослшав доклад разведчика, - отдохни сам, залечи раны и помоги другим. Да, и, скажи Фариду, чтобы пришёл сюда.
Ахмед поднялся и, поклонившись, вышел. На красивом лице Наджары, теперь появилась мрачная тень, говорящая о том, что её терзают отнюдь не весёлые размышления. Мои воины снова гибнут. Зло не дремлет... И, в этот раз, оно превосходит нас по численности. Но, это лиь укрепит наш дух. Тем более, что с нами теперь сила Рима. Глаза пустынной воительницы сверкнули сталью. На лице появилась холодная решимость. Плечи женщины расправились сами собой, а в груди уже разгорался огонь воинской ярости. Её сознание уже было там, на поле битвы, а сердце колотилось в ритме боевых барабанов. Повернувшись к Цезарю, она проговорила:
- Сейчас сюда придёт Фарид - мой военначальник. Мы должны обсудить план наступления вместе. А, разве ты не позовёшь своих центурионов?
Женщина не знала, как было принято в Риме, но она лично, всегда обсуждала все важные вопросы со своими доверенными людьми.

 Отправлено: 12.06.13 02:06. Заголовок: Основные силы римлян..

Основные силы римлян располагались укрепленным лагерем в двух миллиариях от их новых союзников. Утром, когда посыльный от Цезаря прибыл в лагерь и сообщил командованию последние новости, в претории легиона – палатке для собраний командного состава, выдержанной в виде квадрата, сторона которого равнялась двумстам футам и который находился ближе к выходным воротам (porta praetoria) на главной лагерной улице (via praetoria) и посреди главной площади (principium) – было проведено совещание, на котором было решено пока оставаться здесь вплоть до дальнейших распоряжений командующего. И сейчас, когда в претории оставались примипил Луций Септимий Авл и центурион Публий Верр, у порога вдруг снова появилась фигура легионера-вестового в шлеме, облаченного в «лорику сегментату» (Lorica segmentata) - доспехи из кожаной основы. В руке у него был пилум (pilum), метательное копьё, необходимая часть вооружения всякого легионного солдата, состоявшее из древка и железного наконечника, наполовину всаженного в древко. Вооружение воина дополнял щит-скутум из двух склеенных вместе деревянных пластин, обтянутых телячьей кожей. Новоприбывший не стал медлить и, по распорядку, бытовавшему в римской армии, почтительно обратившись к старшему по званию из командиров, доложил о прибытии посольства во главе с Дейотаром, тетрархом Галлогреции.
Луций Септимий Авл отозвался не сразу. Это был высокий, статный офицер, первый центурион пилуса первой когорты и старший центурион легиона, носивший наименование «примипил» (primus pilus), по положению в отсутствие легата, пропретора или самого полководца командовал именно он. У него не было каких-то высокопоставленных родственников, и для того, чтобы дослужиться до примипила, он вынужден был следовать обычному порядку службы и пройти все центурионские ранги. Так что сейчас ему было уже за сорок, но об этом как-то быстро забывалось при первом же взгляде на его внушительную фигуру, сильное, волевое лицо и темные, лишь немного тронутые сединой волосы. Его сослуживец, Публий Верр, выглядел куда менее важно и импозантно; единственное, чем он мог похвастаться, так это только тем, что был явно помоложе примипила; в остальном он уступал как по внешности, так и по характеру, хотя, казалось бы, мало кого из командиров легиона можно было назвать либерально мыслящими людьми.
- В отсутствие Цезаря приму его я! – объявил Авл. – Пусть войдет по моему приказу!
Легионер почтительно поднял правую руку, чётко развернулся и вышел.
- Тетрарх Галлогреции? – переспросил Верр, который тем временем просматривал какие-то свитки. – Что-то не припомню такого.
- Точнее, большей её части, - ответил Авл. - Как доказали нам остальные тетрархи, он, собственно, не имеет на это права ни по законам, ни по традиции, но зато является царем Малой Армении, так как получил этот титул от римского сената. Но пусть лучше сам Цезарь поставит его на место. Просто выслушаем, что ему нужно.
Явился Дейотар, мужчина среднего роста и неопределенных лет, субтильного телосложения и длинными, аккуратно причесанными чёрными волосами, уложенными по моде его родной страны. В широких, навыкате, глазах застыло сомнение. Он вошел отнюдь не в парадном царском одеянии и даже без знаков царского сана, а всего лишь в простой и на вид очень скромной одежде частного человека, оставив за порогом претория свою свиту и предпочтя самому решить свою судьбу.
После взаимных приветствий он начал говорить с сильно заметным варварским произношением, слегка путая порядок слов и грамматические формы окончаний:
- Прибыл я сюда к вам нижайше и с покорной просьбой помиловать меня… Ибо, находясь в своей земле, в такой части света, в которой никогда не было Цезаревых воинских сил и гарнизонов, я был просто вынужден присутствовать некоторое время в лагере Гнея Помпея под давлением его злокозненных войск и их грубых начальников… Конечно, совершенно не моё дело было вмешиваться и вообще как-то проявлять себя, выступать стороной в спорах, возникших промеж римского народа, но должен и обязан был я повиноваться наличным властям…
- Дейотар! – ответил ему Авл с нескрываемым презрением в голосе, даже не называя его царским титулом. – Вспомни о многочисленных услугах, которые Цезарь оказывал тебе в свое консульство в виде государственных постановлений! Ты не можешь допустить ссылки со своей стороны на незнание, так как человек, столь умный и осторожный, мог бы знать, кто владеет Римом и Италией, где сенат и народ римский, где республика, кто, наконец, консул после Луция Лентулла и Гнея Марцелла! Поэтому твоё дело будет разобрано Цезарем, а пока ты останешься у нас!
Тот в первую минуту испуганно задрожал, но нащел в себе силы опомниться от потрясения перед ожидающим его судом Цезаря и поспешно проговорил:
- Прошу мне простить дерзость мою, но по-римски вооруженный и обученный легион был образован мною из местных жителей моей земли, а также конница; и всё это я с восторгом передаю для участия в войне величайшему, непобедимому и божественному Цезарю!
Оба командира быстро переглянулись. Повисла недолгая пауза, после которой Авл подытожил безаппеляционным тоном:
- Тогда ты тем более обязан дождаться Цезаря!
И вызывал охрану:
- Увести этого самопровозглашенного тетрарха и его так называемую свиту, и держать их под строгим надзором до прибытия командующего!


***

- Ты сказал именно то, что нужно, - Наджара сидела рядом с Цезарем на ковре и улыбалась.
Он видел, как молодая женщина с легким вздохом прикоснулась к одной из застежек своего одеяния… Да, он снова видел перед собою это очаровательное и прелестное создание, и вновь она была удивительно хороша, а одежды так изысканно обрисовывали её стройное тело. Каскад локонов, в которые свились её волосы... Её щеки с небольшими, лёгкими ямочками едва заметно алели, как раскрывшийся лотос, а глаза то были слегка потуплены словно бы в смущении, то опять гордо смотрели вперед, но на губах порхала неизменная лёгкая улыбка, в любой момент готовая ослепительно вспыхнуть.
- Да, да, все так, – проговорил полководец, устремляя свой взгляд прямо на её, – Конечно, Наджара, ты права.
- Мои воины рвутся в бой и, твоя речь вдохновила их. Они признали в тебе союзника, потому что поняли, что ты хочешь того же, что и мы.
Она вдруг замолчала и, взяв с подноса персик, медленно надкусила его.
- Ты спрашивал, как мне удалось так дисциплинировать своих воинов? Всё дело в Вере, - в свою очередь, она посмотрела на римлянина: - Простой боевой выучки и постановки боевой задачи не достаточно. Главное - Верить. Знать, за что и, во имя чего ты сражаешься. Материальные блага - это прекрасно, но, если идёшь на бой, думая лишь о вознаграждении - ты уже проиграл, потому что душа твоя пуста и, в ней нет Веры. А нас ведёт Свет, поэтому, даже в час смерти мы являемся победителями, потому что наши души не пусты и наш путь - пусть Света.
Цезарь задумчиво отвечал:
- Вот так и бывает… Каждую минуту своей жизни мы должны помнить клятву, которую когда-то дали сами себе, и дело, которому себя посвятили. Мы забываем обо всем суетном, забываем о красоте, которой нас иногда тешит судьба… Но мы никогда не забываем о мести, которая нас постигнет, если мы хоть в самой малой малости отступимся. Вот и я не забываю о той великой роли, которая мне суждена, – его тихий голос стал громче, потому что он все больше и больше переживал свои чувства, – И ты не забывай, как важна цель, ради которой судьбы научили всему, что ты знаешь, и поместили туда, где ты находишься, не забывай ни на единый миг о чистоте души и о предназначении, – его глаза неожиданно засверкали и, римлянин среднего роста, он вдруг словно вырос, стал величественным, и сам даже почувствовал некий благоговейный трепет перед своими словами.
Наджара наполнила кубок Цезаря вином, а сама взяла чашку с чаем:
- Я знаю, что вы, люди Запада, предпочитаете вино. Мы же пьём его редко, и предпочитаем ему травы.
- Если и есть на свете вещь, от которой я содрогаюсь, тогда это вино! – произнес в ответ он полусеръезным-полуироничным тоном. – Когда бы я его не пробовал раньше, последствия всегда были далеко неутешительными. Поэтому я и перестал его пить вообще. Кстати, именно за то, что один из моих центурионов хотел выдавать своим людям вино вместо воды из-за недостатка последней, я сместил его с должности и отстранил от командования. Злополучный должен еще благодарить меня за спасение, ведь тем самым я избавил его от суда и кары. Поэтому налей мне лучше того самого необычайного напитка, который мне уже удалось вчера отведать, и который так великолепно утоляет жажду!
И время опять словно бы остановилось… Неизвестно, сколько прошло с этого момента до тех пор, когда Наджара поднялась с расстеленных на песке ковров со словами:
- Скоро вернутся мои разведчики. Я выслала их в ближайшие поселения на границе с пустыней, чтобы они выяснили, как далеко продвинулся Фарнак по восточным землям.
Цезарь кивнул:
- Ко мне тоже должны вскоре поступить результаты рекогносцировки… Главные силы известят меня об итогах разведки, и тогда мы примем решение о том, как нужно действовать дальше.



***

В палатке воительницы собрались трое: герои предыдущей сцены и только что вернувшийся из разведки начальник одного из отрядов.
- Мы попали в окружение, - повествовал вернувшийся командир разведывательного отряда, одетый так же, как и все остальные воины пустыни, - их было больше, но мы вырезали половину. Сейчас Фарнак ждёт подкрепления, они скоро будут здесь.
- Встань, Ахмед, - сказала ему Наджара, - отдохни сам, залечи раны и помоги другим. Да, и, скажи Фариду, чтобы пришёл сюда.
Тот вышел. На лицо Наджары опустилась тень. Но вот она словно бы исчезла, а глаза предводительницы обрели прежний, решительный вид. Она сказала, обращаясь к Цезарю:
- Сейчас сюда придёт Фарид - мой военначальник. Мы должны обсудить план наступления вместе. А, разве ты не позовёшь своих центурионов?
- Скоро сюда с эскортом прибудут мои командиры, примипил Авл и начальники центурий, а также аквилифер Трогг. Как сообщил мой посыльный, у них тоже есть для меня очень важные известия, - ответил Цезарь.
Он подошёл поближе к невысокому столику и посмотрел на карту.
- Кстати, что это за город на приграничной территории с пустыней? Здесь указано, что он называется Зела и лежит на равнине, и вокруг него находится много высоких холмов, отделенных друг от друга глубокими долинами; а один из этих холмов, самый высокий, примыкает почти к самому городу и находится в трех миллиариях от него.
Оторвал взгляд от карты и снова посмотрел на Наджару:
- Было бы очень неплохо встретить Фарнака там, потому что там есть наши римские старые лагерные укрепления, построенные ещё войском Триария, который в свое время воевал там против полчищ Митридата, отца нашего теперешнего врага.

 Отправлено: 12.06.13 17:55. Заголовок: - Я никогда не забуд..

- Я никогда не забуду о своём предназначении, - проговорила Наджара, глядя на римлянина снизу вверх.
Несмотря на то, что они сидели на коврах, Цезарь, вдруг, ппоказался ей выше неё самой, а его сверкнувшие уверенностью и превосходством глаза, буквально покарили воительницу пустыни. Сейчас. в этот миг, когда её возлюбленный римлянин, считавший себя баловнем судьбы, находился на пике своего величия, она не была воительницей, она была просто женщиной - его женщиной, покоряюющейся его властной воле.
- Я никогда ничего не забываю, - мелодичным полушёпотом пропела светловолосая воительница света и, приблизившись, подарила Цезарю поцелуй. вкладывая в него всю любовь и преданность, которые только могла отдать земному мужчине...

***

Голос полководца оторвал её от размышлений, от воспоминаний о том поцелуе утром, на коврах. Сердце женщины забилось быстрее. Она повернулась к Цезарю, не сразу уловив того, о чём он говорил ей: как же мне хочется повторить это вновь... Этот поцелуй и, твои глаза... Однако, Наджара сейчас делала то, чего делать было категорически нельзя - забывала о долге, занимая все мысли одним лишь римлянином. Мысленно обругав себя, она, мгновенно подобралась и устремила взгляд на карту.
- Зела - автономная правинция наших земель, - объяснила Наджара, уперевшись руками о стол, - там мало воинов. Там живут в основном купцы и ремесленники, которые производят товары для торговли с Финикией. Этот город нужно защитить в первую очередь.
Взгляд Наджары снова стал сосредоточенным, а черты лица жёсткими. В этом городе много невинных людей. Они не воины... Если Фарнак захватит их... Нето! Свет не допустит этого! Я не допущу этого! По телу воительницы вновь прошла яростная дрожь - знак того, что в ближайшем бою она будет беспощадна. В шатёр вошёл Фарид. Как раз в тот момент, когда Цезарь говорил о том, что неплохо было бы закрепиться в Зеле. Выслушав его, военначальник Наджары сказал:
- Это можно сделать. Думаю, жители Зелы не откажутся помочь нам. Мы будем там утром, нужно напасть с Востока. чтобы солнце ослепило их...
- Нет! - вдруг, неожиданно резко, оборвала его аджара, - Завтра утром может быть слишком поздно. Нужно прибыть туда ещё до рассвета, чтобы Фарнак понял, что холмы заняты. Тогда ему будет труднее напасть на город. Мы дадим его отрядам бой на границе, а сами закрепимся в городе.
Сказав это, Наджара перевела взгляд на Цезаря, как бы спрашивая, одобряет ли он её план? В это время в палатку вошёл Карим - тот самый юноша, что размещал римских центурионов в палатках. Он поклонился обоим главнокомандующим, потом, посмотрел на Цезаря и, с трудом выговаривая иноземные слова, проговорил:
- Прибыли примипил Авл, начальник центурий и аквелифер, - это слово Кариму далось с особым трудом, - Трогг. Что передать им?
- Пусть войдут, - ответила Наджара, показывая Кариму жестом, что тот может быть свободен.
Пока они ожидали посланников Цезаря, светловолосая воительница была напряжена и встревожена. Джинны не говорили с ней, но тревога внутри наростала. Так бывало всякий раз перед битвой. но теперь, сердце её было вдвойне неспокойно: она волновалась за Цезаря. Да, он сражался за добро и был избран судьбой и Великим Светом, но, он не был Воином Света и, всё ещё считался Неверным. Защитят ли его Джинны и Свет? Наджара чуть подняла голову к потолку шатра: Джинны, помогите ему! Дайте ему познать Свет и его могучую силу. И, тогда, возможно, его душа перестанет метаться и, он примет Свет, как и мы все!

 Отправлено: 14.06.13 19:44. Заголовок: Вслед за словами Цез..

Вслед за словами Цезаря Наджара устремила взгляд на карту.
- Зела - автономная провинция наших земель, - объяснила Наджара, уперевшись руками о стол, - там мало воинов. Там живут в основном купцы и ремесленники, которые производят товары для торговли с Финикией. Этот город нужно защитить в первую очередь.
Полководец согласно кивнул и продолжил развивать свою мысль:
- Значит, с теми войсками, с какими я сюда прибыл, нам нужно срочно отправляться в Киликию, собрать там все наличествующие подкрепления из числа эвокатов и ауксилиарные отряды, договорившись об этом с представителями всех общин этой провинции в Таре, известном и могущественном городе, а затем, устроив там все дела, двинуться ускоренным маршем через Каппадокию, достигнуть Коман с их древнейшим и самым священным во всей Каппадокии храмом Беллоны… Кстати, он столь свято почитается, что жрец этой богини по своему высокому сану, власти и влиянию в глазах этого народа занимает второе место вслед за царем… Этот сан я ранее присудил знатнейшему вифинцу из каппадокийского царского рода, Ликомеду, возобновившему на него притязания с бесспорным правом, которое долгое время не могло быть осуществлено вследствие несчастия его предков и перемены династии. Брату Ариобарзана Ариарату, а эти двое оба оказали отличные услуги Римскому государству, мы уступили тогда же часть Малой Армении, но подчинили его Ариобарзану, чтобы Ариарат не соблазнялся мыслью получить это царство в наследство и в качестве престолонаследника не устрашал бы Ариобарзана… Но это так, к слову… Надо продолжать поход с той же быстротой и достигнуть Зелы, чтобы успеть занять город и укрепиться там прежде, чем это сумеют сделать основные силы Фарнака.
Тем временем один из военачальников Наджары, который незадолго до высказываний Цезаря вошёл в шатёр и также прислушался к его речам, выступил вперед и проговорил:
- Это можно сделать. Думаю, жители Зелы не откажутся помочь нам. Мы будем там утром, нужно напасть с Востока. чтобы солнце ослепило их...
- Нет! – с неожиданной яростью в голосе воскликнула воительница, и весь её вид мнгновенно преобразился: она стала словно суровее и жёстче, чем раньше, - Завтра утром может быть слишком поздно. Нужно прибыть туда ещё до рассвета, чтобы Фарнак понял, что холмы заняты. Тогда ему будет труднее напасть на город. Мы дадим его отрядам бой на границе, а сами закрепимся в городе.
Она посмотрела при этом на Цезаря, будто ожидая его одобрения. Римлянин внимательно взглянул на карту и понял, что в таком случае им всем предстоит преодолеть просто огромное расстояние, но, похоже, это было единственным выходом из ситуации. Поэтому он отозвался так:
- Это возможно только в том случае, если мы не позднее полудня двинемся ускоренным маршем и, не позволяя себе нигде отдыхать, достигнем нужных нам рубежей. Правда, тогда наши шансы на получение подкреплений, запасов воды, продовольствия и оружия резко уменьшаются, поскольку общины могут просто не успеть предоставить нам всё это за такой короткий срок… Да, знаю, мне говорили, что ни один здравомыслящий человек не рискнул бы усмирять такой громаднейший город, как Александрия, всего лишь с двумя легионами, но там мы находились несколько в ином положении: сразу заняли все важные стратегические пункты и удерживали их вплоть до подхода Руфиона с союзными войсками, после чего наши враги Ахилл и Птолемей вынуждены были прекратить осаждать нас и сами оказались в окружении, словно бы между молотом и наковальней, и страх врага вкупе с немалым числом наших войск и умелыми действиями привел вскоре к полному поражению противника…
В это время в палатку вошёл еще один местный воин, быстро поклонился обоим командующим, после чего не без труда выговаривая трудные латинские слова, проговорил:
- Прибыли примипил Авл, начальники центурий и аквилифер… - здесь возникла ещё одна пауза, потому что воин явно не был так хорошо знаком с римскими военными терминами и всего лишь попытался передать слово так, как слышал его, а это оказалось труднее, чем он предполагал вначале, но ему всё же удалось договорить: - … Трогг. Что передать им?
- Пусть войдут, - ответила Наджара и жестом приказала своему воителю удалиться, что он и сделал ещё быстрее, нежели пришёл. Цезарь не без удовольствия заметил про себя, что дисциплина у Наджары оказалась одной из самых сильных и хорошо устроенных из тех, что ему ранее приходилось встречать среди различных восточных войск и их предводителей. Как правило, это были довольно многочисленные, но плохо скоординированные между собой отряды, у которых зачастую даже не было единого воинского деления, и они прихотью своих военачальников подразделялись на какие-то группы вовсе без учета численности, командиров и поставленных перед ними целей. Разумеется, они не могли успешно взаимодействовать между собой в боевой обстановке и их предводители часто вынуждены были поступать на свой страх и риск, не зная, что творится рядом с ними и к каким последствиям могут привести их необдуманные действия. Кроме того, эти отряды часто комплектовались путем принудительных наборов и мобилизаций, что также не могло не сказаться на их боеготовности, поэтому оставлявшей желать лучшего. Что и говорить, если даже форма и вооружение у них было не унифицированы, а столь сильно отличались, что со стороны эти отряды представляли собой достаточно странное зрелище – наряду с хорошо экипированными, вооруженными, снаряженными и подготовленными людьми в них были те, кто впервые взял в руки оружие и даже не умел им как следует пользоваться. И это была лишь часть причин, по которым подобные войска не пользовались уважением со стороны Рима, неоднократно и с успехом разбивавшего их. Но здесь… Здесь действительно было другое. А именно, существовала очень сильная идея, которая сплачивала всех и придавала им дополнительную энергию для своих действий. Естественно, какие-нибудь обычные крестьяне, призванные в войско по велению восточного царя-деспота, вряд ли будут достойно выглядеть на поле боя и самоотверженно защищать своего сумасбродного и жестокого владыку-тирана. Тут же общая цель и движение к ней настолько сплачивали воинов, что с первого взгляда был заметен их пыл, настрой и стремление бороться до конца под командованием своих начальствующих лиц. А ещё очень сильно поражали действительно недюжинные способности Наджары и её умение заставить прислушаться к себе, убеждать, сосредоточить людей на выполнении конкретной задачи… И её таинственная религия, главное место в которой занимает таинственный Свет, по воле которого свершается всё на земле, и проводники этого Света в мир людей – некие бестелесные, исключительно духовные существа – Джинны – которые выполняют роль наставников для избранных и ведут их по жизни, подсказывая и помогая в том, как исполнять волю Света… Выглядело это очень необычно и даже непривычно для человека, который привык верить в Богов и повсюду, от Британии до Востока и от Германии до Египта, встречал только подобные верования в многобожие, а вот такой культ, пожалуй, был ему в новинку, но именно этой своей увлекательностью он и притягивал к себе внимание жаждой чего-то ещё неоткрытого и непознанного…
Он обратился в сторону Наджары и увидел, что светловолосая воительница была теперь очень напряжена и встревожена. Было видно, как говорится, невооружённым глазом, что тревога в её душе постепенно нарастает, и сердце её также сильно неспокойно. Полководец подошёл поближе, и хотел уже было сказать ей ободряющие слова, но тут неожиданно полог шатра вновь приподнялся и внутрь стали по очереди заходить только что прибывшие к своему командующему офицеры.
Первым, как и полагалось ему по чину, появился примипил Луций Септимий Авл, за ним шли командиры центурий, в том числе и Публий Верр, аквилифер Марк Трогг, начальник конного отряда грек Эвримах (его длинный кавалерийский меч был в ножнах, пристегнутых к поясу на ремне так, что конец меча чуть ли не волочился по земле; сам он объяснял это давней привычкой, бытовавшей среди командиров греческой и македонской конницы, хотя в этом и была изрядная доля свойственного ему франтовства)… Последними по очередности, но отнюдь не по своему значению, появились центурионы Гней Ланг и Эмилий Ленн – они прекрасно знали, что внутри им ничего не угрожает, просто им нужно было сначала убедится, что снаружи всё в порядке, поскольку ситуация вокруг была очень далека от стабильности и в любую минуту могла переменится, скажем из-за появления какого-нибудь вражеского отряда.
Цезарь знал, что придётся нелегко, однако решил не отступаться от своей излюбленной манеры и взял всё на себя. Сделав широкий жест рукой, он позволил подчиненным войти и занять места, потом начал говорить:
- Может, кого-то из вас смутят произошедшие за это время перемены, но на самом деле они к лучшему. Итак, перед вами наши новые союзники. – снова жест рукой, но на сей раз в сторону воительницы и её людей. - Так вот, это Наджара и её воины. Они тоже будут присутствовать на нашем совещании. Возражений нет?
Римляне молчали, хотя далеко не всем из них идея полководца пришлась по вкусу, разве что грек Эвримах по свойственному ему оптимизму воспринял известие с воодушевлением и одобрительно улыбнулся.
- Тогда перейдём к делу, - Цезарь резко повернул разговор в другое русло. – Данной мне властью командующего я мог бы даже не собирать вас здесь, а просто объявить о своем решении по поводу дальнейших действий, но с другой стороны, я всегда уважал традиции офицерского собрания, хотя вы тут не только по этой причине. Сначала сообщите мне последние новости!
Центурион Верр поспешил ответить:
- Цезарь, в твое отсутствие к нам в лагерь прибыл самопровозглашённый тетрарх Галлогреции и царь Малой Армении Дейотар, который просил о прощении за свой проступок. Речь идёт о его появлении на краткое время среди сторонников Помпея. Но теперь он изъявляет сожаление и в знак своей верности отдает в наше распоряжение набранный им на родине, а также вооруженный и обученный по римскому образцу легион воинов и конницу в числе двух турм… Кроме того, он готов снабдить нас водой и продовольствием в нужном количестве.
- Это хорошее известие, Верр! – одобрительно кивнул полководец. – Нам как раз нужны подкрепления. Да, знаю, он присвоил себе титул тетрарха, никоим образом не согласовав данный вопрос с Римом, но сделал это в отсутствие верных известий о происходящем вокруг и не имея других претендентов на этот титул; в тревожное время, когда провинции должны находится в руках дружественных нам правителей, а не отпадать от Республики, оказываясь под руководством явно враждебных лиц… Пока можно простить его и принять его услуги, а там дальше посмотрим, что с ним делать.
Он отлично помнил донесения о Дейотаре, которые поступали к нему ранее. Этот странный, с переменчивым характером, но всё же достаточно лояльный к нему и Риму человек первым явился ещё к к Домицию Кальвину, которому Цезарь поручил управление Азией и соседними провинциями, причём с просьбой не давать Фарнаку занимать и опустошать его царство Малую Армению, и царство Ариобарзана – Каппадокию. По сообщениям информаторов, царь сказал буквально следующее: «Если мои земли не будут избавлены от бедствия в лице Фарнака, они не в состоянии будут исполнить предъявленные к ним требования и уплатить обещанные Цезарю деньги». Домиций же, как и другие военачальники Цезаря, не только находил, что эти деньги необходимы для покрытия военных расходов, но и считал позором для римского народа, для Цезаря и для себя, чтобы царство союзников захватывал чужой владыка. Поэтому Кальвин немедленно послал гонцов к Фарнаку с требованием очистить Армению и Каппадокию, и не пользоваться гражданской войной для посягательства на права и величие римского народа. Полагая, что это заявление будет иметь большую силу, если он лично подойдет с войском к этим областям, он отправился к легионам и один из них, 36-й, взял с собой, а два других послал в Египет к Цезарю по его письменному требованию; из последних один не успел вовремя прийти для участия в Александрийской войне, так как был послан обходным путём. К 36-му легиону Домиций присоединил вспомогательные войска от Дейотара, который, как уже говорилось, за несколько лет до этого образовал их, вооружив и обучив их по римскому образцу. У него же он взял сто всадников, и столько же у Ариобарзана. Затем он послал Сестия к квестору Плеторию – привести легион, составленный из спешно набранных солдат, а Патисия – в Киликию за вспомогательными частями. Все эти боевые силы скоро собрались по приказу Домиция в Команах. Тем временем послы принесли от Фарнака следующий ответ: «Каппадокию я очистил, но Армению, на которую я по отцу должен иметь право, занял; однако дело об этом царстве в конце концов следует целиком передать на усмотрение Цезаря, и его решению я готов подчиниться». Но Домиций видел, что Фарнак очистил Каппадокию не по доброй воле, а по принуждению: ему легче было защищать близкую к своему царству Армению, чем отдаленную Каппадокию, и, кроме того, он думал, что Домиций придет со всеми тремя легионами; но стоило ему услыхать, что два из них посланы к Цезарю, как он осмелел и утвердился в Армении. Ввиду этого Домиций стал настаивать, на очищении Армении, поскольку в правовом положении Армении и Каппадокии нет разницы; требование Фарнака, чтобы дело это во всей неприкосновенности отложено было до прихода Цезаря, незаконно: неприкосновенным надо считать то, что остается в том же положении, в каком оно было раньше. Дав этот ответ, Домиций двинулся с вышеуказанными войсками в Армению и пошел по горам, ибо от Понта у Коман идет вплоть до Малой Армении высокий лесистый хребет, отделяющий Каппадокию от Армении. Этот маршрут представлял известные выгоды, так как в местах возвышенных не могло быть никакой внезапной неприятельской атаки и, кроме того, лежащая у подножия хребта Каппадокия могла в изобилии поставлять провиант. Тем временем Фарнак отправлял к Домицию одно посольство за другим с ходатайством о мире и с дарами Домицию. Домиций с твердостью отвергал их и отвечал, что для него всегда будет самым священным долгом восстановление престижа римского народа и царства его союзников. После долгого и безостановочного похода он достиг Никополя в Малой Армении, расположенного на равнине, но с двух сторон окруженного противолежащими высокими горами, довольно далеко от него отстоящими. Приблизительно в семи миллиариях от Никополя Домиций разбил свой лагерь. Так как от лагеря шел к городу трудный и узкий перевал, то Фарнак расположил в засаде отборных пехотинцев и почти всю конницу, а также приказал пустить в это ущелье большое количество скота; здесь же должны были часто показываться поселяне и горожане. Расчет Фарнака был таков: если Домиций будет проходить через это ущелье с дружественными намерениями, тогда он никоим образом не заподозрит засады: он будет видеть на полях скот и людей, точно при приходе друзей; но если он пойдет с враждебными намерениями, точно в неприятельскую страну, тогда его солдаты рассеются на поиски добычи, и их легко будет перебить поодиночке. При всём том Фарнак продолжал непрерывно отправлять послов к Домицию с предложением мира и дружбы в полной уверенности, что именно этим путем особенно легко будет обмануть его. Но как раз, наоборот, надежда на мир оказалась для Домиция основанием не покидать своего лагеря. Тогда Фарнак, потеряв на ближайшее время удобный случай, стал бояться, как бы его засада не сделалась известной, и отозвал своих людей назад в лагерь. Ввиду этого Домиций подошел на следующий день ближе к Никополю и разбил лагерь против самого города. В то время как римляне занимались его укреплением, Фарнак выстроил свое войско по своей собственной системе: его фронт образовал простую прямую линию, а на флангах был подкреплен тремя линиями резервов; точно так же и за центром шли простыми и прямыми рядами три резервные линии с промежутками направо и налево. Выстроив часть войска перед валом, Домиций тем временем окончил начатые лагерные укрепления. В следующую ночь Фарнак перехватил курьеров с письмом Цезаря к Домицию о положении дел в Александрии. Из него он узнал, что Цезарь находится в большой опасности и требует от Домиция скорейшей присылки подкреплений, равно и того, чтобы Домиций сам лично двинулся через Сирию к Александрии. Теперь Фарнак считал победой уже самую возможность выиграть время, ввиду того что Домиций поневоле должен скоро уйти. И вот он провел от города – там, где, по его наблюдениям, для наших всего легче было подойти и дать при наиболее выгодных условиях сражение, – два прямых рва глубиной в четыре фута на совсем небольшом расстоянии друг от друга; они были доведены до того пункта, дальше которого он решил не доводить своей боевой линии. Между этими двумя рвами он всегда выстраивал свою пехоту, а всю конницу ставил на флангах вне рва: она была гораздо многочисленнее римской и только благодаря этому могла быть полезной. Домиций был более обеспокоен опасностью, грозившей Цезарю, чем своей собственной. Не рассчитывая вполне безопасно уйти в случае, если ему придется самому просить условий, им же отвергнутых, или же уходить без причины, он вывел из своего близкого к городу лагеря войско в полном боевом порядке, 36-й легион был у него на правом фланге, понтийский – на левом, войска Дейотара – в центре, причем для них была оставлена только небольшая полоса по фронту с очень узкими промежутками. Остальные когорты образовали резерв. Так были построены оба войска к началу сражения. По сигналу, данному обеими сторонами почти одновременно, войска сблизились, и начался ожесточенный бой, проходивший с переменным успехом. Именно 36-й легион, атаковавший стоявшую вне рва царскую конницу, повел бой так удачно, что подошел к самым городским стенам, перешел через ров и напал на врагов с тылу. Но стоявший на другом фланге понтийский легион несколько подался перед неприятелями назад, и тем не менее сделал попытку обойти ров и переправиться через него, чтобы напасть на незащищенный неприятельский фланг; однако при самом переходе через ров он был осыпан неприятельскими снарядами и уничтожен. Войска же Дейотара с трудом выдержали атаку. Таким образом, победившие войска Фарнака обратились своим правым флангом и центром против 36-го легиона. Тем не менее, он выдержал атаку победителей и, хотя был окружен большими неприятельскими силами, сражался с редким присутствием духа, после чего отступил, построившись в каре, к подножию гор. Вследствие неудобства местности Фарнак не пожелал преследовать его, но отправил часть своих сил, дабы осадить римлян у подножия и заставить их сдаться. Таким образом, понтийский легион почти весь погиб, из солдат Дейотара была перебита значительная часть, и только 36-й легион с трудом и с большими потерями отступил на высоты. В этом сражении пало много римских воинов, в том числе несколько знатных и известных римлян из числа римских всадников. Фарнак был настолько увлечён своим успехом и ожидая, что с Цезарем случится то, чего он для него хотел, захватил всеми своими войсками не только Понт и Вифинию, но и Каппадокию, двигаясь всё дальше и дальше на юг…
- Да, с этими новыми силами мы можем двигаться навстречу противнику быстрее, чем было запланировано, хотя нам всё ещё предстоит посетить ряд земель и городов, чтобы набрать новые силы и средства, - закончил Верр. – Поэтому я предлагаю так и сделать.
- Не спеши, - ответил ему Цезарь и тут же обратился к остальным:
- Кто ещё хочет высказаться? – спросил он. – По традиции, очередь переходит к следующему по старшинству центуриону, а именно к Эмилию Ленну. Что ж, Ленн, теперь настала твоя пора говорить.
- Прежде всего, нам крайне необходимо собрать все войска в одно место, - заговорил тот. – Осмелюсь также заметить, что как по своей численности, так и по боевой опытности любые силы выглядят весьма посредственными, за исключением одного только нашего Шестого легиона, столь своевременного выведенного сюда тобою, о Цезарь, из Александрии… Но и наш легион после долгих трудов и опасностей потерял много солдат в трудных походах, а также в частых сражениях и так уменьшился в своем составе, что сейчас у нас осталось не более одной когорты личного состава. Из остальных имеющихся вблизи войск нас готовы поддержать пока лишь призванные тобой на подмогу союзники, - он красноречиво посмотрел в сторону Наждары и её людей, - и силы Дейотара, а для того, чтобы найти и присоединить к себе хотя бы остатки войск, которые участвовали в сражении Гнея Домиция с Фарнаком, нам нужно зайти очень глубоко в тыл Фарнаку, где они остаются до сего времени, будучи, надо полагать, к этому времени уже изрядно рассеяны, если только они ещё выдерживают осаду в своих укреплениях… - на этом он пожелал закончить своё выступление.
Но Цезарь не смутился. Отнюдь, в его взгляде читалась выглядевшая чересчур уверенно даже его военачальникам непоколебимость.
- Я понял тебя… Теперь ты, Ланг.
… Но и Ланг, как и выступавшие с речами после него другие офицеры, в том числе Марк Трогг и примипил Луций Септимий Авл, не сказали в принципе ничего нового, в основном только повторяя слова Ленна иным образом и на свой собственный лад. Совещание грозило затянуться надолго, если бы Цезарь, опять-таки в своей излюбленной манере, не положил этому конец и не сказал бы твёрдым голосом следующее:
- Поддержка со стороны населения нам уже обеспечена. Я намерен самым ускоренным маршем идти в Киликию, собрать там эвокатов и ауксилиарные отряды в Таре, потом столь же быстро двинуться к Каппадокии, и дойти до города Зелы, чтобы успеть занять его и укрепиться там до подхода основных войск Фарнака. Мы разобъём там свой лагерь поскольку долины при одинаковом расстоянии могут послужить нам отличным прикрытием, если только враги первые не займут тех мест, которые гораздо ближе к ним. Нужно будет собрать все материалы для насыпи в свои лагерные укрепления и заняться шанцевыми работами. Потом оставим в лагере обоз и по возможности неожиданно для врагов атаковать их позиции… Что вы думаете об этом?
На мнгновение воцарилась тишина, затем все стали одобрять предложение Цезаря. Он усмехнулся про себя: получилось именно так, как он хотел – не уходя от старой традиции офицерского собрания и не давая никому лишнего повода, он сумел добиться как раз того, что ему сейчас было нужно – одобрения своих действий со стороны командного состава. И тут вдруг поднес ладонь ко лбу, будто только что вспомнил о чём-то крайне важном, и произнес слегка более спокойным в отличие от своих предыдущих слов тоном:
- А что скажут присутствующие здесь союзники? Мне бы хотелось услышать и ваше мнение, открыто и без прикрас высказанное перед моими командирами.

 Отправлено: 16.06.13 14:26. Заголовок: Где-то в течение час..

Где-то в течение часа Наджара и Фарид слушали доклады римских военначальников. Все они, конечно были правы. выстроив идеальную стратегию и разработав тактику, но, кое в чём, Наджара была с ними не согласна. Фарид тоже. Но воин пустыни не смел высказать своего недовольства. В отличие от того же Юсуфа, он прекрасно умел сдерживать свои эмоции и не бросаться в споры при первой возможности. За это воительница очень ценила его и, может быть, именно поэтому сделала своим военначальником.
Вскоре выступление римлян закончилось и Цезарь уже подводил итоги. Поняв, что совещание окончено, Фарид посмотрел на Наджару, и во взгляде его было возмущение и, даже гнев. Светловолосая поняла в чём дело. Её саму обуревали те же чувства. А нашего мнения даже не спросили! Он не спросил! - взгляд стальных серых глаз скользнул по Цезарю, - Неужто мы для Рима лишь пушечное мясо? Наёмники! Ну уж нет! Я и мой народ не станет наёмниками и слепыми проводниками чужой воли! Наджара решительно шагнула вперёд, но, в этот самый момент, Цезарь, вдруг, спохватился и, приложив руку ко лбу, всё же, решил снизойти до того, чтобы спросить совета союзников.
- Мы согласны почти со всем, что было здесь сказано, - учтиво проговорила воительница, но, в голосе её неуловимо слышались холодные нотки, - однако, вы предлагаете собрать все силы в тылу Фарнака. Я думаю, что сделав это, мы совершим ошибку. Пока мы будем разбивать Фарнака с тыла, он пошлёт отряды по флангам и, тогда получится, что мы попадём в окружение. Так нельзя.
Наджара подошла к столу с картой и, вынув острый кинжал, провела им по карте как указателем.
- В Зеле нам помогут холмы. Они создадут естественное окружение, но, Фарнак может прийти и отсюда, - женщина показала на то место на карте, где между холмами было довольно обширное пространство, - если его войска хлынут через этот проход, он беспрепятственно закрепится в городе. Этого нельзя допустить! Вы согласны?
Наджара оглядела собравшихся. Некоторые кивнули, некоторые посмотрели на Цезаря. Однако, никто не высказался, поэтому Наджара продолжала, приняв их молчание за согласие:
- Мы с Цезарем займём укрепления в центре города, на границах выставим окружение. Я предлагаю поставить в каждый римский отряд по пять моих воинов: они легче вооружены и, если что, им будет проще отбить первые атаки Фарнакских солдат. В это время. ваши люди успеют выстроить оборону.
Наджара вновь замолчала, красноречиво оглядев римлян, закованных в тяжёлые. на её взгляд, доспехи. Её пустынники не носили железа. Под шёлковыми одеждами у них были только плотные рубахи из верблюжьей шерсти.
- Имеются ли возражения? Если нет, тогда, я думаю, нам нужно двигаться в путь. Времени мало. Если есть, давайте обговорим их здесь и сейчас.
Женщина взглянула на Цезаря и сделала лёгкий кивок - знак того, что она закончила. Затем, она отошла чуть в сторону, и, вынув свой. и без того сверкающий клинок, принялась полировать его. Взгляд её устремился вдаль, куда-то, сквозь тряпичные стены шатра: это будет великая битва, после которой. жители Зелы смогут примкнуть к нашей Вере! При этой мысли, Наджара испытала небывалый душевный подъём. Мысль о том, что последователей света станет тбольше, просто окрыляла её. Это пока жители Зелы не воины, но, Наджара отберёт лучших из них и обучит. Но, сначала, нужно было свергнуть власть Фарнака на восточных землях.
- Фарид, - проговорила она, обернувшись к военначальнику, - иди к остальным. Начинайте готовиться, я скоро присоединюсь к вам.
Пустынник молча кивнул, поклонился и вышел.

***

Пока в шатре предводительницыы шло обсуждение предстоящего наступления, в самом лагере шла дополнительная подготовка. Фарид выстроил всех воинов так, чтобы их скрывали каркасы палаток (при этом, сами палатки также были передвинуты таким образом, чтобы нельзя было подглядеть за тем. что за ними происходит, можно было только слышать). Все, кому было предназначено идти в бой, разделись донага и стали натираться специальным маслом, состоящим из гаширша и опия. Масло распространяло тяжёлый. дурманящий аромат, который вызывал лёгкое головокружение. Закончив растирание, все снова оделись и, сев по-турецки. положили на колени свои, отточенные до смертоносной остроты мечи. Рядом с Фаридом встал Юсуф. Он воздел руки к небу и, властным голосом заговорил, протяжно растягивая слова:
- Мы - Воины Света, призываем Великий Свет в свидетели того, что война наша священна, а вера непоколебима!
Все, как один, могучим хором повторили эти слова. также растягивая их так, что создавалась ощущения акапельного пения.
- Да не усомнимся мы в твёрдости нашей веры! Да не убоимся гнева Неверных, посмевшись смутить души невинных и осквернить собой священные Земли Востока!
И снова слаженный хор, как заклинание, повторил слова воина.
- Даже в час смерти мы будем хранить на устах Имя Великого Света! Свет восторжествует!
В эту секунду, все как один резко поднялись и, вытянув вверх руку с мечом (при этом, все мечи одновременно засверкалина солнце, ослепляя глаза) и трижды прокричали: "Свет восторжествует!", при этом, каждый раз, делая резкий воинственный выпад.

 Отправлено: 16.06.13 18:53. Заголовок: Цезарь видел, как од..

Цезарь видел, как один из приближённых воинов взглянул на Наджару с недовольством, хотя только краем глаза, но все-таки видел. Однако он решил сделать ещё один нестандартный ход; не забыв, как его собственные командиры отреагировали на появление новых союзников, полководец вознамерился преподать им небольшой урок, и вместе с тем сдержать слишком уж очевидный, по их мнению, пыл воительницы. Поэтому он не дрогнул и даже не отреагировал, когда на него самого устремились её серые стальные глаза, преисполненные возмущения и даже гнева. И лишь когда она уже сделала шаг вперёд, готовая прервать его и вмешаться в ход совещания, римлянин сделал вид, что внезапно спохватился и вспомнил нечто важное; он слегка приложил ладонь ко лбу и наконец обратился к своим союзникам, чтобы узнать их мнение по поводу плана дальнейших действий.
- Мы согласны почти со всем, что было здесь сказано, - вежливо, но достаточно холодно проговорила пустынная предводительница в ответ на его слова, - однако, вы предлагаете собрать все силы в тылу Фарнака. Я думаю, что сделав это, мы совершим ошибку. Пока мы будем разбивать Фарнака с тыла, он пошлёт отряды по флангам и, тогда получится, что мы попадём в окружение. Так нельзя.
«Неужели?» – подумал Цезарь с интересом, - «Стало быть, ты всеръёз полагаешь, что у него хватит на это ума или даже элементарной сообразительности?», - и настойчиво взглянул на неё ещё раз, но пока перебивать не стал и остался на своём прежнем месте, скрестив руки на груди и, в свою очередь, принимая соответствующий, важный, холодный и неприступный вид, преисполненный чувства собственного достоинства и лёгкого оттенка безразличия ко всему окружающему, словно бы происходящее вокруг, какие-то обсуждения, противоречия, решения и итоги его абсолютно не касаются, и всё это происходит где-то вдалеке от него, а сам он, подобно зрителю, лишь созерцает открывающуюся ему картину откуда-нибудь издалека, сверху, не придавая ей особого значения.
Тем временем Наджара поспешно подошла к столу, где, как уже говорилось, лежала крупномасштабная карта местности, и, вынув из ножен свой длинный острый кинжал с богато отделанной рукояткой и хорошо наточенным лезвием, провела им сверху вниз по карте.
- В Зеле нам помогут холмы. Они создадут естественное окружение, но, Фарнак может прийти и отсюда, - с этими словами она одним быстрым, лёгким и уверенным движением показала тот участок территории на карте, где между холмами должно было располагаться обширное пространство, - если его войска хлынут через этот проход, он беспрепятственно закрепится в городе. Этого нельзя допустить! Вы согласны?
Женщина огляделась вокруг себя, но Цезарь осторожно выдвинулся вперед, давая тем самым понять своим людям, что говорить ещё рано, поэтому лишь некоторые из них кивнули в ответ на слова воительницы, а некоторые просто посмотрели в сторону Цезаря. Лишь центурион Ланг, старый воин со свойственной ему прямотой в суждениях и непосредственностью характера, участвовавший во многих походах наподобие этого, тихо пробурчал себе под нос что-то вроде: - «Это вряд ли. Ну даже если закрепится, что с того?... Выбъем его оттуда, и всего делов-то! Было бы о чём говорить…». А командир конницы, Эвримах, вообще уставился куда-то ввысь, на верхний полог шатра, как будто заметил там что-то крайне интересное. Он словно с трудом удерживался от того, чтобы вполголоса напеть любимую мелодию… Остальные, правда, превосходно держали себя в руках и владели собой, не позволяя себе подобного, свойственного щеголеватому кавалеристу греческого легкомыслия, и по-прежнему смотрели вперёд, на обоих полководцев, однако также промолчали, и никто из римских военачальников так и не предпочёл сейчас высказаться, потому Наджаре, судя по всему, ничего не оставалось, как продолжить:
- Мы с Цезарем займём укрепления в центре города, на границах выставим окружение. Я предлагаю поставить в каждый римский отряд по пять моих воинов: они легче вооружены и, если что, им будет проще отбить первые атаки Фарнакских солдат. В это время, ваши люди успеют выстроить оборону.
Она вновь приостановилась, будто бы давая понять римлянам, которые за исключением командира конницы, признававшего лишь самое лёгкое защитное вооружение, были облачены в довольно тяжелые с её точки зрения доспехи, что такие вот вещи далеко не всегда полезны.
- Имеются ли возражения? Если нет, тогда, я думаю, нам нужно двигаться в путь. Времени мало. Если есть, давайте обговорим их здесь и сейчас.
Тут молодая женщина кивнула головой, обращаясь к Цезарю в знак того, что она полностью высказалась, а затем, отойдя немного поодаль и вынув меч, принялась полировать его.
- Хорошо, я отвечу! – наконец нарушил молчание Цезарь. – Тем более что, как мы только недавно убедились, мнение моих командиров совпало с моим и, значит, именно мне необходимо его обосновать. Я столько раз приводил свои войска к победе, что, надо полагать, имею кое-какой опыт...
Он замолк на мнгновение и сразу начал же начал говорить снова:
- Итак, вот что мы совместно с моими людьми решили: нам нужны эвокаты, ауксилиарии и остатки войск Гнея Домиция Кальвина, но потому, что я обязан спасти как мирных римских граждан местных городов, так и своих соотечественников-воинов, чтобы те последние не сгинули, скитаясь по просторам Азии, словно отряды злополучного Красса, легионеры которого углубились вдаль пустынь и были рассеяны парфянами. К тому же надо, чтобы наша армия по числу стала не слабее войск Фарнака! – эта фраза была остро брошена слушателям, словно копьё или дротик, - В остальном, мы просто пришли к выводу, что довольно нам плыть по течению войны, мы ринемся навстречу волнам и вырвем из рук врага победу. Да, много крови прольется в сражении, но мы столько раз одерживали верх и над более грозным противником, мы разметывали одно войско за другим, точно ветер развеивает пески пустыни, ни один враг никогда не мог противостоять натиску наших победоносных легионов, и солнце еще не успевало сесть, а мы уже делили отнятые у царей богатства. Чего же нам бояться теперь? И если мы будем биться столь же доблестно, как и всегда, то клянусь моим словом консула, сенатора и полководца: мы победим! – здесь Цезарь поступил точно так же, как и с предыдущей ключевой фразой – выделил её голосом, произнес отрывисто и чётко.
- Но… - тут он сделал очередную паузу, - мы не пойдем в тыл войск Фарнака, а пойдем вперёд и сначала пополним свои силы теми, кого удастся найти по дороге, а потом постараемся разыскать остальных. Участок между холмами будет перекрыт; судя по карте, он не слишком велик по своей протяженности, и две-три центурии смогут удерживать его, даже если против них выступит несколько тысяч вражеских солдат, у которых просто не будет свободы манёвра и возможности быстро вводить в бой свежие силы взамен убитых и раненых. Оборону и укрепления возведём на месте, поскольку мы ещё не знаем, насколько к нам приблизился неприятель. В зависимости от этого решится и вопрос о распределении местных воинов между нашими частями…
Резко оборвал самого себя практически на полуслове и закончил речь так:
- Все, хватит, довольно! Завтра на рассвете мы бросим все наши силы против Фарнака! Поклянитесь, что будете со мною до последнего!
– Клянемся! – достаточно синхронно воскликнули военачальники. – Клянемся тебе в этом, о благороднейший Цезарь!
– Благодарю! – возвышая тон, ответил римский полководец. – Значит, моя звезда сияет; завтра она поднимется ещё выше в небе и, несомненно, затмит звезду Фарнака! Итак, срочно выводите войска из главного лагеря! Мы следуем кратчайшим путём навстречу врагу! Эвримах, ты ведь уже привёл сюда конницу? Так пусть твои люди немедленно подготовят мне коня – я самолично двинусь впереди походной колонны!
- Но, Цезарь, это может быть слишком опасно, потому что мы не застрахованы от нападения даже по пути… И если это случится, враги могут узнать тебя по твоему шлему и доспехам… - попытался было возразить кавалерист, но римлянин был неумолим:
- Цезарь никогда и ничего не боится! – гордо отозвался он. – Да будет это в точности исполнено! На этом пока всё, идите же и поторапливайтесь!
Один за другим римские военачальники принялись почтительно прощаться и покидать шатёр.
- Фарид, - тем временем проговорила Наждара, обернувшись к своему военачальнику, - иди к остальным. Начинайте готовиться, я скоро присоединюсь к вам.
Тот молча кивнул, поклонился и вышел.
Цезарь заметил это и довольно негромко проговорил, обращаясь к предводительнице кочевников на её родном языке, чтобы его не поняли римские офицеры:
- А тебя я попрошу остаться! – и, когда все остальные покинули шатёр и стремглав направились к главному лагерю, он прошелся туда-сюда и, держа руки за спиной и обхватив пальцами правой руки запястье левой, задумчиво сказал:
- Полагаю, у вас до сих пор ходят легенды о великом Александре, которого вы почему-то зовёте Искандером и считаете одержимым из-за того, что встречая сопротивление, он впадал в божественную ярость и приказывал стереть с лица земли целые города, страны и народы?.. Но такова была его судьба… И ведь при этом он сделал очень много добра - боролся против тирании царей, угнетения и мздоимства, освобождал людей от гнёта несправедливости и рабства, распространял повсюду принципы демократического управления, более милосердные законы, культуру и образование. Именно он первым из эллинов перестал относится к восточным народам как к грубым и неотёсанным варварам и, признав их равными грекам, сделал равными самому себе и своими ближайшими союзниками. К тридцати годам он уже объединил в единое государство весь Восток от Малой Азии вплоть до гор Гиндукуш и долины Ганга, а я до сих пор не свершил ничего подобного, и всё же верю, что благодаря своей собственной судьбе смогу ещё многое достичь. Так вот, с успехом пройдя почти через всю Ойкумену, преодолев немыслимые трудности, сумев сделать невозможное и доказать миру свою правоту, он умер на тридцать третьем году жизни, и гробница его сейчас в Александрии Египетской, где я и побывал, и видел эту усыпальницу, пред которой не стал сдерживать слёз, как и в склепе, где похоронена моя любимая и единственная дочь, моя Юлия, моя маленькая девочка... Ответь же мне, почему так? Нет, ты не ответишь, и никто не сможет это сделать, ибо не удается людям, окружающим меня в этой жизни, в полной мере постичь то, что сокрыто в душе Цезаря… - трудно передать словами, с какой горечью произнёс он этот монолог. - Одно только знаю – когда надо действовать, я делаю это стремительно, словно бы не глядя, и добиваюсь успеха… Но довольно слов! Выступай за мной, и встретимся на марше! Благо, у нас есть только один путь – вперёд! – и крикнул, подойдя к выходу: - Эвримах, где мой конь?
- Всё в порядке, Цезарь, он здесь! – отвечал ему грек.
Полководец быстро вышел, сел на коня и провозгласил:
- Пусть рядом со мною вознесут ввысь мой штандарт, дабы все видели, что Цезарь едет!
Его приказ был мгновенно выполнен, и тут же один из всадников, что уже ждали его у шатра, развернул полотнище, украшенное грозными для любого противника Рима символами: «S.P.Q.R.» – «Senatus Populusque Romanus» - «Сенат и Народ Римский». Штандарт тут же взвился вверх и затрепетал на ветру, словно крыло огромной птицы.
- А теперь вперёд! – он ударил коня кнутом и помчался, оставляя за собой лишь облако пыли. Остальные кавалеристы с трудом поспевали за ним, и буквально за несколько секунд вся ала – конная рота – скрылась из виду.

 Отправлено: 17.06.13 18:54. Заголовок: Душа римского по..

Душа римского полководца была неспокойна. Её терзали призраки прошлоги боль утраты. И он не мог больше сдерживать это в себе, иначе, зачем бы он просил её остаться? Зачем рассказывал бы про свою дочь? Для чего вспомнил Искандерра (которого, кстати, сама Наджара, вовсе не считала безумцем: она просто была уверена в том, что его вело не то провидение, и путь ему освещала луна. а не солнце)? Наджара видела эту боль в душе полководца, в его глазах. Но, она ничего не могла сделать. Пока не могла. Она хотела было удержать его, остановить, просто коснуться его руки. чтобы ободрить, успокоить и, даже сделала было шаг к нему, но Цезарь быстро покинул палатку, сказав Наджаре, чтобы она следовала за ним.
- У меня нет ответа на твой вопрос, - проговорила женщина, глядя на, уже закрывшийся за римлянином полог шатра, - но он есть у Света. И, я дам его тебе, если ты останешься со мной...
Серые глаза Наджары вновь смотрели сквозь пространство. Она стояла, по привычке держа руку на рукояти меча. Вот, зачем тебе столько завоеваний, Цезарь. Сражениями ты заполняешь пустоту в своём сердце. А власть заглушает твою боль... Но, больше этого не будет! Когда мы победим арнака. твоя душа обретёт покой, обещаю!

***

На марш Наджара прибыла на двадцать минут позже, чем римлне. Сама она была на низенькой лошади. На голове её был обычный для неё головной убор, в котором Цезарь увидел её впервые. На плечах - светло-серый плащ. Лицо Наджары, равно как и у её воинов, до половины было прикрыто тканью, только не чёрной. а серой, так что, видны были только её пронзительные серые глаза цвета стали, которые свркали сейчас подобно арабскому клинку, что находился в ножнах у неё за спиной. Воины же, что были с ней, восседали на чёрных арабских скакунах, и сами были закутаны в чёрное, от чего были похожи на призраков смерти. Их тёмные, почти чёрные глаза также воинственно сверкали. Кривые мечи без ножен, были прикреплены к поясу и, теперь ослепительно сверкали на солнце. Они не произносили ни слова, ибо перед боем должны были сохранять молчание - таков был обычай Воинов Света. Окружив свою предводительницу полукольцом, они замерли в ожидании. Их кони, видимо, также, как и их хозяева, рвущиеся в бой, то и дело всхрапывали, перебирая копытами.
- Приветствую доблестных воинов великой Римской Империи! - хорошо поставленным, громким голосом проговорила пустынная воительница, прикладывая сжатую в кулак руку груди и, выставляя её вперёд (знак уважения и приветствия. что использовали римские солдаты), - Я и мои воины полностью готовы. Можем отправляться в путь.
Женщина подняла взгляд на яркое пустынное солнце, почти совсем не щурясь. Да поможет нам Свет! И, д благословят меня Джинны на эту войну! Почти сразу же, Наджара услышала в своей голове нежные. едва различивые голоса. Нельзя было точно сказать, кому они принадлежали - мужчине или женщине, но Наджару это не интересовало. Они благословляли её! И тело её дрожала в предвкушении битвы! И всё её естество наполнялось ослепительным белым светом, заставляя сердце биться быстрей, а руки, стать твёрдыми и уверенными. Сейчас, ей самой даже показалась, что она сама источает этот свет. Она была Избранной! И, значит, обязана защитить всех тех, на кого пал гнёт власти Неверных свету.
Подъехав к Цезарю, Наджара мягко положила руку ему на плечо и, заглянув ему в глаза. проговорила с нежной доброй улыбкой:
- Не бойся, мы с тобой - Свет, и я. Мы защитим тебя! Поверь в нас!
Наверное, лишь воины Наджары. хорошо и долго знавшие её, могли заметить изменения в ней: голос был умиротворённым, ласковым, но, в нём скользили нотки опасной уверенности в себе и в победе. Глаза: такие яркие и сверкающие горели экстатической эйфорией. Да, Наджара менялась, но, от этого становиласьь ещё прекраснее в своей неистовой. мистической вере, которая делала её саму бесстрашной и, как будто бы, по её мнению, неуязвимой для врагов. Даже в час смерти Свет прибудет со мной, и я пребуду в свете... Приложив тонкие пальцы к собственным губам, светловолосая коснулась ими (пальцами), губ Цезаря, как бы имитируя поцелуй (она бы поцеловала его по-настоящему, но не могла сделать этого при таком скоплении воинов) и, ещё раз улыбнувшись ему, вернулась к своим воинам. Когда всё было готова, Наджара выбросила вверх руку, прокричав:
- Свет Восторжествует!
- Свет Восторжествует! - эхом откликнулись воины Востока.
После чего, все ринулись в путь.

***

По пустыне они промчались довольно быстро. Ветер свистел в ушах, а из-за пыли, что поднимали кпыта лошадей. иногда было не видно дороги. Пыль грозила попасть в лицо, и вызвать кашель и чихание. Но, грозила это только римлянам, ведь пустынники скрывали лица тканью. Наджара с одним из отрядом ехала рядом с Цезарем, остальные воины держались чуть в стороне. но, растянувшись на много метров, образовывали полукольцо. Таким образом, римляни и Наджара, которые были в центре, были полностью защищены с тыла и по флангам. Впереди ехал небольшой отряд Ахмеда - разведка. По временам, он объезжал круг и жестами и специальными знаками, докладывал Наджаре о том, что пть свободен...
ак они ехали несколько часов, останавливаясь лишь для того. чтобы смочить губы водой, что везли в бурдюках из дорогой для жителей пустыни, бычьей кожи. Наконец, впереди показались зелёные холмы, за которыми раскинулся маленький городок Зела - их стратегическая база. Солнце уже почти село, скоро сумерки накроют землю, и движение затруднится.
- Осталось совсем немного, - проговорила Наджара, обращаясь и к своим, и к римлянам, - нужно добраться до города до темноты, а там жители дадут нам еду и кров до рассвета.
Увидев удивление, на лицах некоторых римлян, Наджара пояснила:
- Ахмед был в городе и договорился с жителями. Они согласны помочь нам.

 Отправлено: 21.06.13 15:56. Заголовок: Когда Цезарь увидел,..

Когда Цезарь увидел, что к нему приближаются его новые союзники, он приостановился, опытной рукой сдерживая прыть своего коня, и сделал знак своим людям из ближайшего окружения, чтобы они последовали его примеру.
- Приветствую доблестных воинов великой Римской Империи! - проговорила воительница, повторяя известный жест римского воинского приветствия, - Я и мои воины полностью готовы. Можем отправляться в путь.
- Хорошо, - отозвался Цезарь. – Я также приветствую вас; можете занять наиболее подходящее для вас место в строю, и продолжим движение.
С этими словами он снова слегка подстегнул коня и, велев свите следовать за ним в отдалении, поехал вперед, но не так быстро, как вначале.
Наджара подъехала к нему, положила руку ему на плечо и, заглянув в глаза римлянина, проговорила с улыбкой:
- Не бойся, мы с тобой - Свет, и я. Мы защитим тебя! Поверь в нас!
- Что ж, с таким настроем мы обязательно победим! – заметил он и не преминул поинтересоваться:
- Может быть, мы и видим лишь то, что есть в нашем воображении, а может, и не ошибаемся в истинности слов и окружающих нас вещей. Откуда же нам знать их природу? Откуда знать, что истинно существует, а что нам только кажется? Конечно, всё по порядку, но, может быть, как-нибудь поведаешь мне подробнее об этом Свете и обо всём, что с ним связано, ибо это крайне любопытно, а я люблю узнавать тайны и всегда стремлюсь к новым знаниям.
В свою очередь, он отметил, что её голос обрел новые черты: с одной стороны, он оставался нежным и ласковым, как в момент их предыдущих встреч, а с другой, в нём явственно слышались нотки бесконечной уверенности в себе. А глаза словно излучали странное, мистическое сияние.
Вдруг она коснулась пальцами своих губ, а затем поднесла пальцы к губам Цезаря. Тот явно не ожидал ничего подобного, но с должным почтением принял это и, слегка повернувшись в сторону, быстро подхватил и поцеловал протянутую ему руку так, чтобы это оставалось незамеченным окружающими.
- Мало кто способен на такой смелый поступок, будучи посреди войска, - тихо проговорил он так, чтобы сказанное оставалось только между ними. – Я ценю это…
И тут же с ответной улыбкой добавил:
- Видишь, какая великая сила – ум и очарование прелестной женщины, даже великие мира сего вынуждают неотвратимое Будущее приподнять повязку с лица и дать себе шанс, прежде чем они навеки изменят мир… Впрочем, наверное, не стоит пока смущать наших воинов, ведь они могут неверно понять и истолковать происходящее… У нас ещё обязательно будет время.
Римлянин снова кивнул и направил коня вровень с небольшой, но выглядевшей довольно сильной и выносливой лошадью Наджары, чтобы находиться на небольшом расстоянии, и при этом всё видеть и слышать.
Тогда Наджара воскликнула, обращаясь к своим воинам:
- Свет Восторжествует!
- Свет Восторжествует! – отозвались они.
Поход продолжался.

***

После достаточно долгого и напряженного перехода по пустыне на горизонте появились холмы, за которыми лежала Зела.
- Осталось совсем немного, - сказала Наджара, - нужно добраться до города до темноты, а там жители дадут нам еду и кров до рассвета.
- Странно, насколько помню, мы ещё не наладили связь с ними, - вполголоса заметил один из командиров центурий, проезжая рядом. Он был в пурпурном плаще, кудрявый, с яркими голубыми глазами и благородными точеными чертами лица, выдававшими в нём несомненного истинного патриция, и вообще выглядел так, словно только что сошёл с картины или с какой-нибудь греческой камеи; с открытым выражением лица, на котором отражались все его мысли, так что каждый мог их прочесть; зато нижняя часть лица выдавала слабость, которая как бы перечеркивала высоту лба.
«А, Децим Лициний Нонн! – с усмешкой подумал про него Цезарь. – Неплохо выглядишь! Разумеется, это ведь твой первый поход… Но сомневаюсь, что вскоре от твоего роскошного вида и твоей гордости хоть что-нибудь останется, когда начнётся битва и я отправлю тебя в качестве командира одной из передовых групп с заданием первыми войти в боевое соприкосновение с неприятелем и сдержать его силы! Тогда и посмотрим, чего на самом деле ты стоишь».
Словно бы услышав слова проехавшего мимо неё римского офицера, предводительница воинов пустыни продолжала:
- Ахмед был в городе и договорился с жителями. Они согласны помочь нам.
- Отлично, - отозвался наконец Цезарь. – Я бы даже чем-нибудь наградил его, но боюсь, он не станет принимать награду, поскольку это у вас не принято и также может быть неверно истолковано? Во всяком случае, пока подождём…
Подъезжая к городу, они заметили вдали остановившиеся, словно застывшие шеренги пехоты, и снующие вокруг них отряды конницы. Предупреждая вопрос Наджары, полководец проговорил:
- Не беспокойся, это вспомогательные силы Дейотара, которые он передал под моё начало. Их штандарты с красной и чёрной полосами наглядно свидетельствуют об этом… Я направлюсь навстречу и приму командование ими! Кстати, - вновь с иронией в голосе добавил он. – Хочу узнать, как там себя чувствует царь, проведя ночь в страхе перед смертью, будучи задержан моими центурионами и фактически пребывая под арестом в нашем лагере!
С этими словами он сделал знак свите следовать за ним и, ударив коня кнутом, помчался по направлению к войскам самопровозглашенного тетрарха и местного царя. Добравшись до них, Цезарь потребовал встречи с Дейотаром.
Когда тот явился, одетый в дорогие царские одежды, ушитые золотом и драгоценностями, с позолоченным и инкрустированным драгоценными камнями оружием, верхом на породистом, отменного внешнего вида и здоровья коне, полководец серъезно и сурово посмотрел на него; тот мгновенно сошел с коня и словно оробел от пристального взгляда великого римлянина, не сразу придя в себя, и лишь через минуту, кое-как овладев собой, низко склонился перед ним, затем возгласил положенное приветствие и принялся перечислять силы и средства, которые он передаёт в распоряжение Рима:
- Как уже, вероятно, тебе сообщили, о божественный, здесь целый легион из шести тысяч воинов, вооруженных, снаряженных и экипированных по римскому образцу. Этих людей по твоему предусмотрительнейшему приказу я сам нижайше собрал несколько лет тому назад, вооружил и подготовил… Далее, мы привели к тебе, о непобедимый Цезарь, две турмы (кавалерийских полка) общей численностью в две с половиной тысячи человек. Они также организованы по примеру римской конницы… Кроме того, не забыли мы и о твоём мудрейшем распоряжении срочно найти и призвать для участия в этой войне все возможные подразделения эвокатов из числа местных римских граждан и отряды ауксилиариев из местных племён. Первых насчитывается ровно тысяча двести человек, а вторых удалось собрать немногим поболее, их практически две тысячи… Понимаю, что этого очень и очень немного, но за такое краткое время просто невозможно было собрать более внушительное количество войск, да простит меня за это божественный… Таким образом, всего двенадцать тысяч воинов, о величайший…
- Понятно! – резко оборвал его Цезарь. – Какие новости о противнике?
- Неприятель разбил лагерь в пяти римских миллиариях отсюда, о божественный…
- Пусть разведывательные отряды следят за ним; между нами и врагом нужно ещё расположить группы прикрытия из нескольких десятков человек каждая. Твои главные силы я забираю себе и принимаю под своё командование!
Затем Цезарь добавил:
- Ввиду прежних твоих благодеяний, ввиду старого гостеприимства и дружбы, высокого сана, наконец, ввиду просьбы многочисленных твоих гостеприимцев, ходатайствовавших передо мною о твоём помиловании за прежние вины, в том числе и за пребывание на стороне Помпея, пока я тебя прощаю! Споры между тетрархами обещаю разобрать потом, а ты пока можешь оставаться в своём царском звании и достоинстве, будучи в составе теперь уже моей армии!
Тот снова рассыпался в благодарностях, но римлянин опять прервал его и заставил замолчать:
- Я произнесу речь перед своими новыми войсками! Пусть подготовятся слушать меня!
Когда те выстроились широким строем вокруг, Цезарь тоже сошел с коня и поднялся на специально приготовленное для него возвышение, чтобы все могли его видеть.
Обведя взглядом толпу, он проговорил такие слова:
- Я, Гай Юлий Цезарь, консул, сенатор и верховный понтифик римского народа, обращаюсь к вам, воины Рима! Да, вы не ослышались, я обращаюсь ко всем вам именно как к воинам Рима, хотя среди вас много тех, кто пока не имеет римского гражданства! Я здесь, чтобы вернуть в вашу жизнь доверие; хочу, чтобы вас покинули недовольство и честолюбие, чтобы навсегда было покончено с разногласиями! Справедливость, равенство, порядочность и усердие – вот основы римского общества, которые хранят его достоинство для каждого, кто в нём состоит. Вам всем представлена возможность сделать добро и послужить Республике. Ваши доблести будут уважены, не бойтесь врага: ибо я, как человек, обладающий властью, управляю отныне вами… Желаю, чтобы священное спокойствие воцарилось в восточных провинциях и во всех землях, лежащих вокруг! Все уголки этих земель должны освободиться от страха перед убийцами и грабителями Фарнака! После победы над ним, вы получите римские гражданские права, защиту нашего государства, а ущерб, нанесенный местным жителям и целым городам, обязательно будет возмещен щедростью нашей Республики. Пострадавшие города Азии снова отстроятся, провинции будут охраняться законом от произвола местных властей и вымогателей-прокураторов. Честные люди всегда смогут восстановить справедливость, а недостойных не минует возмездие, может быть и запоздалое, но заслуженное… Призываю вас честно и самоотверженно поддержать меня!
- Да здравствует Цезарь! – воскликнул кто-то из свиты полководца.
Через мнгновение этот крик был подхвачен и остальными римлянами:
- Да здравствует Цезарь! Слава ему, слава! Да живёт он вечно!
Легионеры ударяли мечами о щиты и во всё горло прославляли величие полководца. Приведённые Дейотаром воины ещё несколько мгновений молчали, а затем нестройно подхватили эти здравицы. Правда, многие даже не понимали, в чём дело, и начали кричать и потрясать в воздухе оружием просто потому, что последовали примеру своих товарищей.
- А теперь займем город и будем готовится к битве! – сойдя с ростр, сказал Цезарь своим военачальникам.

***

Но не успел Цезарь со своим преторием и ближайшим окружением занять подобающее для него здание в городе и отдать распоряжения о строительстве оборонительных укреплений, как примипил Луций Септимий Авл сообщил ему то, что ему самому только что передали:
- Цезарь, прибыли послы от Фарнака…
Тот живо отреагировал, хотя очень устал и измучался за истекший день:
- Созвать весь наш командный состав, всех начальников центурий, командиров эвокатов, союзных войск и ауксилиариев в главный зал! Призови туда также и представителей от наших восточных союзников – или саму Наджару с её приближенными, или – если она не сможет, ещё кого-нибудь от неё. Туда же и пригласи этих так называемых послов… - последние слова, посвященные посольству, римлянин проговорил с едким сарказмом.
Когда наличный командный состав наконец собранной армии Цезаря уже сошелся вместе, почти до отказа заполнив зал, предназначенный для приёма, под охраной нескольких дюжих легионеров туда же были введены послы. Их оказалось двое. Первый, довольно невысокий и щуплый на вид, был в дорогом длинном одеянии, но выглядел очень испуганным и даже жалким. Второй старался держаться увереннее, хотя его внешний вид не отличался роскошью и был весьма скромен. По приказу римского командующего, у обоих послов отобрали оружие, и в таком вот виде, даже без поясных ремней, они и предстали перед Цезарем. Оба простояли в нижайшем поклоне с полминуты, прежде чем осмелились посмотреть ему в глаза.
- Наш царь Фарнак, правитель и владыка Киликии, Каппадокии, Вифинии, Понта и сопредельных стран, и все воинство, находящиеся на службе царя, кланяются божественному, величайшему, благороднейшему и непобедимому Цезарю, приветствуют его в добром здравии, желают ему счастливого управления с умножением славы, и всякого добра благородной Римской Республики, - с сильным варварским произношением, путая порядок слов в предложениях и делая другие всевозможные ошибки в труднейшем для многих латинском языке, начал говорить первый посол. – Наияснейший, милостивый Цезарь, мы, сознавая свой долг милости, коей обязаны Твоей отчизне и беспокоясь, дабы Цезарь и Римская Республика не считали нас врагами и своевольными людьми, отправились сюда, дабы свидетельствовать о верной и доброжелательной своей готовности подчиниться. Мы уповаем на то, что Цезарь, уразумев наши намерения, не только не станет судить о них превратно, но поможет привести все дела к славе. Однако… - он сделал слишком заметную паузу, но всё же нашелся и продолжал дальше, - вступление римских войск на землю нашего царя и в те края, которые вследствие недостатка казны царя назначены в награду нам за заслуги, беспокоит нас, особенно потому, что не ведали мы, что Цезарь встанет против царя и против нас. Не чувствуя себя неправыми и считая свою безвинность наиосторожнейшим предводителем, царь и его войско выслали нас, желая утвердить свою невиновность.
Затем настал черёд второго посла:
- Мы просим милостивого Цезаря: пусть же он изволит увидеть, что царь Фарнак и его подданные ни в чем против Республики не согрешили. Они свидетельствуют через нас, что никогда мы не замышляли ничего враждебного, и теперь, желаем только добра… С тем, однако, условием, чтобы никто никогда, поддавшись чьим-нибудь уговорам, посягая на наше царство и на жизнь нашего царя, не был нам преградой в заслугах, чего о Цезаре и Риме не в коем случае не думаем. Мы уверены в том, что ни Цезарь, ни Римская Республика до сих пор ни в чем враждебном нас не подозревали, ибо мы не давали к этому повода. Цезарь, как величайший полководец, изволил бы показать нам свою милость… Посему мы преподносим ему, единственному, божественному, величайшему, благороднейшему и непобедимому, золотой венок победителя и триумфатора!
Он широким жестом указал на расшитую шелком и бархатом подушечку с позолоченным венком в руках первого посла.
Снова заговорил его предшественник:
- Изволь принять наш дар, который все римские полководцы привыкли получать после удачных сражений! – он протянул подушечку с венком, но безрезультатно.
Очевидно, будучи удручен этим, но не подавая виду, первый продолжал:
- Прежде всего просим о том, чтобы приход Цезаря не имел враждебного характера, ибо царь Фарнак готов исполнить все его требования, и он всегда отказывал Помпею в посылке вспомогательных войск против Цезаря, между тем как Дейотар, который их посылал, все-таки оправдался…
Остаток речи договаривал второй посол:
- Все это поручил нам царь наш и войско представить пред милостивым взглядом Цезаря, желая, дабы он, как человек, преисполненный мудрости, как следует все рассмотрев, их не изволил отбрасывать в сторону: ибо иногда не стоит бросать и того, от чего мало пользы, это может принести больше вреда и бесславия; не новость и то, что одна бурная година из рук вырвет удачно приобретенное, и всё уничтожит. И со своей стороны мы все желаем только добра, надеясь в ответ получить то же от благороднейшего Цезаря и Республики…
«Достаточно! – тем временем думал сам Цезарь. – Я сыт по горло этим лицемерием и самодовольством! Необходимо поскорее дать им ответ и отправить прочь». Однако он не стал нарушать обычаи и прерывать послов до тех пор, пока они договорят.
Зато когда они замолчали, римлянин сразу же гордо произнес:
- Я проявлю полное беспристрастие по отношению к Фарнаку, если Фарнак действительно намерен исполнить свои обещания. Но не ссылайтесь на Дейотара и не слишком хвастайтесь тем, что не посылали помощи Помпею! Да, прощение молящих о помиловании доставляет мне самое большое удовольствие, и все-таки даже тем людям, которые оказались по отношению ко мне услужливыми, я не могу простить обид, публично нанесенных Риму и его провинциям. Мало того, та самая услуга, на которую вы ссылаетесь, принесла больше пользы Фарнаку, который обезопасил себя от поражения. Великие и тяжкие насилия над римскими гражданами и местными жителями я не в состоянии сделать несуществующими! Фарнак должен немедленно очистить все захваченные им земли, отпустить захваченных в плен римских офицеров, легионеров и наших союзников, порабощенных мирных римских граждан и местных жителей, челядь откупщиков, мужчин, женщин, стариков и детей, одним словом – всех, и возвратить римским союзникам и гражданам все награбленное, а также движимое и недвижимое имущество, что еще осталось в его руках. Если он сделает это теперь же, то тогда пусть и присылает свои дары и подарки, которые полководцы после удачных сражений привыкли получать от своих друзей! Я имею в виду этот венок…Пока же забирайте венок с собой и уходите; вы получили ответ, и другого здесь уже не дождетесь!
Молча продолжая кланяться, те ушли.
- Фарнак видит, как я всячески спешу, и что для меня важно как можно скорее и благовиднее отправиться по делам более неотложным: ибо всем было хорошо известно, что весьма многие дела отзывают меня обратно в Рим, - немного спокойнее сказал Цезарь, обращаясь теперь ко всем собравшимся по его приказанию. - Поэтому он и даёт сейчас самые широкие обещания, в надежде, что мы поверим ему даже охотнее, чем позволяют обстоятельства. Сверх того, он действует медленнее, начинает переговоры и вообще старается обмануть нас. Но ведь я-то понимаю, что он недостоин доверия и лжёт, и по необходимости предпринимает теперь то, что при других обстоятельствах делал крайне редко или даже вообще никогда – заводит разговоры о мире. Нет, это злобный, коварный и очень опасный враг, которого во что бы то ни стало нужно усмирить и укротить, как дикого зверя! Итак, я высказал своё мнение. Быть может, кто-нибудь ещё хочет что-либо сказать?

 Отправлено: 21.06.13 17:57. Заголовок: Жители Зелы встр..

Жители Зелы встретили Нджару и её людей очень радушно. Им сразу были предоставлены свободные дома и яства. В обмен на это, пустынники отдали жителям несколько золотых украшений, монет и дорогих чаш, инкрустированных драгоценными камнями. Это поможет жителям Зелы укрепить своё процветающее положение среди ремесленного сословия. По правде говоря, зелцы с подозрением смотрели на римские легионы и, поначалу, даже сторонились их. Но Наджара убедила людей в том, что это союзники, которые пришли на помощь Зеле и другим близлежащим городам.
По прибытии послов Фарнака, они собрались в главном здании города: здесь это было довольно просторное, высокое одноэтажное помещение, служившее зелцам, по-видимому, аналогом римского сената. Здесь принимались важные решения и проводились различного рода собрания. Наджара пришла в сопровождении Фарида и Юсуфа. Воительница настояла на том, чтобы оба её спутника открыли свои лица. Фарид оказался сороколетним мужчиной с аккуратной чёрной бородой, которая предавала ему грозный вид, Юсуф же, был молод, может, чуть старше своей предводительницы. Кожа его была смуглой, у тонких, очерченных губ залегла жёсткая складка. свидетельствующая о жёсткости, даже жестокости характера. Наджара стояла рядом с Цезарем, Юсуф слева от неё и, чуть сзади, Фарид рядом.
Всё то время, пока послы возносили хвалебные речи Цезарю, своими приторно- сладкими голосами, Наджара обводила собравшихся напряжённым, встревоженным взглядом. Среди римлян много молодых и, не очень опытных, по виду, солдат. Не случилось бы так, что они купятся на уловки этих лживых шакалов. Словно бы подтверждая её мысли, Фарид наклонился к ней и прошептал:
- Я им не верю, - от имел ввиду послов Фарнака.
- Почему не убить их сразу? - с горячностью зашептал Юсуф, - Может статься так, что один из них окажется, заодно, и шпионом Фарнака. Ишь, как тут всё разглядывают!
Юсуф сверкнул тёмными глазами в сторону того посла, который, действительно, очень уж неприкрыто разглядывал само здание и пейзаж за окном. Не иначе как вымеряет метраж, чтобы доложить обо всём своим, - в тревоге подумала Наджара. Также, не укрылось от её взгляда и то, с каким алчным блеском смотрел на золотой венок тот светловолосый юноша, который был удивлён тем, что жители Зелы согласились помочь. Воительница обратила на него внимание ещё там, на марше. Деций Лициний Нон - именно так его звали (Наджара слышала, как кто-то из римских солдат обращался к нему по имени), был излишне ухожен и слишком безупречен для воина. Зато глаза его блестели жаждой наживы так, будто он уже имел право на всё золото мира.
Когда послы Фарнак ушли и, Цезарь произнёс короткую рчь, Наджара вышла чуть вперёд и проговорила, обращаясь ко всем собравшимся:
- Видит Свет, послы Фарнака лживы и лицемерны, видимо, как и сам Фарнак. Но, помимо елейных речей. они таят в себе ещё одну опасность, - женщина замолчала, обведя всех долгим взглядом, потом продолжила, - мой воин заметил кое-что. Пусть он сам скажет об этом.
Пустынница сделала жест рукой, присывая Юсуфа выйти и самому рассказать, что именно он видел. Смуглый красивый сириец вышел и, встав рядом с ней, гордым орлинным взором обвёл собравшихся, потом заговорил, не опуская глаз перед римлянами, так, как он делал это перед Наджарой:
- Тот из них, у которого не было ничего в руках, всё время оглядывался по сторонам и, слишком пристально, смотрел в окно. Он не просто посол - это разведчик. Когда его уводили, он шёл размеренно и, каждый его следующий шаг, был равен предыдущему - он отмерял шагами расстояние и, не только в здании, но и за его пределами.
Закончив, Юсуф чуть склонил голову, в знак того, что закончил. Таким же молчаливым жестом, Наджара дала ему знак, что он может занять своё место. Услышавшие новость римляне. начали переговариваться между собой, глядя друг на друга. Фарид с Юсуфом тоже перекинулись короткими фразами. Воспользовавшись небольшой передышкой в длинных пафосных речах и выступлениях, Наджара подошла к Цезарю и, тронув его за плечо, взглядом показала, чтобы он отошёл с ней в сторону. Отведя его чуть поодаль, она спросила, глядя ему в глаза:
- Ты уверен во всех своих людях?
Вопрос прозвучал однозначно и, даже немного жёстко. Поняв, что она могла таким заявлением невольно обидеть римлянина, Наджара чуть потупилась, опустив длинные ресницы и проговорила уже мягче, но, голос её, всё равно, остался напряжённым:
- Свет свидетель - я восхищаюсь тобой, Цезарь. И, не в коей мере я не хочу обвинить тебя в недальновидности и неосмотрительности, однако... - взгляд стальных серых глаз женщины скользнул по белокурому Децию Лицинию, - При виде золотого венца, глаза его горели не жаждой победы или славы для Рима - он алкал лишь награды. Твоё слово - закон, и, твоя воля - священна, о Цезарь, но, я бы недоверила ему и жизни коня.
Сказав это, Наджара ещё ниже опустила глаза и сделала глубокий поклон: знак покорности женщины своему мужчине. Потом, выпрямившись, она, снова гордо вскинула голову, давая понять, что, в какой бы власти Цезаря не находилось её сердце и она сама, как воин, она не может позволить себе поверить в преданность белокурого римлянина. Наджара, вновь отошла к Юсуфу и Фариду, которые, увидев, как она уединилась с римлянином, предусмотрительно отвели взгляды. И, только Фарид мог видеть, как вспыхнули огоньком жгучей ревности глаза Юсуфа...

 Отправлено: 28.06.13 10:14. Заголовок: Заканчивая свою речь..

Заканчивая свою речь, Цезарь искоса посмотрел на тех двоих, кого Наджара привела с собой, потому что как и было ей предложено вначале, она пришла в сопровождении двух доверенных лиц, являвшихся её военачальниками. Оба восточных воина на сей раз предстали перед римлянами с открытыми лицами, как это и было положено на подобных собраниях. Один из них был мужчиной примерно чуть постарше самого римского полководца, с аккуратной чёрной бородой, которая предавала ему весьма значительный и даже отчасти грозный вид. Другой, его товарищ, был ещё довольно молод, может, чуть старше своей предводительницы, но ненамного. Бросалось в глаза, что кожа его в отличие от многих других воинов предводительницы была отчего-то смуглой, а у тонких, очерченных губ залегла жёсткая складка. свидетельствующая о жёсткости, даже жестокости характера. В то время, как сама она была рядом с Цезарем, её люди тоже были рядом, но римляне все равно держались близко, по бокам, а некоторые из римских командиров были даже повыше, лучше вооружены и вообще выглядели явно внушительнее этих воителей…
Наджара внимательно следила за ситуацией, и это также не укрылось от пристального взгляда Цезаря. Заметив её беспокойство, он обнадеживающе посмотрел на неё и кивнул, словно давая понять, что пока он здесь, ничего плохого просто не может случиться по определению. Никто не осмелится вмешаться и прервать ведомый им процесс принятия посольства, а такая линия поведения – самый пока разумный ход вещей. Видел он и то, как один из её спутников сверкнул тёмными глазами в сторону того посла, который в ожидании своей очереди говорить разглядывал само здание.
Когда послы Фарнака были уведены римскими легионерами прочь, и Цезарь пригласил собравшихся высказаться по поводу увиденного и услышанного, вдруг Наджара неожиданно вышла чуть вперёд, в апофеозе, от которого у глядящих на неё захватывало дух, как от шума вдруг налетевшего полуночного урагана или при виде разбушевавшегося моря. Цезарь уже не сводил с нее глаз: смотрел и смотрел на неё, но не находил в себе торжества… Кто, любуясь ее ясным лицом, поверил, бы, что именно она может именно сейчас изречь нечто важное? Кому пришло бы в голову, что у нее таятся столь важные мысли?
Она проговорила:
- Видит Свет, послы Фарнака лживы и лицемерны, видимо, как и сам Фарнак. Но, помимо елейных речей. они таят в себе ещё одну опасность, - она замолчала, обведя всех многозначительным пронзительным и суровым взглядом, потом продолжила, - мой воин заметил кое-что. Пусть он сам скажет об этом.
И сделала пригласительный жест рукой.
- Так и быть, пусть скажёт то, что посчитает нужным, - поспешил вмешаться Цезарь. – Я не буду препятствовать этому. Тем более что мои командиры, как впрочем и я сам, предпочитаем дождаться результатов, а уж потом говорить и действовать по их итогам.
Смуглый воин вышел вперёд и, встав рядом, гордым взором обвёл собравшихся, потом заговорил, не опуская глаз:
- Тот из них, у которого не было ничего в руках, всё время оглядывался по сторонам и, слишком пристально, смотрел в окно. Он не просто посол - это разведчик. Когда его уводили, он шёл размеренно и, каждый его следующий шаг, был равен предыдущему - он отмерял шагами расстояние и, не только в здании, но и за его пределами.
Закончив, он чуть склонил голову, в знак того, что закончил. Наджара дала ему знак, что он может занять своё место.
- Хорошо, я ценю этот знак доброй воли, проявленный тобою по отношению к нам и нашему общему делу! – похвалил его Цезарь. – Моя благодарность относится также и ко всем союзникам, что не побоялись прийти сюда и поддержать меня в этот нелегкий для нас момент.
Представители союзных войск воспрянули. Дейотар гордо вскинул голову, но тут же снова поник под пристальным взглядом Цезаря.
А римляне уже спешили обсудить услышанное:
- Как же это так?
- Немыслимо…
- И почему только мы этого не заметили?
- Может, они специально заговаривали нам зубы, чтобы успеть всё разведать и скрыться под прикрытием своей посольской миссии, пока их не разоблачили.
- Да, но… Всё-таки официально они послы, их нельзя было схватить и допросить…
- Зря ты так! Это же ведь были шпионы, а не послы. Их надо вернуть, пока они не ушли далеко.
- Правильно, вернуть и заставить во всём признаться!
Последнее предложение пришлось многим римским военачальникам по вкусу.
- Вернуть и арестовать их, а потом после допроса казнить!
- Смерть послам!
Цезарю начало это надоедать, и он, жестом призвав к тишине, громко сказал:
- Успокойтесь! Всё не совсем так, как вы себе представляете. Слышали такое определение, как «ложный объект»? Так вот, я сознательно не исключал возможности и любых попыток шпионажа со стороны Фарнака и поэтому предпочёл показать его послам не то, что есть у меня на самом деле, а лишь то, что им нужно было увидеть… Разумеется, мы не будем ждать врага в городе, а отвлечём его внимание за городские пределы и встретим его именно там, а не здесь. Конечно, я не сомневаюсь в успехе, но было бы по крайней мере опрометчиво вступать в затяжные уличные бои за каждый дом, когда можно решить исход всей этой и без того затяжной войны в одном удачном сражении. Итак, мы переходим на новое место за городской чертой, где уже готовятся линии укреплений. И пусть противник думает, что я буду командовать боем отсюда, это заставит его бросить основные силы именно на эту сторону, тогда как мы заранее будем готовы и встретим его натиск как следует, подготовленными и с совершенно другой расстановкой сил, нежели та, какую он от нас теперь ожидает… Кроме того, мне нужно было принять послов и отпустить их как подобает, - добавил он. – Ведь от этого зависел не только мой личный престиж, но и честь Рима… Пусть посторонние народы также видят, что нам, римлянам, можно доверять, и мы вовсе не вероломны, какими нас изображают!
Римские командиры одобрительно стали выражать своё согласие с новым планом своего полководца.
Но тут Наджара подошла к Цезарю, когда он уже собирался заговорить снова и, прикоснувшись к нему за плечо, показала, чтобы он отошёл с ней в сторону. А когда они отошли чуть поодаль от всех остальных, спросила, глядя ему в глаза:
- Ты уверен во всех своих людях?
- Может, тебе неизвестно, но мы с ними прошли очень долгий боевой путь… Видишь ли, Шестой легион был сформирован ещё для участия в Галльской войне и участвовал в штурме и взятии Алезии. Потом он вместе со мною перешёл Рубикон и привел меня к вершине власти… С этими солдатами и командирами я воевал против Помпея, и они не оставили меня даже тогда, когда тот пытался через своих эмиссаров привлечь их на свою сторону, обещая каждому легионеру огромную сумму денег, которую он не смог бы получить у меня на службе, проживи хоть несколько жизней подряд, а центурионам – всадническое достоинство, второй по важности и значению ранг в Республике после звания сенатора, и ещё более крупные награды… О том, что они всегда оставались со мной в Египте и пришли сюда через пустыню по таким местам, где отважится пройти далеко не каждый человек, я и не говорю, поскольку это и так очевидно. Нет, вряд ли среди них есть очевидные предатели…
Слегка помолчав, он продолжал:
- Позор того, кто был дорог нам, римлянам, становится отчасти и нашим позором, он как бы навеки прилипает к нам, потому что мы так слепо любили это ничтожество всеми сокровенными глубинами нашего сердца. Так что мне было бы очень тяжко услышать и узнать, что кто-то из моих воинов или тем более офицеров смог бы предать меня врагу…
При этих словах пустынная воительница чуть потупилась, опустив длинные ресницы, и проговорила помягче, но, голос её всё равно оставался напряжённым:
- Свет свидетель - я восхищаюсь тобой, Цезарь. И, не в коей мере я не хочу обвинить тебя в недальновидности и неосмотрительности, однако... – она посмотрела в сторону самого молодого центуриона Шестого легиона, патриция Деция Лициния Нонна, а тот сразу не выдержал её взгляд и отвернулся, уставившись в окно, будто заметив там что-то интересное. - При виде золотого венца, глаза его горели не жаждой победы или славы для Рима - он алкал лишь награды. Твоё слово - закон, и, твоя воля - священна, о Цезарь, но, я бы не доверила ему и жизни коня.
- Что ж, пока что я могу сказать о нём лишь то, что это большой сибарит и не так прост, каким кажется, но не знаю точно, можно ли сейчас говорить о предательстве, это могло бы внести сумятицу в наши ряды… Ладно, мы постараемся сделать всё как нужно. Его вещи имущество обыщут. Я обязательно сообщу о том, что удалось узнать.
Услышав это, Наджара ещё ниже опустила глаза и сделала глубокий поклон, а потом, выпрямившись, снова гордо вскинула голову и медленно отошла к своим людям.


***

Найденная горсть монет с изображением Фарнака и запись на клочке пергамента говорили сами за себя…
Цезарь, бледный, с опущенными глазами, словно не говорил, а мрачно, через силу, преодолевая в себе самом бесконечную боль, цедил каждое слово, и первые же его слова жалили, точно укус змеи:
– Тебе недолго ждать встречи со своими хозяевами, - говорил он, - Скоро ты увидишь их в царстве Гадеса.
Связанный Децим Лициний Нонн, весь избитый и покалеченный, в крови, потерявший последние следы своей былой красоты, с величайшим трудом оставаясь в сознании после пыток, сжался от этих жутких, не предвещавших ничего хорошего для него слов, да это и неудивительно, а полководец, почувствовав, что перевес на ее стороне, стал наступать:
– Я здесь только затем, чтобы сказать тебе, что сейчас ты можешь встретиться лицом к лицу со своим позором и увидеть его отражение в глазах всех, кто верил тебе, - он широким жестом обвел вокруг себя, обращаясь также и к немногочисленной группе приближённых командиров, которые вместе с конвоем стояли тут же, рядом. – Твое бесчестье будет там, подобно теням в глубинах вод. Я пришёл сказать тебе, что никогда дух настоящих римских воинов не будет сломлен, и они не рассеятся при первой опасности, как сброд Фарнака. Да, гроза надо мною собиралась, но так и не успела грянуть – ветер унес тучи. А Фарнак уже погиб, погиб навсегда, его последние надежды разрушены моим появлением. Никогда ему и его жалкой стране не подняться с оружием в руках, теперь она во веки веков будет такой, какой я захочу её видеть.
Нонн громко застонал.
– Увы, я не хотел предавать тебя, о Цезарь! Меня заставили...
– Тебя заставили? Нет, это ты сам оказался предателем! Почему ты согласился на сотрудничество с врагом? Отвечай, клятвопреступник!
– Я… Меня опоили и заставили… - начал было тот, но не успел ничего сказать.
– Ах, Нонн! Как низко ты пал и как непохож стал на того человека, которого я когда-то знал: ты теперь не гнушаешься ложью! Ты продал Рим и всех нас, кто жаждет победы над врагом, за грязные деньги! Горе тебе и вечный позор! – Он уставил в него палец и впился в лицо глазами. – Ничтожнейший из ничтожных! Презренный! Посмей это опровергнуть, если можешь! Ты знаешь, какой ты трус, и потому правильно делаешь, что молчишь! Тебе самое место в грязи!
Нонн корчился в муках от жалящего презрения и ненависти Цезаря, но ответить ему было нечего.
- Да, твое падение причинило мне боль… Впрочем, она продлится недолго. Как и твоя жизнь… Убейте его! – скомандовал полководец.
И, когда легионеры послушно и поспешно набрасывались на неспособного уже оказать им сопротивление Нонна, Цезарь повернулся к Наджаре, которая тоже была там и проговорил ей:
- Кажется мне, нам всем только что удалось избежать большой беды… Как неожиданно поворачивается колесо Судьбы! Если бы этот предатель сумел сохранить тайну или скрыться, – он кивнул в сторону, куда уже унесли труп Нонна, – мы представляли бы сейчас собой столь же отвратительное зрелище, как он, и оружие врага было бы обагрено нашей кровью… Странные, фантастические минуты, когда вся жизнь висит на волоске; но ради таких минут только и стоит жить… Все преступники обманывают себя, возлагая вину за содеянное зло на неотвратимую Судьбу, пытаясь убедить себя, что в своей порочности они могут сотворить добро, и убивают совесть, якобы подчиняясь велению необходимости. Но тщетно, тщетно все, ибо на пути порока их неизменно преследуют угрызения совести, а впереди ждет гибель, и горе тем, кто идет по этому пути! Я благодарен, ибо на сей раз ты была на высоте, а моя проницательность отнюдь не сразу пришла ко мне на помощь...
Напоследок он вдруг тихо проговорил несколько слов, проходя мимо одного из помощников Наджары, который выступал сегодня после приёма послов в собрании:
- Disce hinc quid prodere! (Узнай же, какая судьба ждёт предателей!)

 Отправлено: 28.06.13 16:03. Заголовок: Наджара молча наблюд..

Наджара молча наблюдала за казнью предателя, и лицо её хранило торжественно мрачное выражение, какое бывает у судьи, выносящего смертный приговор, или палача, этот приговор исполняющий. Зачем он говорит с ним так много? - недоумевала пустынная воительница, слушая Цезаря, который говорил с предателем, перд тем, как приказать убить его. В её землях не было долгих разговоров и пышных речей перед смертью. Предателей казнили быстро и жёстко, перед смертью, лишь объявляя приговор и говоря "свето вострожествует". Конечно, восторжествует - так, или иначе, на том или этом свете, но Великий Свет исцелит, исправит душу Неверного, погрязшую во тьме земной жизни. Наджара верила в это, и вера эта была непоколебима.
Когда Цезарь высказал женщине свою благодарность, она тепло улыбнулась ему и проговорила, глядя в глаза:
- Для меня честь помочб Великому Риму и, отдельным его представителям.
При последних словах, серые глаза красавицы блеснули, давая понять, что предательство это она раскрыла лично для него, для Цезаря и, Рим здесь был постольку-поскольку. Однако, взгляд этот длился лишь мгновение, после чего, все начали расходиться. Наджара выходила последней, однако, Юсуф, который должен был уйти вместе с Фаридом, почему-то оказался за её спиной. Почувствовав это, Наджара обернлась:
- Зачем подкрадываешься, словно гиена? Ведь знаешь, я этого не люблю.
- Я не верю римлянину, - проговорил мужчина, сверкнув глазами, в сторону ушедшей римской колонны.
- И не надо. Его казнили только что, ты сам видел.
- Не ему, а тому, что чаще других оказывается рядом с тобой, - при упоминнии о Цезаре, всегда спокойное лицо Юсуфа исказила гримаса ненависти и, Наджаре даже показалось, что он чего-то испугался.
Он говорит о Цезаре! Но, этого не может быть. Он не может предать нас. Или может? Много лет Юсуф верой и правдой служил Наджаре и был одним из самых преданных Воинов Света. Она доверяла ему и прислушивалась к его советам, он был наблюдателен и точен. Так было всегда, и сегодня, когда он разоблачил шпионов Фарнака, Наджара ещё раз убедилась в этом, но... Чтобы Цезарь предал её! В это она просто отказывалась верить. Переведя на Юсуфа холодный пронзительный взгляд, женщина коротко сказала:
- Римляне наши союзники. Им нужна наша помощь. Им нет смысла предавать нас.
- Великий Свет не обрадуется, если ты позволишь чувствам затмить свой разум и забудешь о долге, - вдруг, резко проговорил темноволосый воин и ушёл.
Некоторое время, Наджара стояла в нерешительностои, поражённая словами Юсуфа. О чём он говорит? Неужто это стало так заметно? Нет! Я не забываю о деле Света, я всё делаю правильно. Иначе джинны бы уже воспрепятствовали нам. Ещё в первую же ночь...

***

На отдых, еду и кратковременный сон солдатам было выделено около пяти часов. Больше времени просто не было. В течении всего этого времени, у Наджары не выходил из головы разговор с Юсуфом. Ходя мимо своих и римских воинов, она, практически, сама того не осознавая, пристально наблюдала за Цезарем, как только замечала его, но ближе не подходила. Неизвестно, что страшило её больше: предательство Цезаря, как римского полководца, который обещал протекцию ей и её народу, или, как человека, которого она полюбила? Ведь, если Юсуф прав. она не станет терпеть и, на свой страх и риск, просто убьёт его.
Наконец, она, всё же решилась подойти. Цезарь сидел у небольшого декоративного фантанчика. который располагался в здании "сената" Зелы. Рядом с ним стояли вино, фрукты, а на столе лежала расстеленная карта боевых действий. Это были редкие минуты, когда плководец позволил себе короткий отдых. Именно в эту минуту, Наджара и решилась на разговор. Подойдя к нему, она присела напротив, сняв головной убор и, с минуту полюбовавшись красивым лицом римлянина, спросила:
- Что ты сказал Юсуфу, перед тем как уйти?
Вопрос был задан мягко, но, взгляд женщины был таким, что становилось понятно: она ждала честного ответа. Свет, не дай ему оказаться предателем! Пусть Юсуф солжёт и, будет за это накзан, но, только не он... Наджара скользнула взглядом по красивому тренированному телу мужчины, закованному в дооспехи, по лицу... Непроизвольно, взгляд её задержался на его губах, а в сознании всплыло воспоминание той ночи, что была у них, тех поцелуев, что он дарил ей...

 Отправлено: 28.06.13 21:07. Заголовок: Задумавшись над оче..

Задумавшись над очередным тактическим ходом, Цезарь далеко не сразу заметил, как Наджара, подойдя к нему, присела напротив, спросила:
- Что ты сказал Юсуфу, перед тем как уйти?
- Всего лишь чтобы он тоже знал, какая судьба ожидает предателей… - он взглянул на неё и как бы в подтверждение своих слов утвердительно кивнул. – Не больше, но и не меньше. Мне не нравится его вид и манера держаться, ибо в его поведении есть нечто не совсем обычное, скрытое…Сначала, когда я впервые увидел его, мне даже показалось, что он о чём-то грустит, но потом я понял: скорее всего он хочет чего-то добиться, но не знает как, и осознание этого сильно мучает его…
Глядя ей прямо в глаза, он добавил:
- Однако скорее всего это не касается последних событий, связанных с войной. Нет, здесь нечто личное… Такие вещи, как правило, происходят только под влиянием чувств человека.
И, вдруг отодвинув от себя в сторону карту, наклонился поближе и спросил тихо, но всё же достаточно ясно:
- А почему тебя это интересует? Неужто думаешь, что и он также решил проявить строптивость, и теперь осмеливается злоумышлять против нас?
Приблизившись к ней и внимательно задав последний вопрос, полководец ободряющее продолжал смотреть на её лицо, словно бы разрешая ей говорить…
Но при этом сам не удержался, чтобы добавить:
- Разве на это тоже есть воля твоего Света? А вот, к примеру, если наши враги... Хотя бы тот же самый Фарнак... Так вот, если он во всеуслышание заявит, что искренне раскаивается в своих преступлениях, выполнит все мои условия от начала и до конца, а затем ещё скажет, что готов принять этот Свет... Разве ты поверишь ему и простишь его? Вряд ли. По крайней мере, я так не думаю...


***

Царь Фарнак в своем парадном церемониальном наряде, был сейчас в своем роскошном походном шатре, окруженный своими советниками и полководцами, и в этот момент уже был готов отдать приказ о начале генерального сражения. В сопровождении свиты военачальников он только что убедился в полной готовности войск и вернулся обратно к себе в ставку, чтобы сделать последние распоряжения перед боем, а затем самому выступить против Цезаря во главе своих войск.
Это был человек ещё молодых лет, облаченный в позолоченное сверкающее одеяние, поверх которого был накинут шелковый плащ. Лицо у него в отличие от многих приближенных и придворных, что были здесь же, рядом с царём, было идеально бритое, и на нём не было заметно ни малейших признаков бороды или усов; так вот, его лицо даже можно было назвать красивым, но одновременно с тем оно было какое-то переменчивое, с жёсткими очертаниями подбородка и рта, лживыми прозрачными глазами. И пока по заведенному обычаю церемониально объявляли его имя, титулы и звания, которые он занимает, он всё продолжал гордо возвышаться на своём месте и даже не шевельнулся.
Один из главных военачальников преклонил колени перед царем и попросил разрешения говорить, а получив его, приподнялся и начал звучным вкрадчивым голосом:
- О благороднейший и могущественнейший из царей, чья тень закрыла весь обитаемый мир, словно это сами Боги явились нам, мелким ничтожным людишкам, будто громом пораженным твоим величием… Прости же меня, о победоноснейший и прославленнейший владыка, за то, что все мы предстали сейчас перед тобою, но столь великая сила и могущество, подобно смерти, смиряет чувства простых смертных и отнимает разум. Глаза того, кто смотрит на слепящее полуденное солнце, не видят ничего вокруг; вот так и я, о царь, ошеломленный представшим столь внезапно предо мной твоим пресветлым обликом, потерял власть над своими мыслями, над своей волей и над своими чувствами… Но Боги не нуждаются в человеческих восхвалениях, посему позволь нам выслушать тебя и повести наше войско во имя твоего величества вперед на врага!
Фарнак, полуприкрыв глаза, слушал; видно было, что лесть ему приятна, как никому другому. Затем он осознанно выдержал паузу и заговорил:
- На рассвете я повелеваю выстроить все войска перед лагерем. Ввиду нашего местоположения это скорее военный прием, имеющий целью замедлить шанцевые работы Цезаря, и задержать возможно большее количество римских солдат под оружием, а также, это продемонстрирует мою уверенность и покажет, что великий Фарнак защищает свои земли более личной храбростью, чем укреплениями. Малочисленность римских воинов, находившихся под оружием у Цезаря, и обычные условия шанцевых работ римлян не позволят им в этот миг сделать что-то против наших сил. Зато они все увидят, что мною руководит уверенность в своем испытанном войске, которое, как поведали мои послы римлянам, двадцать два раза было в сражениях, и каждый раз побеждало, а также презрение к их жалкой и маленькой армии, которая под предводительством Домиция была мной, как вам всем прекрасно известно, полностью разбита. Во всяком случае, именно так я и дам сражение: пусть войско сразу после этого спустится затем по крутому склону в долину, и поднимется на крутой холм, а потом, достигнув равнины у города, обрушит на врага лавину конницы и боевых колесниц, а пехота пойдет вслед за ними и подавит остатки сопротивления! Теперь скажите, в силах ли вы свершить всё так, как я приказал?
- Мудрые слова и мудрое решение, о величайший! – проговорил первый военачальник.
- Да, это так, о светлейший! – присоединился другой. - Ибо, не ожидая подобной атаки, враг будет застигнут совершенно врасплох. Ему придётся единовременно отзывать солдат от работы, отдавать приказ взяться за оружие, выводить против нас легионы и выстраивать их, причем эта внезапная суматоха наведёт на них большой страх!
Остальные тоже одобрительно высказались о плане царя.
Помолчав, Фарнак продолжал:
- Верховный жрец, повелеваю тебе приблизиться и поведать о результатах гаданий!
Старый седой жрец подошел поближе, так же, подобно военачальнику, преклонил колени и сообщил, что итоги благоприятные для царя.
- Это добрый знак! – отозвался тот. - Теперь уж я не отступлюсь – недаром я люблю говорить: «Славное начало – славный конец». И увидите, когда мы встретимся с римлянами лицом к лицу с оружием в руках, то весь окружающий мир увидит, кто сильнее – Фарнак или Цезарь! Командующие, приступайте к построению войск и немедленному выводу их из лагеря, я отправлюсь со свитой вслед за вами!
Приближенные снова поклонились, хором ликующе провозгласили здравие царю и принялись покидать его ставку.

 Отправлено: 29.06.13 01:25. Заголовок: Шаджара внимательно ..

Шаджара внимательно выслушала ответ римлянина. Поначалу, она никак не могла понять, что хотел ей сказать Цезарь, какие личные причины для грусти мг иметь один из самых педанных делу Света воинов? Но. взгляд полководца был столь красноречивым, а лицо его было так близко к её, что, ещё немного, и он сорвёт с её уст поцелуй, как срывает по утрам цветы жасмина в своём саду какая-нибудь шамаханская принцесса. Женщина вспомнила последние слова Юсуфа. его взгляд... акой дерзкий и, в то же время...
- Неужели он влюблён в меня? - прошептала она, с лёгкой улыбкой глядя в глаза римлянина.
Её пальцы легко коснулись его щеки. Она придвинулась чуть ближе, позволив страсти отразиться у себя в глазах. Сейчас, без головного убора воительницы, без дорожного плаща, онабыла воплощением загадочной восточной красоты и хрупкости.
- Тогда, это очень печальн, ведь у него нет никаих шансов, - прошептала она ещё тише, едва касаясь своими мягкими губами губ Цезаря, как бы раздразнивая его. призывая к ответным действиям.
Когда же мужчина задал вопрос про Свет и про Фарнака, воительница чуть отстранилась. Взглд её стал серьёзнее. Некоторое время, она молчала, обдумывая ответ, потом достала небольшой. но очень острый кривой кинжал и принялась крутить его в пальцах. Когда Наджара вновь заговорила, голос её был таким же, каким она говорила со своими воинами во время тренировки - мягким, но уверенным:
- Свет милостив. Он примет всякого. кто раскается и захочет впустить его в свою душу. И, если Фарнак скажет. что он согласен принять Свет, я прощу его и, буду любить, как брата. Но! - кинжал в изящных пальцах воительницы резко вонзился в ярко оранжевый персик. что лежал в небольшой серебряной чаше для фруктов, когда она заговорила снова, голос её был резким, и, даже таил в себе опасные нотки, - Если я, или мои воины заметим хотя бы тень предательства на его лице - его смерть будет мгновенной. Равно, как и всякого, кто посмеет предать нас.
Взгляд светловолосой предводительницы остановился на Цезаре. Сейчас. получалось, что фраза, которую римлянин сказал Юсуфу, вернулась к немуу же. Наджара не угражала и, даже не предупреждала, она просто показывала Цезарю, что Вера её народа священна и никому недозволительно смеяться над ней или воспринимать недостаточно серьёзно. Помолчав немного, Наджара добавила, проводя по острому лезвию кончиками пальцев:
- Великий Свет могуществен. На том, или на этом свете, но, он исправит души тех, кто погряз во тьме. Вопрос лишь в том, успеет ли человек осмыслить его на этой земле, или предпочтёт остаться Неверным и умереть в муках.
Резким движением воительница убрала кинжал в маленькие ножны, что крепились к голенищу правого сапога. Потом, она снова перевела взгляд на римлянина и спросила, слегка скользнув рукой по его шее, отчего он мог почувствовать приятную прохладу и нежность:
- А что говорят тебе твои боги? Они благославили тебя на войну против Фарнака? Я не заметила ни одного жреца среди твоих людей. Как же в общаетесь со своими богами? Кто несёт вам их слово?
До встречи с Цезарем, Наджре и в голову бы не пришло исправляться у Неверных об их богах, так как, все они, всё равно ничтожны, по сравнению со Светом. Но, прежде никто из Неверных не сумел тронуть её сердце так, как это сделал римский полководец...

***

Тем временем. остальные воины, поев и отдохнув.
начали тренировки. Фарид с несколькими людьми - главами отрядов, склонился над картой, дабы проверить тот моршрут в холмы, о котором говорил Цезарь. Только Юсуф держался чууть поодаль, с большей яростью, чем другие отрабатывая боевые упражнения. Мимо него прошли двое римски солдат, один из которых, на вопрос собеседника, где сейчас Цезарь, , не без ехидства заметил:
- Теперь его нйти дело нхитрое. Он там же, где предводительница этих... Как их... Варваров.
Оба римлянина понимающе засмеялись.
- Мы сирийцы, - коротко бросил им, проходящий мимо Юсуф.
Лцо его вновь было скрыто чёрным шёлком, а кривой меч на поясе ослепительно сверкал на солнце. Он был зол на кждого из этих Неверных, посмевших, мло того. что не поблагодарить их за помощь, оказанную им, (официальная благодрность Цезаря была не в счёт. так как он считал её лишь проявлением необходимой. в таких случаях, политкорректности), но и смевших называть их варварами при них же, думая, что дикие люди пустыни ничего не поймут. Поймут, ещё как поймут. Тот же Юсуф, например, немного знал латынь. Лучше бы он её не знал! Тогда бы не смог он понять слов, которые сказал ему тот римлянин. что всё время находился рядом с посланницей Света (так он называл про себя Наджару). Да, он любил Наджару! Любил сильно и страстно. И, если любовь людей Востока обжигает, словно пламя, то, что же сделает ненависть?...
Юсуф прошёл дальше, а в палатку римских военначальников вошёл юноша - Карим. В руках его был поднос с вином и фруктами:
- Солнце скоро будет в зените. Не угодно ли достойным воином подкрепить силы и испить вина?
Карим поклонился, ставя поднос с принесёнными яствами на столик у входа. Ещё несколько пустынников сделали тоже, зайдя с такими же подносами в другире римские платки. Было не важно, нравились им эти Неверные или нет, но. пока они были союзниками и гостями в их землях, им должны быть оказаны почёт и уважение.

 Отправлено: 29.06.13 21:24. Заголовок: - Неужели он влюблё..

- Неужели он влюблён в меня? - прошептала она, и с улыбкой посмотрела в глаза римлянина.
- После того, что мне довелось здесь увидеть, услышать и прочувствовать за последние дни, я уже ничему не удивлюсь, - ответил он ещё тише. – В конце концов, трудно бывает разуму устоять перед красотой… Но… Я постараюсь не допустить, чтобы это нам помешало.
Словно бы в ответ её пальцы коснулись его щеки; она придвинулась ближе, а он, принимая это, в свою очередь сделал то же самое и теперь они были совсем рядом друг от друга; казалось, уже ничто их не разделяло.
- Тогда это очень печально, ведь у него нет никаких шансов, - снова прошептала она таким же голосом, как и раньше, касаясь своими губами губ Цезаря, а тот вглядываясь в неё и видя, что она и в самом деле искренна, ибо глаза ее сверкали, а грудь высоко вздымалась, не замедлил оставаться в долгу и, как прежде, поцеловал её.
- Отрадно это слышать… Так или иначе, в моих силах и в моей власти раз и навсегда решить и эту проблему. Никто и ничто не должны нам помешать достичь цели! Хватит с меня недовольных; они ведь могут в любой момент попытаться выразить своё недовольство…
»Она всегда остаётся самой собой и, в то же время, всегда разная – то весела, то делится возвышенными мыслями, то сама страсть, и больше для нее ничего не существовует, и в каждом настроении она всякий раз по-новому пленительна: с восхищением слушает, вдумывается в дальнейшие планы, говорит, что, по ее мнению, следует сделать… И она не останавливается на месте, а стремится всё дальше, проникает во все уголки и заполняет до краев… Тот самый Свет, о котором было уже так много сказано, словно бы в её глазах; губы при этом полуоткрыты, а на лице нежность и страсть, на какие, словно бы, способна лишь она…»
Когда же речь зашла вдруг про Свет и Фарнака, то воительница чуть отстранилась, но ненамного, будто бы став серьёзнее, достала небольшой кривой кинжал и принялась крутить его в пальцах, а затем, выждав паузу, наконец произнесла мягким, но уверенным голосом:
- Свет милостив. Он примет всякого. кто раскается и захочет впустить его в свою душу. И, если Фарнак скажет. что он согласен принять Свет, я прощу его и, буду любить, как брата. Но!
Тут вдруг кинжал вылетел из её руки и вонзился в персик, который был в небольшой серебряной чаше для фруктов. Это произошло так резко, что Цезарь невольно подался в сторону, повинуясь машинально возникшему инстинкту самосохранения.
И когда она продолжила говорить, тон её голоса внезапно стал резким:
- Если я, или мои воины заметим хотя бы тень предательства на его лице - его смерть будет мгновенной. Равно, как и всякого, кто посмеет предать нас.
- Очень хорошо… - ещё не вполне опомнившись, отозвался он, краем глаза осторожно поглядывая на кинжал. – Думаю, нам всё равно не придётся услышать от него подобных слов, потому что если бы он хотел сдаться и попытаться исправить совершенные им ранее роковые ошибки, то давно бы уже сделал это, а не присылал своих надменных послов совсем с другими речами и предложениями, которые на проверку оказались ещё и шпионами. Так что нам придётся вразумить его силой, и никак иначе. Да, именно так…
Когда взгляд её в который раз остановился на Цезаре, он не отвёл глаза в сторону.
Помолчав, Наджара добавила, снова подхватив свой кинжал за рукоятку и проводя по лезвию кончиками пальцев:
- Великий Свет могуществен. На том, или на этом свете, но, он исправит души тех, кто погряз во тьме. Вопрос лишь в том, успеет ли человек осмыслить его на этой земле, или предпочтёт остаться Неверным и умереть в муках.
- Это внушает уважение… Значит, исходя из данного постулата, все люди, не признающие веры в Свет, являются Неверными, имеют порочную душу, живут во тьме и обязательно должны умереть в муках без надежды на блаженство в ином мире? Впервые встречаю подобное верование и столь искреннее убеждение в правоте своих слов… Дело лишь в том, что это нельзя ни увидеть, ни проверить; это недоказуемо, как и любая религия, любой культ, вера в Богов, духов, призраков и прочие сверхъестественные явления… Другими словами, в это можно лишь верить, не вдаваясь в причины и не размышляя по данному поводу…
Тут воительница убрала кинжал в маленькие ножны у голенища правого сапога, вновь перевела взгляд на римлянина и спросила, прикоснувшись рукой к его шее:
- А что говорят тебе твои боги? Они благословили тебя на войну против Фарнака? Я не заметила ни одного жреца среди твоих людей. Как же вы общаетесь со своими богами? Кто несёт вам их слово?
Цезарь ответил не сразу.
- Не бойся, – наконец проговорил он, пытаясь повести свою речь легко и непринужденно, что ему, правда, удавалось, но не без заметных усилий. – Просто я уже отвык от привычки всегда и повсюду испрашивать благословение Богов только для того, чтобы сделать малейший шаг, и таскать вслед за собой всяких там жрецов, потому что для них нужны походные храмы и ещё много чего… После Рубикона я перестал брать с собою в походы фламинов, авгуров и гаруспиков… Знаешь, по-моему, они, Боги, не нуждаются в том, чтобы всякий раз тревожить их по нашим земным делам, ведь они и так все понимают и даруют успех сильнейшему…
- А может быть, всего этого и не нужно вообще? – слегка подумав, продолжал он. - Может, мы видим лишь то, что существует исключительно в нашем воображении. Единственное, что мы можем видеть вокруг себя – это игра света и теней. Откуда же нам, людям, знать природу потусторонних сил и вещей? Откуда нам знать, что истинно существует, а что нам только кажется?

 Отправлено: 30.06.13 00:06. Заголовок: Его речь завораживал..

Его речь завораживала. Равно, как и он сам. Когда он смотрел на воительницу, та тонула в его глазах, не желая искать спасения. Целеустремлённость, страсть, и желание осуществить задуманное, восхищали Наджару. Если он примет Свет... Если станет одним из нас, то ему верно суждено идти со мной рука об руку, и, возможно, даже Джинны почтят его своим присутствием и, позволят услышать себя... При мысли о небесных покровителях, на лице Наджары появилась блаженная умиротворённая улыбка. Но, потом, блаженство перешло в другие части тела, а сердце заколотилось вовсе не от религиозного экстаза, а потому, что Цезарь завладел её губами, даря сладкий. как дикий мёд, поцелуй. Женщина прикрыла глаза, растворяясь в нём, и отвечая на него не менее страстно. Когда поцелуй прервался, она спросила, всё ещё пылая страстным румянцем:
- Уж не собираешься ли ты убить Юсуфа? - на губах Наджары появилась улыбка, она всё также сидела рядом с Цезарем, медленно водя тонким пальцем, по его закованной в латы груди, - Не нужно этого делать. Он один из моих лчших воинов. В бою ему нет равных. Он не боится ни боли, ни смерти. Я доверила ему третий отряд. Если он сумеет подготовить солдат хотя бы в половину также, как подготовил себя - наши шансы на победу возрастут.
Она вновь приблизилась к возлюбленному, даря ему умопомрачительный поцелуй.
А потом, Цезарь много говорил о богах, и о жрецах, в которых нет нужды. О вере и её отсутствии. Наджара долго слушала его, думая, вправе ли она раскрывать ему свою тайну о Джиннах? Помнится, когда-то она рскрыла её Зене и Габриэль и Королева Воинов едва не убила её тогда. А сейчас? Как отреагирует Цезарь на это? Хотя, как я могу стыдиться Великого Света? Если Он сделал меня избранной, есть ли смысл скрывать это? Во взгляде предводительницы пустынников появилась решимость, черты лица, разгладившиеся были, под сладкой негой любовных утех, преобрели юылую уверенность.
- Возможно, для того, чтобы постичь истину, нужно быть Избранником Света. Или судеб, как говорят люди Запада. Например, я, не сомневаюсь в истинности своей веры. Джинны ведут меня по жизни.
Женщина посмотрела чуть вверх, улыбаясь чему-то своему. Тому, о чём могла и должна была знать лишь она одна. Вернувшись через полминуты на грешную землю, воительница проговорила, глядя на Цезаря совершенно серьёзно:
- Джинны показали мне, какой будет судьба моего народа в будущем. Нам суждено величие духа, но, к сожалению, будущие покаления утратят веру и духовные знания.
Женщина тяжело вздохнула и первела немного печальный взгляд на окно, где солнце уже было в зените и теперь невыносимо слепило. Дар, который Джинны подарили Наджаре, сейчас казался ей проклятьем. Зачем они показали ей. что станет с народом пустыни и, какие страдания им придётся вынести за свою веру? Не для того ли, чтобы показать мне. сколь крепка она будет? И, быть может, идя сейчас к своей цели, я смогу избежать хотя бы половины из этих ошибок? И, не только я... Взгляд пустынницы вновь скользнул по Цезарю. Наджара не была уверена, правильно ли она поступила, и, не рано ли рассказала ему всё, но, она точно знала одно: у них общая цель и Цезарь не предатель! И, коль скоро они до сих пор вместе, и никого из них не покарало испепеляющее пламя возмездия, значит, этот Неверный намного ближе к Свету, чем может показаться на первый взгляд.
- Идя к своей цели с той неустрашимостью, с которой ты идёшь к ней, ты сам не знаешь, насколько близок к истине, - проговорила Наджара. положив свою мягкую прохладную ладонь на ладонь римского полководца, - и к Свету ты ближе, чем ты думаешь. Просто ты нзываешь его иначе.
Улыбнувшись, предводительница поднялась на ноги и, проверив меч в ножнах, сказала:
- Я должна провести дневную тренировку и проверить готовность своих людей. Скоро солнце пересечёт зенит и нужно будет двигаться дальше.
С этими словами красивая воительница покинула здание городского собрания. Она сделала это сознательно. Нельзя было говорить Цезарю всего и сразу, потому что информацией можно отравиться, как едой, после долгого города. Если я сумела заронить в его душу частицу света, он придёт за остальными ответами на свои вопросы. А вопросов у него немало.

 Отправлено: 10.07.13 16:46. Заголовок: - Уж не собираешься ..

- Уж не собираешься ли ты убить Юсуфа? – она улыбалась, медленно водя пальцем по его груди. - Не нужно этого делать. Он один из моих лучших воинов. В бою ему нет равных. Он не боится ни боли, ни смерти. Я доверила ему третий отряд. Если он сумеет подготовить солдат хотя бы в половину также, как подготовил себя - наши шансы на победу возрастут.
- Ты всегда говоришь так прямолинейно? – спросил он. – А впрочем, это даже к лучшему, нежели скрывать собственные мысли, чем часто грешат некоторые весьма выдающиеся в своем роде римляне. Так вот, лично я не вижу пока веской причины этого делать, ведь это может посеять новое недовольство в рядах воинов. Поэтому пусть пока выполняет свой долг, а там дальше посмотрим, как будут обстоять дела. Хотя, не скрою, сейчас нам очень сильно может повредить именно отсутствие единства, слишком уж отличаются интересы у тех, кто согласился поддержать меня в этом походе… Из-за этого мне и пришлось лично объединить их, иначе сделать что-либо подобное было просто некому.
Когда же речь зашла о богах, жрецах и вере, во взгляде предводительницы появилась решимость, и её черты лица приобрели былую уверенность:
- Возможно, для того, чтобы постичь истину, нужно быть Избранником Света. Или судеб, как говорят люди Запада. Например, я, не сомневаюсь в истинности своей веры. Джинны ведут меня по жизни.
Женщина посмотрела чуть вверх.
- Значит, ты утверждаешь, что Свет и судьбы – это одно и то же? Что ж, это вполне понятно и допустимо. Но Джинны… К чему они здесь и какое оказывают влияние?
Воительница проговорила, глядя на Цезаря:
- Джинны показали мне, какой будет судьба моего народа в будущем. Нам суждено величие духа, но, к сожалению, будущие поколения утратят веру и духовные знания.
- К сожалению, у нас в Риме дети тоже зачастую во многом уступают величию отцов… Приходилось ли тебе слышать о Луции Корнелии Сулле, патриции, что впервые сосредоточил всю власть в Республике в своих руках и добился от сената права единолично занимать пост неограниченного и пожизненного диктатора римского народа? Пред ним не просто слепо преклонялись, словно пред каким-то самонадеянным восточным деспотом. Нет, римляне уважали его; разумеется, я говорю о настоящих римлянах. А всё потому, что он сам сумел достичь этого. Однако, в отличие от него, сын сего доблестного мужа отнюдь не блистал ни малейшими признаками дарования; напротив, он предпочитал тратить время на то, чтобы предаваться самым отъявленным порокам и тем самым всё более впадал в бездны ничтожества. И это далеко не единственный пример. Почему так? Неужто и в самом деле всё так предопределено, или это лишь вина людей, в отличие от своих предков неспособных постичь великое?
Женщина тяжело вздохнула и перевела взгляд в сторону, а затем вновь обратилась к Цезарю.
- Идя к своей цели с той неустрашимостью, с которой ты идёшь к ней, ты сам не знаешь, насколько близок к истине, - проговорила Наджара, - и к Свету ты ближе, чем ты думаешь. Просто ты называешь его иначе.
«Можно было бы рассказать тебе о том, как был принят Александр в Египте… Его там встречали не только как сына Бога, коим он всегда себя считал, но и как само величайшее божество, его именовали воплощением Амона на земле, самым могущественным и сильнейшим, да и сам он привык и уже не называл себя иначе… Да, можно, но лучше я не буду пока этого делать».
А вслух он сказал:
- Знаешь, как говорят некоторые философы? «Если хочешь быть Богом, будь им». Простая истина, которую далеко не каждый в силах осознать. В конце концов, если божественные силы создали выдающихся, избранных, по-настоящему великих людей, то такие люди, как мы, скорее все-таки в большей степени едины, чем различны – мы не только дети Богов, но при этом и сами Боги… Пожалуй, это самое простое объяснение тому, почему мы себя так возвышенно и необыкновенно легко чувствуем, ведь в нас есть бессмертная суть, которую никому и никогда не под силу уничтожить, - тут он снова поцеловал её.
Улыбнувшись, предводительница сказала:
- Я должна провести дневную тренировку и проверить готовность своих людей. Скоро солнце пересечёт зенит, и нужно будет двигаться дальше.
Цезарь неопределенно кивнул: сейчас уже другие мысли занимали его голову. «Враг близко, и по справедливости говоря, вряд ли получится сделать более того, что уже сделано, чтобы достойно встретить его… Но нам нужно совершить невозможное и покорить его!»


***


Остальные воины, как римляне, так и их союзники, были заняты делом. Один из восточных предводителей с несколькими своими приближёнными людьми – военачальниками и командирами отдельных отрядов - склонился над картой, дабы проверить тот маршрут в холмы, о котором говорил Цезарь. Дейотар стремился держатся подальше от воинов Наджары и находился сейчас посреди своего окружения; к нему в отсутствие Цезаря всегда возвращалась гордость и чувство громадного самомнения, которое порой подскакивало вверх до немыслимых пределов. В общем-то достаточно слабо разбираясь в военном искусстве и ставя во главу угла внешнюю форму и вид, но не содержание, он довольствовался отменным по его мнению зрелищем, что представляли из себя его воины, и фактически доверил ход дела своим полководцам, а сам только и делал, что расхаживал туда-сюда, с удовольствием глядя на них и отдавая порой распоряжения, которые сами по себе мало что значили. Разве что они могли польстить его царскому самолюбию, но не более того.
Только один из восточных воинов держался поодаль; мимо него прошёл декурион Тит Оптий в сопровождении одного из солдат своего отряда, на вопрос которого, где сейчас располагается Цезарь, он с усмешкою заметил:
- Теперь его найти дело нехитрое, - потом вдруг замялся было, но всё же решился продолжить: - Он там же, где предводительница этих... Как их... – но не смог придумать ничего лучшего, как дать стандартное определение народов, не относившихся ни к латинской, ни к греческой культуре: - … варваров.
Его спутник понимающе засмеялся.
- Мы сирийцы, - коротко бросил им проходящий мимо воин, лицо которого было скрыто чёрным шёлком, а кривой меч на поясе ослепительно сверкал на солнце.
Оба римлянина не ожидали ничего подобного и даже немного опешили, когда услышали эти слова, произнесенные пусть и с акцентом, но всё же по-латыни достаточно правильно. Один из них быстро оправился от изумления и хотел уже было ответить, но его товарищ сдержал его и отвлёк в сторону, а затем оба поспешили в свою центурию.
Со скучающим видом подошёл Эвримах, длинный меч которого по-прежнему волочился по земле, оставляя за собой неровный след; посмотрев вслед удаляющимся римлянам, он проговорил:
- Они слишком нахальные… Хотя, если так разобраться, чем я лучше их: ибо я всего лишь грек, который пошёл служить Цезарю? Уверен, даже в моём родном городе меня вспоминают нечасто и с явною неохотою, а на мою семью порой смотрят с презрением, но что тут поделаешь? Где добиться справедливости и спастись от разорения, как обеспечить жизнь своим детям? Самому приходится не лучше… Когда мне нужно было отменить один несправедливый приказ, то один центурион отказался повиноваться, хотя я старше по званию. Видите ли, он посчитал, что я не могу отдавать приказы урожденным римлянам… И что с того, что я в отличие от этого безграмотного хама прочитал все труды по военному делу, разбираюсь в литературе и истории так, как ему и не снилось? Но тут вовремя ко мне на подмогу подошли мои люди, и мы сумели настоять на своем. И жители округи были спасены от разграбления… Одно только утешает: не все римляне такие высокомерные, сам Цезарь не таков… Он даровал части населения гражданские права и свободы, распорядился построить в Греции акведуки, организовал службу медицины и образования, создал единую отрасль виноделия, следит за общественным порядком, водопроводами, дорогами, системами подачи питьевой воды и системами здравоохранения; наконец, поразив своего недруга Помпея, он принёс и установил вечный мир во всей Греции, которого до него мы не знали столетиями… Почему это мало кто понимает? Без него спартанцы быстро бы разгромили Афины, а потом пришли бы коринфяне и фиванцы и уничтожили бы там всё, что осталось… Видимо, если сами мы так и не смогли навести у себя порядок, суждено нам жить в мире и покое только под эгидой Рима…
Пожалуй, нечасто можно было увидеть его в такой грусти… Но вдруг он резко отошёл от Юсуфа и бегом направился к приближающимся всадникам:
- Куда вы ведете конницу? Цезарь приказал, чтобы вся она была в моем распоряжении… Ни в коем случае не надо вести её на передовые позиции, она должна быть в резерве! Да что вы понимаете! – накинулся он на военачальников Дейотара, а те только недоуменно переглядывались между собою. – Я принимаю командование и отведу эти две турмы туда, где они должны быть!
Он покачал головой:
- Да, нелегко мне с вами придётся… Вы поняли, что я вам сказал? Поняли вы хоть одно мое слово?!..
- Мы … - начал было один из командиров союзной конницы, но Эвримах резко махнул рукой:
- Назад, за полевые позиции! Быстро!


***


- Солнце скоро будет в зените. Не угодно ли достойным воинaм подкрепить силы и испить вина?
Один из людей Наджары вежливо поклонился, ставя поднос с принесёнными яствами на столик у входа в палатку.
- Спасибо, воин, - подчёркнуто медленно отозвался центурион Публий Вер и, жестом руки отослав обратно Карима, первым протянув руку, взял кубок и мигом осушил его. – Красота! Вот это я понимаю, настоящее вино! Не та кислятина, которой меня потчевали во время перехода из Египта, на этом проклятом Синае! Да вы сами попробуйте, узнаете!
Остальные римские командиры тоже подошли поближе.
- Один кубок никому не повредит, - миролюбиво проговорил Трогг. – Но два уже сильно развязывают язык, а после третьего, Вер, боюсь, как бы ты не упал и не захрапел прямо перед строем своих солдат! – и засмеялся.
Его смех был поддержан и другими. Среди присутствующих находились в том числе и оба центуриона, что незадолго до этого сопровождали командующего в лагерь пустынников: Гней Ланг и Эмилий Ленн.
- Ладно вам! – притворно обиделся виновник веселья. – Кто бы за меня переживал!...
Но тут внезапно в палатку стремительно вошёл примипил Луций Септимий Авл.
- Отставить! – с порога гаркнул он, только увидев поднос. – Противник приближается! Всем занять свои места во главе подразделений и вывести наши силы для обороны на укрепленные линии! Цезарю уже доложили, он идёт на свой командный пункт… Я направлюсь к нему и прошу офицеров связи следовать за мною!
Обстановка в мнгновение ока преобразилась: все быстро поспешили выполнить приказ и отправились к своим частям. Забрав с собою несколько человек, Авл так же стремительно бросился туда, где его уже ждал Цезарь.
Из доклада разведки он уже знал, что огромные массы вражеской конницы насколько это только возможно быстро приближаются к передовым линиям римских оборонительных укреплений; по словам разведчиков, высланных вперед на рекогносцировку и едва успевших вернуться без потерь, царь Фарнак бросил в бой одновременно несколько сот «знамён» своей кавалерии – зная, что под каждым из них выступило не менее тридцати-сорока всадников и одна тяжелая боевая колесница, нетрудно было догадаться, что вскоре римляне и их союзники подвергнутся одновременной массированной атаке неприятельской кавалерии общей численностью не менее чем в двадцать – тридцать тысяч человек…
Одна только конница Фарнака числом значительно превосходила небольшое войско Цезаря…
И сейчас она должна была столкнуться с римлянами и их союзными войсками, которые занимали недостаточно глубоко эшелонированные, не вполне готовые для боя укрепления…
Как же это произойдет?
Немыслимая тревога охватила сердце примипила, но он и виду не подал, устремляясь вместе со своими спутниками на командный пункт Цезаря…

 Отправлено: 10.07.13 23:11. Заголовок: Нет, Гай Юлий, не во..

Нет, Гай Юлий, не во всём ты прав... Нельзя уподоблять себя богам, ибо ваши боги, рано или поздно, будут поглощены Великим Светом и, с кем тогда ты будешь сравнивать себя? Так дмала воительница Востока, проводя тренировку. Впрочем, эти мысли можно было отложить до лучших времён, сейчас, это было не главное... Главной была победа! Победа над Неверными Свету и, освобождение угнетённых от власти Фарнака, который, как паук раскинул сети своего деспотизма над невинными. И ещё, из головы Наджары никак не выходили слова Цезаря об отсутствии единства между воинами. Да, я тоже это заметила... Светловолосая скользнула взглядом по рядам своих воинов. Юсуфа не было среди них. Он - гордый сириец, до того, как встретить Наджару и стать адептом Новой Веры, был предводителем одного из кочевых племён пустыни. Он привык сам держать власть, сам вести своих людей. С тем, что теперь им будет командовать женщина, он, конечно, стремился, но с трудом. Но, теперь, оно вон как обернулось: Юсуф влюбился в своего командира, влюбился в Наджару...

***

От воинов Наджары не укрылся тот факт, что некий Дайотар, которого Цезарь представил как союзника Рима в войне против Фарнака, не особонно-то принимает участия в подготовке войск. Его не интересовали ни тактика. не стратегия, он заботился лишь только о внешнем виде своих воинов. Фарид, заметив это, подошёл к Дайотару и проговорил на плохом, но, понятном без переводчика латинском:
- Не стоит делать своих воинов чересчур опрятными. Смерть всё равно обезобразит их. А, вот хорошая стратегия и готовность командира, дадут больше шнсов на то, что жизнь их продлится дольше, а красота продолжит радовать глаз.
Военначальник не стал дожидаться ответа Дайотара. Он был ему не важен. Пробуравив его взглядом чёрных глаз, Фарид скрылся в своём шатре.
Помятуя о разговоре с Цезарем, Наджара решила поговорить с Юсуфом до того, как им придётся вступить в бой. Она нашла мужчину за шатрами. Он сидел на песке, по-турецки и властными точными движениями палировал свой меч, всё время что-то бормоча себе под нос. Наджара присела на песок рядом с ним и коснулась его плеча:
- Твоё тело напряжено, а дух не спокоен, Юсуф, - мягко проговорила она, пытаясь заглянуть в сверкающие чёрные глаза воина, - что-то случилось?
- Нет, всё в полном порядке, предводитель, - коротко ответил мужчина, не взглянув на Наджару.
- Раньше ты звал меня по имени и смотрел в глаза, когда говорил, - похолодевшим недовольным голосом проговорила воительница, чуть сжимая пальцы на плече пустыннника.
Тот повернулся к ней и соизволил посмотреть в глаза. И, увидев его взгляд, Наджара опришла в невольное замешательство: столько власти, страсти и огня было в этом взгляде, что у воительницы пересохло в горле. Не было смысла задавать вопросы - он любил её, причём, любил беззаветно, неистово и, настолько страстно, что это даже пугало. Пугало, и нравилось одновременно. Мысленно, Наджара невольно перенесла взгляд сирийца на Цезаря: вот бы и он хотя бы раз посмотрел на меня также! Наджара хотела было что-то сказать, но в лагере послышался шум и громкие голоса римских союзников, призывавших строиться. Враг близко! Лицо Наджары в мгновение ока стало решительным и жёстким, глаза вмиг вспыхнули, толи светом, тои фанатичным блеском. Она резко поднялась с песка и проговорила:
- Оставь свои тревоги Юсуф. Сейчас не время для них. Враг близко и, свет благославляет нас, потому соберись и обрушь всю свою ярость на врага.
Женщина коснулась его лба кончиками пальцев и ободряюще улыбнулась, произнеся заветное: "свет восторжествует".
- Свет восторжествует, - эхом отозвался пустынник, глаза которого тоже начали разгораться фанатичным огнём, словно бы Наджара через прикосновение зарядила его своей энергией.

***

Строиться в отряды по тридцать человек! Рассредоточиться по флангам! Фарид, возьми своих людей. Прикрывайте римские легионы и, немедленно докладывайте римским полководцам об опасности, если заметите её первыми!
Властный уверенный голос Наджары звучал над холмами, в которые они направились, по выходе из города. Римские колонны, и колонны пустынников были выстроены так, чтобы более легко экиперованные сирийцы смогли бы, если что, прикрывать собой тяжело вооружённых римлян, а самим оставаться почти незамеченными. но способными предупредить о малейшей опасности. При этом, никто ни у кого не будет путаться под ногами, ибо это сирийцы хорошо оотрепетировали ещё во время тренировок. Наджара с Цезарем выдвинулись чуть вперёд, с небольшими отрядами заняв один из холмов.
Вдруг вдалеке показалась кавалерия Фарнака, впереди которой были боевые колесницы. Численностью, они превосходили и сирийцев и римлян вместе взятых.
- Дайте мне частичку света и силы победить! - прошептала Наджара, видимо, обращаясь к Джиннам, чуть подняв голову вверх. Потом женщина повернулась к Цезарю, - Иди к своей... Нет, к нашей цели бесстрашно. Ты - Избранный, не бойся смерти.
Её глаза горели, а сама она излучала уверенность и силу, а ещё, её губы беззвучно тшевелясь, прошептали римлянину: "моя любовь с тобой". Она не была уверена, услышиал ли он её, но знала, что после боя скажет ему об этом вслух, обязательно скажет. А, если они не вернутся... Нет! Свет не оставит нас!/i]
- К бою, воины света!!! - вдруг прокричала она в фанатичном неистовстве, обнажая опасно сверкнувший в полуденном солнце меч и, пуская коня в галоп.
- Свет восторжествует! - хором прокричали все воины Востока, из разных концов своего местоположения, и, поглубже надвинув на лицо чёрные покрывала, устремились вниз с холма.

***

...Бой был яростный и, устрашающий по своим масштабам. Воины Фарнака были яростны и жестоки. Их дисциплина, впрочим, как и дисциплина римлян, были идеальны. Но, вот горячности и неистовства сирийцев у воинов Фарнака не было. Словно бы мистические чёрные тени, пустынники бросались в самую гущу боя, выкрикивая воинственный клич. Их кривые клинки сверкали, то тут, то там. слепя яркими бликами отражённого солнца. Вёрткие и проворные, Воины Света проводили обманные манёвры, заставляя воинов Фарнака сталкиваться со своими же солдатами и, те, по инерции, вонзали мечи друг в друга. Команды и приказы в отрядах пустынника звучали редко - люди Востока отлично знали своё дело. Чаще всего, онир накидывались на противника сзади, просто отрезая головы острыми, как бритва, лезвиями, так что кровь убитых брызгала фонтаном. Сами они, конечно, тоже получали раны и, зачастую, довольно тяжёлые, но не чувствовали боли и продолжали бой до тех пор, пока просто не падали в обморок от кровопотери, или от несовместимых с жизнью ран. Может, виной тому был опий, которым онир натирали тела перед битвой. может фанатизм веры, а, может ещё что-то... Кто знает.
Юсуф сражался вблизи Наджары. Так случилось, что Цезаря рядом с ней не оказалось. В гуще боя, то ли он, толи она, немного сместились от центра к флангам, так что, Юсуф, старался как можно лучше защитить предводителя. Фарид и его люди помогал Дайотару, прикрывая тылы. И вот, в разгар битвы, когда стрелы, копья и пущенные кинжалы летали со скоростью света, Дайотар, вдруг, решил, что ему срочно понадобился его плащ с золочённой пряжкой, который он снял в начале боя (тот был слишком длинным, и мог быть помехой). Теперь, он почему-то передумал. Дескать, враг должен видеть командующего. Пока Дайотар возился с пряжкой, в него потелето пущенное копьё. И, оно поразило бы, если бы, неизвестно откуда бросившийся ему наперерез Фарид, не закрыл Дайотара собой. Однако, Фарид не рассчитал тяжести копья и той силы, с которой оно было пущено. Острое древко вонзилось ему в плечо. Выдернув копьё, Фарид поморщился от боли, но под чёрным покрывалом этого не было видно. Снова выпрямившись, он зло посмотрел на Даёотара, который, видимо, поняв, в чём дело, поспешил затеряться в рядах своих солдат и сражаться там. Тяжёлая доля была нам дарована Светом - сражаться с западными шакалами, - подумал Фарид и ускакал дальше.
Сама же Наджара сражалась как дикий зверь. В одной её руке был меч, в другой кинжал. Крутящимися движениями, подобно смертоносному смерчу, она перебегала от одного противника к другому, с остервенением рубя их направа и налево. Зубы и губы женщины были плотно сжалы и, только глаза пылали гневом. Она не произносила ни слова во время боя, как и подобает воинам востока, только изредко звучали фразы, наподобия: "придите к свету или умрите!", "Свет исправит ваши ошибки!"

 Отправлено: 11.07.13 21:23. Заголовок: Один из восточных во..

Один из восточных воинов подошёл к царю Дейотару и проговорил:
- Не стоит делать своих воинов чересчур опрятными. Смерть всё равно обезобразит их. А, вот хорошая стратегия и готовность командира, дадут больше шансов на то, что жизнь их продлится дольше, а красота продолжит радовать глаз.
Тот явно не ожидал ничего подобного и в первый миг буквально остолбенел от изумления, но потом это чувство сменилось раздражением и недовольством: с какой стати его, известного правителя и знаменитого политика, осмеливается поучать какой-то непонятно откуда взявшийся, простой, ничем с виду не примечательный и не выдающийся, не имеющий особых заслуг воин или командир мелкого отряда? Сам факт этого происшествия буквально возмутил царя до глубины души; еще ни один простолюдин не осмеливался говорить с ним подобным тоном и вкладывать в свои слова к нему столько упрёка и неприязни. Поэтому он словно встрепенулся от злости и хотел было уже ответить этому наглецу, как подобает, чтобы раз и навсегда проучить его, но неизвестный уже успел уйти, не став дожидаться гневных царских слов в свой адрес. И единственными слушателями тирады, произнесенной с ярко выраженной интонацией оскорбленного величия, стали только придворные из ближайшего окружения Дейотара:
- Да как он посмел столь нагло и опрометчиво обратиться ко мне с такими ничтожными, полными глупого самомнения и невежества словами?!.. Я тетрарх Галлогреции, царь Малой Армении, самый лучший, знатнейший, благороднейший, достойнейший и величайший из правителей Восточных земель, единственный по-настоящему верный друг и союзник богоравного и богоподобного героя, властелина всего цивилизованного мира – Цезаря, от Босфора до Каспия, от Эвксинского Понта до Аравии! – царь бешено накинулся на придворных. – О, сколь тяжко мне было слышать речи упрёка из уст сего не меру заносчивого воина!.. Нет, я этого так не оставлю! Скорее настигните же его и приведите ко мне, дабы я сам смог учинить над ним суд и расправу за клевету и оскорбление моего царского величества!
- Нижайше прошу выслушать меня, о достойнейший из царей… - начал говорить один из приближенных. – Эти люди также были призваны сюда Цезарем, да живёт он в веках и славится его имя вечно! - и теперь считаются такими же его союзниками… Кроме того, они по некоей причине столь важны для него, что он высочайшим своим повелением распорядился позволить им вершить многие важнейшие вещи… Прошу и заклинаю тебя именами всех наших Богов, о величайший, не вступай же в противоречия со столь умудрённым опытом и благочестием мужем, коим является Цезарь, да пребудет его расположение с нами! - а лучше позволь нам самим устроить так, что подло оклеветавший тебя нечестивец отправится на тот свет!
- Что?!... Вы предлагаете мне мстить тайно, под покровом ночи, как уличенному в преступлении рабу?... Ну уж нет, никогда не бывать этому! Дейотар Величайший никогда не будет так унижаться! Повелеваю испросить на то высочайшего соизволения равного бессмертным Цезаря, да не оставит нас его не знающая границ и пределов милость! – и осудить наглеца за оскорбление величества!
- О, подобный луне!...
- Молчать! Ничего более не желаю слышать! Ступайте прочь, глупцы, и свершите всё так, как я вам повелел! Иначе ваши головы полетят прочь наземь, подобно камням во время обвала в горах!
Те молча склонились перед ним и отошли. Царь, всё ещё не в силах успокоиться, размашистыми шагами двинулся к своим войскам и уже через минуту обрушил поток недовольства на своего главного военачальника, который вообще был здесь не при чём, просто не вовремя подвернулся под руку и теперь смиренно ждал, пока поток царского гнева будет излит на его ни в чём не повинную голову…


***


Спешивший поскорее достичь наконец командного пункта своего полководца, примипил Луций Септимий Авл в сопровождении подчинённых ему лично офицеров связи бодро стремился к линии укреплений, где уже должен был находиться сам Цезарь вместе со своим личным окружением самых доверенных и приближенных лиц - преторием, но одно внешнее событие на миг задержало его. А именно, он внезапно узрел, как Наджара направилась куда-то в сторону и, увидев за шатрами одного из своих людей, который мрачно расположился прямо на песке и натачивал меч, подошла к нему и опустилась рядом. Казалось бы, ничего не значащая мелочь… Но старый опытный римский командир просто нутром почуял, что здесь что-то не так… К сожалению, у него не было ни секунды времени, зато по пятам за ним следовали преданные ему офицеры и, воспользовавшись этим, он, не останавливаясь, на ходу быстро приказал одному из них:
- Гирций, присмотри за тем, что там происходит, и что они там делают! – властным жестом он указал в сторону шатров. – Мне думается, это не к добру…
Квинт Гирций, один из самых молодых римских офицеров Шестого легиона, тоже на ходу, не останавливаясь, посмотрел в указанном направлении. Судя по всему, он был ещё моложе даже злополучного Нонна; могло показаться так, что командный чин он получил сверхурочно, скорее всего не за какие-то выдающиеся заслуги, а всего лишь по протекции вышестоящих покровителей.
В лагере уже вовсю слышался шум и громкие голоса римских командиров, которые в поспешном порядке выводили строится центурии, манипулы и когорты.
- Затем поспешишь вслед за мною в преторий Цезаря и сообщишь обо всём, что тебе удалось увидеть и узнать! Понял? Действуй! – и примипил, даже не дожидаясь ответа, помчался дальше.


***


- Строиться в отряды по тридцать человек! Рассредоточиться по флангам! Фарид, возьми своих людей. Прикрывайте римские легионы и, немедленно докладывайте римским полководцам об опасности, если заметите её первыми! – всем был хорошо слышен чёткий, пронзительный, но в то же время неожиданно твердый и жесткий, даже безжалостный голос Наджары.
Напротив, Цезарь ощущал себя не столь уверенно. Можно сказать, что, не ожидая подобной совершенно безрассудной с точки зрения военного дела вражеской атаки, он был застигнут совершенно врасплох. Поэтому ему приходилось единовременно отдавать самые различные приказы:
- Немедленно отозвать всех наших солдат от шанцевой работы! – распоряжался он, а вестовые стремительно мчались передавать его слова командирам подразделений. – Всем как можно быстрее взяться за оружие! Командирам вывести войска на линии укреплений и рассредоточить их сообразно плану!
Однако, как он не стремился поскорее привести в боевую готовность римские части, тем не менее, внезапная суматоха наводила на некоторых из воинов большое сомнение в успехе дела, и даже страх. Они неуверенно взирали вперед, словно ожидая чего-то.
Заметив приближение неприятельской кавалерии, впереди которой шли четырехконные царские колесницы с серпами – гордость Фарнака, отменные боевые машины для массового убийства, созданные им по примеру колесниц персидского монарха Дария Ахеменида, римляне стали готовиться открыть по ним стрельбу из многочисленных заранее подготовленных метательных орудий и осыпать их стрелами луков.
- Мы готовы начать массированный обстрел! – доложил один из офицеров – дежурный наблюдатель.
- Ещё рано! – произнес Цезарь. – Стрелять только по моей команде!
Его слова мнгновенно разносились вокруг.
Сам он стоял в мощно оборудованном и оснащенном укреплении, которое было выстроено специально для его штаба; там же находился преторий полководца – его свита и всё необходимое для ведения боя и эффективного командования. Тем не менее, оттуда можно было созерцать всё поля боя, что открывалось перед взглядами Цезаря и его штабных офицеров как на ладони.
- Цезарь, противник на расстоянии десять стадий от наших передовых линий! – с тревогой произнес другой офицер.
- Рано! – отозвался римлянин. – Приказываю ждать!
- Есть!
Конница и колесницы Фарнака мчались с небывалой быстротой, пожирая остатки пространства, разделявшего его от римских войск и их союзников.
- Восемь стадий…
- Ждать, я сказал!... Огонь только по моей команде!
Рядом с Цезарем все словно замерли в оцепенении.
- Семь… - проговорил наконец упавшим голосом наблюдатель.
В штабе царила звенящая тишина.
- Пять…
- Теперь пора! – повелел полководец. – Залп из всех орудий первой линии!
Через полминуты катапульты, баллисты и скорпионы первой линии выпустили по врагу целый град метательных снарядов. Они буквально накрыли сплошной пеленой передовые ряды атакующих и превратили их в кровавое месиво. Разбитые колесницы, искалеченные и убитые люди и лошади заполнили равнину, препятствуя остальным двигаться дальше. Образовались заторы, и нападающие вынуждены были замедлить продвижение.
- Залп второй линии! – продолжал командовать Цезарь.
Снова небо над равниной и холмами словно почернело от огромнейшего количества средних и тяжелых стрел, камней и зажигательных ядер. Они обрушились на скопления воинов Фарнака, которые образовались после первого залпа, и нанесли ещё больше потерь неприятелю.
- Лучникам – беглый огонь! Перезарядить все орудия первой и второй линий! Затем продолжать! Третьей линии открыть стрельбу на поражение врага! – последовали один за другим очередные приказы; впрочем, они столь же молниеносно выполнялись, как и отдавались.
Стрелы из луков дождем посыпались на вражеских солдат. Камни и ядра косили воинов противника целыми рядами.
- Дайте мне частичку света и силы победить! - прошептала приглашенная туда же Наджара, видимо, обращаясь к своим Джиннам, и чуть приподняв голову вверх.
Её глаза горели, а сама она излучала уверенность и силу.
Она обратилась к Цезарю:
- Иди к своей... Нет, к нашей цели бесстрашно. Ты - Избранный, не бойся смерти.
- Думаю, пока ничего не случится… Мы встретили вражеский натиск во всеоружии и теперь постараемся его остановить, - ответил он. – И разумеется, мы добьемся того, что хотим сделать.
Полководец быстро посмотрел на неё:
- Всё-таки тебе было бы лучше оставаться здесь…
Чуть помолчав, он продолжил:
- Вражеская конница гораздо сильнее нашей… Мы всего лишь приостановили её… Скоро мне придется вводить в битву остальные силы… Я буду командовать моими войсками и руководить боем отсюда, с этой укрепленной позиции. Она отлично защищена со всех сторон и подступов; к тому же только здесь, в штабе претория, находится центурия моя личной охраны… Это моя гвардия, которая готова умереть за меня. Здесь безопасно. Поэтому я предлагаю тебе…
Но женщина уже устремилась из штаба навстречу своим людям:
- К бою, воины света!!! – неистово закричала она, обнажая сверкнувший в лучах яркого, ослепляющего полуденного солнца меч и, словно взлетев на ожидающего её рядом с преторием коня, помчалась вперед с немыслимой для римлян, увидевших это великолепное и просто поразительное по силе зрелище.
- Свет восторжествует! - хором отвечали ей преданные воины Востока, и, поглубже надвинув на лица чёрные покрывала одежд, устремлялись из укреплений вниз с холма, навстречу врагу .
- Ну что ты будешь делать… - покачал головой Цезарь. – Впрочем, останавливать её сейчас было бы чистым самоубийством…
Стоявший рядом офицер претория кашлянул:
- С твоего позволения… В этом сражении нам очень поможет разве что доблесть наших солдат да природные свойства местности… Но всего более нам следует уповать только на милость бессмертных Богов, которые вообще принимают участие во всех превратностях войны, особенно же там, где всякие человеческие расчеты бессильны… Фарнак ещё не ввел в бой пехоту, а мы так и не можем задержать его конницу…
- Посмотрим, - ответил Цезарь и тут же снова скомандовал:
- Ни на миг не прекращать обстрел! Беглый огонь из всех орудий!
- Есть! – отвечали ему, и новые снаряды по-прежнему сыпались на воинов Фарнака. От стрел на месте боя было сумрачно, словно посреди дня наступил вечер… Да, стрелки и лучники хорошо знали своё дело, но надолго ли их хватит? И сколько ещё нужно приложить усилий, чтобы сломить натиск врага?
Пока никто из римлян не знал ответы на эти вопросы.


***

Однако вскоре битва переместилась настолько близко, что Цезарю пришлось вводить в дело римские войска и завязывать рукопашную схватку с остатками вражеской кавалерии и подоспевшей ей на подмогу пехотой. Тут начался большой и ожесточенный рукопашный бой; срочно высланные на правый фланг когорты Ланга и Вера принялись отражать атаки врагов, которые стремились вниз по крутому склону, дабы закрепиться на равнине и тем самым разделить римские позиции надвое, а затем в сражение вступили все войска царя Фарнака, и в результате этого на левом фланге и в центре создалась довольно непростая ситуация... Отправленные на подмогу своим когорты Ленна и Авла достаточно подошли к неудобному для них месту, но после ожесточенной схватки были сбиты оттуда, и упомянутое одним из римских офицеров неудобство местности поставило их в тяжелое положение… Первая линия полевых укреплений римлян также несла огромные потери, хотя ещё продолжала вести стрельбу, поддерживая своих…
Цезарь приказал союзным войскам царя Дейотара немедленно наступать по фронту, тогда как конница должна была нанести удар в стык вражеских отрядов, где он правильно сумел заметить самое незащищенное место во всей их диспозиции. Кроме того, сопротивление там могла оказать только пехота, уже измотанная и не такая многочисленная, как на других участках.
Свежие силы, направленные в битву, оказались там весьма своевременно. Римляне продолжали держаться; увидев, как к ним идёт помощь, они сами атаковали неприятеля и принялись теснить его…
Сам Цезарь продолжал оставаться на своем командном пункте, но теперь он стоял на возвышении для наблюдателей и, фактически в полный рост возвышаясь над бруствером, наблюдал за ходом сражения, хотя стрелы и мелкие ядра вперемешку с камнями продолжали сыпаться отовсюду.
- Просим тебя, о Цезарь, не ищи свинца! Позволь нам выполнить свой долг перед тобой и Римом! – говорили ему офицеры претория.
- Нет, я знаю свою судьбу! – отвечал он. – Мне нечего бояться!
- Отправь нас в бой! - обращались к нему один за другим.
Он же на это отвечал так:
- За тысячи миллиариев от Рима я не могу позволить себе рисковать своей гвардией!
... Царь Дейотар вынужден был лично возглавить штурм линий врага; конечно, это стало для него определенной неожиданностью, но деваться было некуда, и он согласился сделать всё от него зависящее. Выехав на своём более чем роскошном коне, царь повёл отряды союзников в битву…
- Подайте сюда мой плащ с золочёной пряжкой! – скомандовал он приближенным, - Враг должен видеть того, кто выступает против него!
Один его приближенный из свиты военачальников с поклоном подал ему плащ. Царь завозился с пряжкой, но тут в него полетело копьё, пущенное чьей-то умелой и на редкость хладнокровной рукой…
Приближенные оставались на местах, а может, они просто не успели вовремя отреагировать? Но какой-то воин внезапно бросился вперед и закрыл Дейотара собой. Древко копья тут же вонзилось неизвестному герою в плечо, но он выдернул его, выпрямился и с неприязнью посмотрел на царя… Тот узнал его, и замер было в страхе… Захотелось повернуть коня и бежать, спасать свое царское достоинство и жизнь… Но за спиной еще оставались так и не подавленные врагом линии римских укрепленных позиций… Вспомнив об этом, Дейотар очень кстати подумал о том, что такое поведение очень может не понравится римлянам, и, тяжело вздохнув и словно обрекая себя на участь мученика, поспешил к свите военачальников и велел двигаться вперед, приказав наконец бросить в пекло сражения основную часть сил, но сам лишь последовал за ними, причем крайне осторожно, чтобы свита охраняла его и сопровождала посередине собственного отряда, в глубине строя…


***


Цезарь приказал коннице напасть на врага, дабы поразить его в самое уязвимое место.
Массированный удар нескольких тысяч солдат римской кавалерии пришелся как раз туда, в стык вражеских рядов… Вдруг из-за ближайшей длинной гряды небольших холмов вся эта лавина вырвалась на открытое место и сразу же бросилась на поредевшие шеренги отрядов Фарнака, мнгновенно снесла их прочь и, развивая успех, лавой пошла дальше, туда, где продолжал кипеть ожесточенный бой, исход которого ещё висел на волоске…
Одним из первых в этой неожиданной для противника атаке принял участие Эвримах со своими греческими и македонскими всадниками. Им удалось развить хорошую скорость, и теперь они неслись, подобно ветру, с быстротой молнии орудуя длинными клинками… Как правило, каждому из них достаточно было нанести вражескому воину один-единственный удар, чтобы тот упал и больше не поднялся… Помогло и то, что Фарнак не мог уже противопоставить им свою кавалерию, а пехота не могла одна сдержать столь внезапный натиск. Как бы то ни было, они стремглав опрокинули целое крыло неприятеля…
- А-а! – кричал во всё горло Эвримах, не на секунду не переставая рубить бегущих врагов; он и его люди в мнгновение ока сносили головы, разрубали тела на части, кололи, поражали солдат противника в спину… - Давненько я так не веселился!
И, нанося очередной рубящий удар, скомандовал:
- Пленных не брать! Мы порубим их всех на куски! Это по-нашему!
- Да! Пощады никому не давать! Слава Цезарю! – поддержал его единогласно целый хор голосов, и избиение воинов Фарнака продолжалось…
- За Рим! – вдруг завопил один из всадников.
- Да! За Рим!
- И за Грецию! – вмешался ещё кто-то…
Это была самая настоящая бойня, кровавая баня… Практически ни один воин Фарнака не видел ничего подобного. Враги в ужасе бежали прочь, спотыкались, падали, чтобы больше никогда не подняться… Как правило, последнее, что солдаты восточного деспота успевали разглядеть в своей жизни, были длинные кавалерийские мечи греков и македонцев…
… Эвримах в очередной раз нанёс смертельный удар в спину врагу и понесся к маленькой группке неприятелей, которые уже побросали ставшие бесполезными мечи и кинжалы, и теперь, дрожа, стояли в поднятыми руками, смотря в землю и не осмеливаясь даже поднять глаза… За ним мчались другие конники… Еще несколько секунд – и на месте группы вражеских воинов лежали только трупы…
Вдруг он увидел, как неподалеку люди из отряда Наджары отчаянно сражаются, схватываясь лицом к лицу с отборными, гвардейскими частями Фарнака – это был резервный полк восточного царя, только что брошенный им в битву, чтобы спасти положение на участке прорыва римской конницы и выправить ход битвы в целом… Взмахнув рукой и приказав своим следовать за собой, он стремительно подлетел к ним, как раз в тот миг, когда сама Наджара расправилась со своим очередным противником.
Гордо подбочась в седле, грек крикнул ей:
- Вы хороши, ничего не скажешь! Но куда вам до нас, потомков Филлипа и великого Александра! Мы уже отправили в Тартар половину вражеского войска и сейчас истребим остальных! Да, убъем всех, верно? – повернулся он к подчиненным.
Те залихватски поддержали:
- Правильно! Убъем всех! Вперед!
Кавалеристы принялись быстро рубить оставшихся в живых пеших гвардейцев Фарнака на глазах у Наджары и ее людей… Рубили сплеча, сбоку, снизу… Сам Эвримах, который считал себя виртуозом и гением кавалерийской атаки, чем крайне гордился, решил показать свое искусство: быстро раскручивая длинный меч в руке, моментально раскроил череп одному гвардейцу и тут же пронзил в спину второго…
А по сторонам уже лавой неслись другие всадники, охватывая гвардейский полк с флангов и стремительно работая мечами… Гвардейцы падали один за другим…

 Отправлено: 12.07.13 18:00. Заголовок: Когда Эвримах сделал..

Когда Эвримах сделал Наджаре сомнительный комплемент, о том, что они, всё-таки, хороши в бою, но не лучше, чем он и его люди, светловолосая воительница подошла к нему и мягко сказала, так, будто бы объясняла какую-то, давно понятную, но, почему-то неведомую ему, Эвримаху, истину:
- Если мы сейчас победим, будет неважно, кто и как сражался. У нас не смотр войск, и не тренировка. Мы на поле боя и, мы союзники. Здесь нет лучших или худших.
Перед Великим Светом все равны, - подумала Наджара, но вслух этого не сказала. решив, что понять её сможет лишь Цезарь.
Дальнейший бой длился уже недолго. Но, уже было ясно, что союз Рима и сирийских кочевников победил. На поле боя остались горы трупов, земля была обильно залита кровью. Переломанные копья, луки, стрелы, отброшенные мечи и ножи, обломки колесниц Фарнака: вот всё, что осталось после грандиозной битвы. к которой так готовились обе армии. Смотреть на всё это было тяжело и неприятно, однако, пустынная воительница чувствовала себя необыкновенно легко. Ещё один очаг зла подавлен. Значит, в мире станет ещё больше места для света, который можно будет посеять в сердцах людей. В порыве чувств, Наджара обнималась со своими воинами, как обнимаются с братьями или дальними родственниками, после долгой разлуки. Найдя Цезаря, она также тепло обняла его и проговорила, счастливо улыбаясь:
- Мы смогли. Свет не оставил нас! Я безумно этому рада. А ты? Ты рад?
В это время к Наджаре и Цезарю подошёл Фарид и, поклонившись римлянину объявил:
- В честь нашей победы жители города хотят устроить большой праздник. Поспешите, вам необходимо там быть.
- Да-да, мы сейчас идём, - улыбнулась красавица и, тронув Цезаря за плечо, сказала, - идём, нас ждут.

***

Вернувшиеся через некоторое время жители, встретили победителей празднично украшенными улицами и богатымии дарами, среди которых, конечно же были изделия местных ремесленников: золотые кубки, драгоценности, богатые ткани и лучшие вина. Праздничные пиршественные столы накрыли прямо под открытым небом. Вокруг них танцавали самые красивые девушки города и игралир лучшие музыканты. Когда все уселись, из-за стола поднялся седой старец - старейшина города. У него были длинные белые волосы и не менее длинная боорода. Обведя взглядом всех, он проговорил тихим, но, неожиданно твёрдым голосом:
- Когда наш город узнал о том, что Фарнак близко, мы почти отчаялись, ведь, среди нас почти нет воинов. Но боги послали нам вас, - он посмотрел на Наджару и её воинов, - людей Света, что живут в золотых песках. И ваших союзников, - теперь старик обвёл взглядом римлян, которых здесь было ольшинство, - могущественных воинов Запада. Посланников великого Рима. Мой народ - народ Зелы будет вечно почитать вас и помнить, как великих освободителей! Слава вам!
- Слава освободителям! - хором проговорили остальные горожане.
Как по команде, на сидящих за длинными столами посыпались лепестки белых и розовых цветов, а музыканты запели какую-то хвалебную песнь на своём диалекте, который с трудом понимали даже пустынники.
Но, дже не понимая слов, восточная воительница сияла счастьем. принимая эту благодарность. Без головного убора, но в белом походном плаще. она выглядела как-то величественно, что ли. Подстать Цезарю, который был подобен царю или богу. Они сидели рядом и, кто-то из девушек танцовщиц, видимо, поняв. что они главнокомандующие, надел им обоим на головы тонкие золотые обручи. Конечно, это был не лавровый венец Рима, но Цезарю он шёл. Наджара же чувствовала себя в этом украшении немного неуютно, но снимать не стала, не желая обижать хозяев.
- Ради вот таких моментов мы и ведём наши Священные Войны, - проговорила женщина, держа в руке серебряный кубок с вином, - посмотри, как счастливы эти простые, но добрые люди. Я хочу, чтобы мы смогли нести это счастье по всей земле. И, ничего, что ему предшествует кровь. Нет ничего правильнее борьбы за добро и за Великий Свет.
Сияющая и величественная Наджара улыбнулась Цезарю, и её взгляд с надеждой был устремлён на него. Её глаза как бы задавали безмолвный вопрос: "а, разделяешь ли ты мою радость?"

 Отправлено: 15.07.13 20:35. Заголовок: До того, как весьма ..

До того, как весьма неожиданно для противника и очень кстати для союзных войск в бой была брошена свежая, ранее не принимавшая участия в битве конница, которая в конечном итоге и привела к успеху и полной победе над врагом, исход сражения долго оставался неясным.
В отличие от римского командующего, царь Фарнак наблюдал ход боя из своего лагеря, не выдвинувшись вперёд, хотя к нему так же, как и к Цезарю, постоянно прибывали и убывали гонцы с новыми донесениями. Когда довольно многочисленные, но слабо организованные и не имевшие боевого опыта отряды Дейотара перешли было в наступление, но были быстро остановлены и отброшены обратно, царь уверился в благополучном для него исходе битвы и распорядился отправить собственные отборные подразделения на штурм тех римских укреплений, что так и оставались не взятыми после ожесточенной схватки.
Он вызвал к себе командира гвардейских войск, достаточно известного у них на родине военачальника Пакора и повелел ему немедленно пустить в дело элитные части и подавить оставшиеся очаги сопротивления.
- Отправляйся же и сверши то, что от тебя требует твой долг! – напоследок сказал он.
- О благороднейший и славнейший среди царей!– ответствовал Пакор, в очередной раз низко кланяясь своему владыке и повелителю. – Мудрейший из мудрых, преисполненный неисчислимых достоинств и совершенств, непоборимый и непревзойденный в воинском искусстве, первейший и непобедимейший из воинов, царственный лев, да славится во веки веков имя твое и имя твоего счастливого рода! Я учиню всё так, как ты соблаговолил приказать мне! – и поспешно направился собирать и вести своих гвардейцев на генеральный штурм, дабы одним натиском снести прочь этих гордецов и выскочек римлян, и их жалких союзников!
Однако на самом деле он думал совсем другое: «Уже сотни и тысячи наших людей остались на поле брани, а упрямый враг всё не желает покориться и признать наше превосходство! Более того, он продолжает поражать наших воинов из укреплений, хотя значительная часть его армии уже рассеяна и вынуждена кое-как отбиваться от наших атак… Но всё-таки не слишком ли рано царь приказал мне предпринять лобовое наступление на римские позиции? Подобная задача очень опасна, учитывая то, насколько превосходно они укреплены и обустроены… Я знаю римлян; они будут отчаянно цепляться за каждый клочок земли, прежде чем отдать его нам. Кроме того, гвардия – это наш последний резерв; все остальные войска уже в бою и, несмотря на то, что удача нам благоволит, до сих пор не могут достигнуть цели! Как бы то ни было, мой долг – повиноваться царю, и пусть Боги решат, кто более всего достоин одержать победу!».
С такими мыслями он отдал распоряжение готовить свои части к вступлению в битву и, когда те, предусмотрительно обойдя опасные участки, где сражение кипело со страшной силой, выбрались на оперативный простор и атаковали римские укрепления по всему фронту, на миг уверился было в успехе. В самом деле, истощенная непрерывным натиском первая линия римских позиций тут же пала, вскоре пришёл черед и второй.
Гвардейские войска шли вперед в полный рост, в пешем строю, выставив вперед длинные копья и численностью подавляя защитников римских линий – действительно, на одного римлянина там пришлось по меньшей мере пять воинов Фарнака. Эта психическая атака казалась жутчайшим наваждением, самым страшным кошмаром для римлян… Нет, они по-прежнему храбро бились, обороняя свои окопы, лучники вели непрерывную стрельбу, выпуская по врагу множество стрел и опустошая последние остатки боезапаса стрел в колчанах, а расчёты метательных орудий буквально умирали на своих боевых постах, кидаясь на вражеских солдат. Но теперь исход сражения как нельзя более очевидно начинал склоняться в сторону восточного деспота.
Видя это, Цезарь продолжал оставаться спокойным и хладнокровным, хотя руки его всё крепче сжимались в кулаках, а взгляд становился всё более серъезным. Наконец он приказал выслать вестовых с приказом выступать всей наличествующей кавалерии, дабы та смогла ударить в намеченные предварительно слабые места вражеской диспозиции и пробиться на помощь пехотным когортам и союзникам, что вели бой на равнине и подступах к холмам, а воинам и офицерам своего претория, как и центурии личной охраны, отдал приказ готовиться к столкновению с врагом.
Больше войск у римлян не было. И глупо было бы рассчитывать, что сотня с небольшим воинов, что находились при командующем, окажется в силах долго сопротивляться, а уж тем более изменить ход битвы.
Но люди из его окружения и охранной центурии полководца отважно подхватили слова Цезаря и рассредоточились в боевом порядке перед самым бруствером командного пункта.
В эти минуты группы прикрытия, вступив в схватку, ценой огромнейших, просто нечеловеческих усилий сумели приостановить продвижение врага на третьей и последней линии перед штабными окопами, где находился преторий во главе с Цезарем. Полководец мрачно созерцал, как его воины нападают на противников и с предсмертными криками падают наземь. «На сей раз это слишком дорогая цена… - думалось ему. – Как мне бы не хотелось спасти побольше жизней своих солдат, подготовив хорошие укрепления и оборону, и дав отпор врагу с их помощью, теперь им придется хуже, чем можно было бы ожидать…»
Молчаливо и сурово смотрел он на своих офицеров, а они не могли оторваться от ближайшей к брустверу третьей линии окопов, где шёл смертельный поединок между двумя непримиримыми силами… Всё больше римлян и людей из союзных отрядов Дейотара гибли, но и гвардия Фарнака несла громадные потери, что замедлили её продвижение. Стройные колонны гвардейцев словно разбились о последний вал укреплений, словно волны о берег.
И тут, как раз в эту минуту, когда казалось, что битва может быть проиграна, в сражение вступила римская конница. Цезарь и его свита хорошо видели, как она моментально смела с лица земли ослабевшую пехоту противника и нанесла немыслимый мощности удар по ничего не подозревавшей вражеской гвардии с тыла. Там сразу началась жутчайшая кровавая рубка… Пехота против конницы вообще слаба; она становится почти беспомощной, проведя долгие часы в бою и утомившись, в то время как кавалерия всё это время отдыхала и набиралась сил, что и обрушились на гвардейцев подобно смерчу. Длинные копья воинов Фарнака частью уже сломались при штурме, частью оказывались бесполезными в руках солдат, не успевших вовремя заметить опасность и перестроиться. Конники стремительно рубили их и, практически не останавливаясь, мчались вперёд, к захваченным врагом линиям укреплений и на подмогу римским когортам. Заметив это, римская пехота, удержав строй и сомкнув поредевшие шеренги, из последних сил навалилась на противостоящие ей отряды врага и обратила их в бегство. Вскоре воинов Фарнака по всему фронту обуяла паника; они стали бросать оружие и обращаться в бегство, но их настигали и убивали тут же, на месте… Остатки их войск мигом очистили римские позиции и устремились вслед за своими искать спасения в бегстве. Таким образом, много неприятельских солдат было перебито и отчасти передавлено обрушившимися на них своими же; наиболее проворным удалось убежать, но они не успели уйти далеко. Правда, они перешли долину, но, за неимением оружия, не могли ничего сделать даже на своей высокой позиции. Римляне из когорт Ланга, Ленна, Вера и Авла, в увлечении победой, не поколебались взобраться на невыгодное для них место и там продолжить избивать врага, не щадя никого.
Почти дойдя до штаба Цезаря, отборные части гвардии Фарнака сначала окончательно остановились, а затем с криками побежали. Оставшиеся в живых защитники укреплений бросились за ними и принялись побивать их. Вопли и стоны были слышны отовсюду…
- Преследовать врага и захватить его лагерь! – скомандовал Цезарь. – Подайте мне коня, я лично направлюсь туда!
Приказ был тут же выполнен и, в сопровождении свиты, с неизменным развернутым знаменем, на котором ярко блестели латинские символы, обозначающие Сенат и Римский Народ, полководец устремился за своими наступающими войсками.
Как раз в этот момент, когда римская кавалерия заканчивала уничтожение остатков бывшей царской гвардии, Эвримах весьма опрометчиво заявил Наджаре о том, что они, всё-таки, хороши в бою, но не лучше, чем он и его люди. Но воительница тут же подошла к нему и мягко сказала:
- Если мы сейчас победим, будет неважно, кто и как сражался. У нас не смотр войск, и не тренировка. Мы на поле боя и, мы союзники. Здесь нет лучших или худших.
- И это правильно! – поддержали её несколько кавалеристов-македонян. – Все мы здесь делаем общее дело, и не стоит спорить, кому именно принадлежит победа.
Эвримах усмехнулся:
- Недаром говорят, что всё прекрасное жестоко! – и, подстегнув коня, помчался во главе своих конников дальше – сеять смерть, убивать врагов и добивать уцелевших - тех, кто ещё оставался в живых…
Бой длился недолго. Было ясно, что Рим снова победил.
Хотя неприятельский лагерь и защищали специально выделенные для этой цели отряды гвардейцев, которые назначил на его охрану сам Фарнак лично, однако римская конница вскоре им овладела. Сам царь Фарнак, самопровозглашенный «владыка всего Востока и величайший из когда-либо живших на Земле царей», как его льстиво называли придворные, все огромное войско которого было перебито и полностью уничтожено, едва смог спастись бегством в сопровождении нескольких, оставшихся ему верными до конца всадников, бросив свои многочисленные запасы оружия, продовольствия, рабов и всю казну целиком, и если бы штурм лагеря не облегчил ему бегства, то он непременно попал бы живым в руки прибывшего туда же Цезаря.
Тут Наджара, нагнав наконец Цезаря, крепко обняла его и проговорила, улыбаясь:
- Мы смогли. Свет не оставил нас! Я безумно этому рада. А ты? Ты рад?
- Конечно же, как может быть иначе?!... – ответил ей он. – Разве я могу оставаться безучастным тогда, когда злейший враг Рима, отродье злокозненного Митридата, достойно укрощен и вскоре будет настигнут и пойман! Теперь нам уже ничто не угрожает. Мы принесли мир всем сопредельным землям и странам.
В это время к Наджаре и Цезарю прибыл Фарид и, поклонившись римлянину, возгласил:
- В честь нашей победы жители города хотят устроить большой праздник. Поспешите, вам необходимо там быть.
- Благодарствую! – ответил Цезарь и спешился, чтобы хоть чуть-чуть перевести дух после быстрой скачки.
- Да-да, мы сейчас идём, - улыбнулась Наджара и, тронув Цезаря за плечо, сказала, - идём, нас ждут.
- Так быстро? Как это они успели сообщить? – притворно удивился тот. – А впрочем, знаю: они ни на миг не сомневались в нашей победе.


***


- Когда наш город узнал о том, что Фарнак близко, мы почти отчаялись, ведь, среди нас почти нет воинов. Но боги послали нам вас, - глава города посмотрел сначала на Наджару и её воинов, - людей Света, что живут в золотых песках. И ваших союзников, - теперь старик обратился в сторону приглашенных на празднество римских офицеров, - могущественных воинов Запада. Посланников великого Рима. Мой народ - народ Зелы будет вечно почитать вас и помнить, как великих освободителей! Слава вам!
- Слава освободителям! - проговорили собравшиеся на главной площади горожане.
Цезарь выступил с ответным словом, где воздал похвалу верности зельцев и пообещал щедро отблагодарить и вознаградить их за помощь Риму.
Затем он сказал:
- Столько раз побеждавший в самых разных битвах, я был чрезвычайно обрадован такой победой, так как очень быстро окончил весьма важную войну, и воспоминание об этой внезапной опасности доставляет мне тем больше радости, что победа эта легко досталась мне вслед за очень тяжелым положением, в котором я находился... Намереваюсь вернуть Понт и подарить всю царскую добычу, все захваченные трофеи участвовавшим в этом походе солдатам! Наиболее выдающиеся будут выделены мною для получения наград и отличий; затем вспомогательные войска Дейотара расформировываются и отсылаются на их родину. И, наконец, остальные подразделения останутся пока здесь для контроля над ситуацией, а командовать ими будет Целий Винициан.
На тех, кто был за длинными столами, посыпались лепестки белых и розовых цветов и послышалась благодарственная песнь.
Кто-то надел обоим командующим – Цезарю и Наджаре - на головы тонкие золотые обручи. Полководец еле заметно прищурился.
- Ради вот таких моментов мы и ведём наши Священные Войны, - проговорила ему Наджара, - посмотри, как счастливы эти простые, но добрые люди. Я хочу, чтобы мы смогли нести это счастье по всей земле. И, ничего, что ему предшествует кровь. Нет ничего правильнее борьбы за добро и за Великий Свет.
- Да, это впечатляет… - неопределенно отозвался римлянин и по привычке отпил сначала немного прохладного, хорошо освежающего после трудного дня нектара из своего кубка. Верный себе и своим принципам, он не стал пить вино даже сейчас, когда тяжелейшая воинская кампания была окончена, тревоги и напряжение последних дней осталось позади и словно бы моментально пропало, и можно было уже позволить немного расслабиться самому.
Наджара улыбнулась Цезарю, но вдруг к римскому полководцу обратился только что прибывший примипил Луций Авл:
- Цезарь, памятуя твой приказ о захвате наиболее одиозных противников Рима живыми для того, чтобы во славу Республики и с подобающим захваченным неприятелям видом провести их во время триумфа по улицам Города, а затем подвергнуть мучениям и казнить, во вражеском лагере мы взяли в плен намеревавшегося бежать вслед за своим низким и подлым хозяином самого главного военачальника армии Фарнака, командира его царской гвардии, некоего Пакора… Он доставлен сюда и готов предстать пред очами Цезаря.
Авл сделал жест рукой, и сразу же несколько высоких и дюжих легионеров привели Пакора. Тот, измученный, в грязной и рваной одежде, с побледневшим как воск лицом, без шлема и с всколоченными волосами, смиренно упал на колени и молча ждал, не осмеливаясь даже молить о пощаде. Видимо, он не понимал латинского языка или не слышал слова примипила о том, что его хотят сохранить в живых для триумфа, а только потом казнить.
Цезарь ухмыльнулся:
- Вот, кстати говоря, - сказал он Наджаре. – Помнишь, ты говорила о том, что Свет милостив и примет всякого, кто раскается и захочет впустить его в свою душу? О том, что так или иначе он способен исправить даже души тех людей, кто окончательно и бесповоротно погряз во тьме? И ещё, ты тогда сказала мне, что дело только в том, успеет ли человек принять его на этой земле, или предпочтёт остаться Неверным и умереть в муках?
Он сделал ещё глоток из кубка и продолжал:
- Так как мне поступить с этим отъявленным врагом, который был правой рукой самого Фарнака, командовал его гвардией, и чуть было не привёл сражение к непредсказуемым для нас результатам? Мой примипил, мой верный Авл, с коим прошли мы много битв, говорит, что по закону Рима этого злодея Пакора следует провести в триумфе, а потом подвергнуть нечеловеческим пыткам и казнить как заклятого неприятеля нашей Республики. И я согласен с Авлом, хотя про меня часто говорят, что я люблю миловать своих врагов, подобно тому, как я простил Брута и Кассия, что долго сражались против меня на стороне Помпея.
Помолчал и закончил свою речь так:
- Но только одно… Неужели ты думаешь, что и такого человека возможно спасти? О, я просто не могу назвать его человеком после того, что он сегодня совершил! Ответь же мне, скажи, как бы ты поступила на моем месте?

 Отправлено: 15.07.13 21:57. Заголовок: Эйфория праздника вс..

Эйфория праздника всё больше захватывала Наджару, а то, что Цезарь разделял радость победы вместе с ней, заставляло её сердце радостно петь. Сейчас мир наполнился светом для светловолосой воительницы. Тем светом, который она так жаждала пронести по миру и даровать каждому, кто согласен будет принять его. Всё вокруг сверкало и светилось в фантасмогорическом сиянии. И, непонятно было, толи его видит только Наджара, толи солнечные лучи заходящего солнца создают эту мистерию.
Битва прошла не зря. Мы победили. Свет победил! Враг повержен. По мелодичному перезвону в голове, Наджара поняла, что Джинны благодарят её. Подняв кверху голову, она, по своему обыкновению улыбнулась кому-то невидимому. Потом, она одарила такой же улыбкой своих воинов и те, поняв, что сам Великий Свет через Наджару благодарит и благословляет их на новые подвиги, в почтении склонили головы.
Веселье было прервано приводом Покора - пленённого военначальника побеждённого Фарнака. Когда его привели, взгляды всех сидящих за столом людей, тотчас же обратились к нему. А пленный был подобен хитрому шакалу, пойманному в клеть охотниками. Он понял, что сбежать ему не удастся, но, всё же надеялся выцарапать себе эту жизнь. Смог бы он встать в ряды воинов Света? - задалась мысленным вопросом женщина, сосредоточенно глядя в лицо Пакора. Словно бы подслушав её мысли, Цезарь спросил её о том же самом, но сам выразил жёсткое мнение о том, что пленного нужно казнить.
- Я согласен с римлянином, - проговорил на ухо Наджаре, неожиданно возникший рядом Юсуф, - этот пленный Неверный до мозга костей. К чему тратить на него блага, которые дарует нам Свет?
- Успокойся, Юсуф, - Наджара сделала сдерживающий жест рукой, - ты знаешь наши правила.
Поднявшись, она медленно приблизилась к Покору и, посмотрев в его лицо мягко и ласково, как смотрит мать на непослушного сына, проговорила, положив руку ему на плечо:
- Твой царь повержен и, почти все ваши солдаты перебиты. Но, волею Света, ты ещё жив. Не значит ли это, что судьба даёт тебе шанс? Как ты думаешь?
Мужчина молчал, но не сводил надменного, даже в такой ситуации, взгляда, с красивой женщины, что стояла сейчас перед ним. Улыбка так и не исчезла с лица Наджары. Казалось, что она была сейчас не воином, а посланником мира, и, просто не была способна причинить кому-нибудь вред. Глядя в её добрые глаза и, слушая её мягкий голос, хотелось расслабиться. довериться ей, попросить защиты.
- Скажи, Покор, раскаиваешься ли ты в том, что совершил? Согласен ли ты, чтобы тебе дали шанс исправиться? Соглашайся. Прими Свет и, я уговорю наших римских союзников отдать тебя мне и, буду любить как брата.
Наступила тяжёлая долгая пауза, во время которой, Покор, казалось, действительно, задумался над словами пустынной воительницы. Все, включая Наджару, застыли в тревожном ожидании. Наконец, гнусный надменный смех пленённого военначальника разорвал тишину. После чего, подняв голову, он плюнул Наджаре в лицо и проговорил:
- Я лучше умру, чем сдамся неотёсанным варварам!
В рядах римлян, также, как и в рядах сирийцев прошёл лёгкий шепоток, все обсуждали услышанное. Краем плаща, женщина стёрла плевок со своего лица. Взгляд её мгновенно посуровел, а лицо из ангельского лика, превратилось в лик палача.
- Оычно, я даю Неверным три дня на раздумья, но, как видно, для тебя эти дни ничего не решат. Если ты веришь в каких-нибудь Богов, советую начать молиться. Ты уже мёртв - это лишь вопрос времени.
Если бы здесь не было римлян, Наджара сейчас же убила бы его, отрубив голову своим мечом. Но, он нужен был Цезарю для триумфа. Не уступить римскому союзнику и любимому человеку, Наджара не могла. Сев на своё место рядом с римлянином, она спросила, всё ещё жёстким суровым тоном, (суровость её, естественно, была обращена ни к Цезарю, а к пленному командующему Фарнака):
- Могу ли я забрать у тебя этого Неверного после триумфального шествия? Он нанёс мне личное оскорбление, плюнув в лицо. Через меня он выразил своё пренебрежение к Свету. Мы такого не прощаем.

 Отправлено: 19.07.13 00:05. Заголовок: В ожидании ответа в..

В ожидании ответа все пристально смотрели на Наджару и на пленного. Сначала она пристально и сосредоточенно разглядывала Пакора, а потом наконец встала со своего места и медленно приблизилась к нему и наконец проговорила, положив руку ему на плечо:
- Твой царь повержен и, почти все ваши солдаты перебиты. Но, волею Света, ты ещё жив. Не значит ли это, что судьба даёт тебе шанс? Как ты думаешь?
Тот ещё некоторое время молчал, гордо воззрившись на женщину, и лишь потом отрывисто и тихо процедил так, что его слова не расслышал никто вокруг:
- На всё воля Богов, и не тебе судить об этом!
Однако она продолжала уговаривать его:
- Скажи, Пакор, раскаиваешься ли ты в том, что совершил? Согласен ли ты, чтобы тебе дали шанс исправиться? Соглашайся. Прими Свет и, я уговорю наших римских союзников отдать тебя мне и, буду любить как брата.
И все, включая и саму Наджару, ждали, что же будет дальше. Наконец пленный презрительно засмеялся и, подняв голову, плюнул женщине в лицо со словами:
- Я лучше умру, чем сдамся неотёсанным варварам!
Затем добавил, но так, чтобы лишь она расслышала:
- Недостойная, до чего же доходит твоя дерзость здесь! Знай, что я ненавижу всякие дурацкие проповеди, и только так могу сейчас вступиться за моё достоинство, а если ты, по свойственной тебе мягкости, не понимаешь этого, тогда поделом тебе! Что, учить меня хочешь? Если бы не римская конница, ты бы сейчас стояла на коленях и молила о помиловании его царское величество, величайшего монарха и моего высокочтеннейшего повелителя царя Фарнака, да продлятся дни по желанию его!
Пакор словно изменился в лице от гнева, глаза его налились кровью, весь он как-то странным образом нахохлился, угрожающе наклонился вперёд и устрашающим шёпотом произнес:
- А-а-а! Ты хочешь извести меня своими проклятыми речами и заклинаниями?!.. Так нет же, тебе это никогда не удасться, презренная! Хватит и тех твоих льстивых и ласковых, но пышущих тайно сокрытым в них ядом слов, что ты уже изрекла! Трепещи же, несчастная, ибо благороднейший и высокочтимейший царь мой Фарнак, да будет он в довольстве и благополучии! – жестоко и справедливо отомстит за мою смерть так, как тебе и не снилось в самых страшных ночных кошмарах, а потом не оставит в живых никого из вас, вышвырнет войска римлян прочь из Азии, и отправит латинян туда, где им самое место – в ад!
Но в этот момент один из легионеров сильно ударил плененного военачальника в бок, а другой нанёс не менее мощный удар в грудь, и тот сразу же согнулся чуть ли не вдвое оттого, что его дыхание едва не прервалось, и отчаянно закашлялся, пытаясь справиться с внезапно нахлынувшей на него болью.
Люди вокруг возмущенно заговорили, перебивая друг друга. Сказать, что они были крайне недовольны поведением пленника и, мало того, оскорблены этим самым до глубины души – значит ровным счётом ничего не сказать.
Тем временем, женщина, приподняв вверх полу своего плаща и поднеся её к лицу, стёрла нахальный издевательский плевок поверженного врага. Но теперь она выглядела уже далеко не так, как раньше. Взгляд её моментально стал жёстким и суровым, а лицо помрачнело, как туча перед грозой.
- Обычно, я даю Неверным три дня на раздумья, но, как видно, для тебя эти дни ничего не решат. Если ты веришь в каких-нибудь Богов, советую начать молиться. Ты уже мёртв - это лишь вопрос времени.
- О презреннейшая среди женщин! О низкая и продажная душа, что сгубила сама себя, предательски перекинувшись на сторону этих жалких псов - римлян! – взвыл было снова Пакор, подобно пойманному дикому зверю, но легионеры вновь не дремали и поспешили нанести ему несколько новых ударов, после которых он наконец замолк и перестал провоцировать победителей.
Тогда, вернувшись на своё место рядом с Цезарем, она спросила у него холодным тоном:
- Могу ли я забрать у тебя этого Неверного после триумфального шествия? Он нанёс мне личное оскорбление, плюнув в лицо. Через меня он выразил своё пренебрежение к Свету. Мы такого не прощаем.
А что же Цезарь? За всё это время он так и не произнёс ни слова, спокойно сидя вы высоком кресле, напоминавшем ему привычное курульное кресло в Риме. Когда воительница принялась уговаривать Пакора принять сторону Света и покаяться в грехах, римский полководец, чуть позевывая от усталости и прикрывая рот рукой, чтобы никто не видел этого, спокойно и даже отчасти равнодушно наблюдал за происходящим.
Правда, когда надменный вражеский командующий отказался даже слушать ее, причём сделал это в столь возмутительной форме, Цезарь мнгновенно оживился, весь как-то подобрался, его облик тут же преобразился и стал иным: более чувственным, подвижным, но в то же время неприязненным и даже устрашающим для других. Он, казалось бы, словно с величайшим трудом удержался на месте, что явно стоило ему нечеловеческих усилий; его зубы отчаянно заскрежетали, а пальцы, впившись в подлокотники кресла, так яростно сжали дерево, что ногти на них побелели… И, хотя он не слышал трёх последних реплик Пакора, слов о «неотёсанных варварах» ему оказалось вполне достаточно...
Когда же Наджара вернулась к своему креслу и попросила у него соизволения забрать себе врага после триумфа и рассчитаться с ним согласно жестокому обычаю пустыни, он ещё не пришел в себя окончательно. Поэтому, когда их взгляды сошлись и соприкоснулись, окружающие буквально отпрянули назад – столько силы и бешенной энергетики было у обоих в глазах, что просто видимые сгустки этой энергии вырывались наружу, а сами взгляды были похожи на отточенные до предела острия мечей…
Цезарь сделал знак увести Пакора, а сам медленно, с осознанием чувства собственного достоинства, поднялся, непревзойденно гордым, орлиным взором обвел всех, кто там был – римлян, их союзников и горожан Зелы, собравшихся на праздник по случаю освобождения от великой опасности – и столь же неторопливо проговорил так, что его хорошо расслышали даже в отдаленных уголках площади:
- Именем Сената и Римского Народа! У нас есть и ещё пленные, которые достойны казни, а посему на этот раз повелеваю сделать так. Мы оставим нескольких из них для триумфа, а остальные, включая… - он словно поморщился, с невероятной злобой и презрением выговаривая последующие слова, - включая злокозненного и злонравного нашего врага, начальника штаба царской армии Фарнака, подлого неприятеля Пакора, завтра утром после пыток будут преданы смерти!
И, глядя куда-то вдаль, поверх голов окружающих его людей, добавил:
- Пусть же эти мои слова, сказанные здесь и сейчас, на площади города Зела, будут окончательными и твёрдыми, каковой и подобает быть воле Сената Римской Республики!
Тут римские воины в экстазе подхватили его слова:
- Слава Риму! Слава Цезарю!
- Слава!
Вокруг Цезаря уже бушевало целое море поднятых рук; крики и возгласы одобрения слышались повсеместно; некоторые легионеры принялись ударять мечами о щиты, их примеру последовали другие, и вскоре площадь заполнилась сотрясающим её до основания грохотом. Восторженная толпа боготворила своего героя, приведшего римские войска к победе, а сам полководец спокойно созерцал это зрелище и оставался неподвижным… Но вдруг он сделал шаг навстречу бурно приветствовавшим его солдатам и офицерам, и неожиданно вскинул согнутую в локте правую руку.
После этого те, казалось бы, совсем обезумели от дикого, щемящего простые воинские сердца восторга.
- Слава Цезарю! Почет и процветание!
- Да пребудут всегда с тобою Боги!
- Счастливый! Великий! Слава тебе на века!
Незаметно для остальных упиваясь этим стихийным выражением восторга, будто бы купаясь в нем, Цезарь ещё немного подождал, пока крики станут потише, а потом разрешил возобновить празднество.
По-прежнему заняв своё кресло, полководец неспешно сделал новый глоток нектара и как бы невзначай сказал, словно и не обращаясь ни к кому:
- Да, так будет с каждым, кто осмелится выступить против меня!
Затем обратился к Наджаре, которая всё это время оставалась рядом:
- Надеюсь, теперь ты довольна? Я тоже думаю, что лучше нам их казнить, и чем быстрее, тем будет лучше… Кстати, мои обещания остаются в силе. Ты и твои люди получат всё, что им положено. Впрочем… - опять недолгая пауза, - Если ты хочешь чего-то ещё, говори, я слушаю.
Вальяжно облокотился о спинку высокого кресла и коротко, отрывисто сделал жест рукой, будто предлагая ответить на свои вопросы.

 Отправлено: 19.07.13 18:47. Заголовок: Юлий Цезарь подобно ..

Юлий Цезарь подобно Наджаре воспринял произошедший разговор с Покором в высшей степени эмоционально. Но, только эмоции эти не были видны, или, если и были, то понять их могли не все. Но, когда восточная воительница взглянула в глаза римлянина через её тело, словно бы прошёл электрический разряд: настолько силён был в его глазах заряд ярости и власти. Как же он прекрасен сейчас, в своей ярости! - восхищённо подумала Наджара, не отрывая взгляда от сверкающих глаз Цезаря. Прежде, она могла восхищаться лишь истинным светом, и Джиннами, что приходили в её сознание... Нет-нет, пустынница не меняла своих идеалов, ни в коем разе, но величественность и властная жёсткость римлянина покоряли, заставляя сердце биться быстрее.
Экстатические вострженные выкряки римских солдат, несущих славу великому Цезарю, так походили на те воинственные кличи, что произносили её воины перед битвой! Только говорили они их, адресуя божеству - Великому Свету. Сейчас же божеством был сам Цезарь. Воплощение власти! Её вершина! Вот, такому мужчине могла бы покориться непокорная гордая пустынница! Для такого, как он, можно было бы пойти на многое.... И она шла, уже мысленно, растворившись в нём, и в эйфории, его окружающей. Она не сводила с него пристального взгляда. Когда же он взглянул на неё, спросив, желает ли она получить ещё что-то, она ответила, накрыв его руку своей:
- Сейчас, я получила втрое больше, чем хотела бы.
В её глазах плескалась неистовая страсть. Она хотела покориться Цезарю, тонуть в его власти, но, при этом, убила бы любого, кто приблизился бы к нему с дурными намерениями. Наджара любила... Любила всем сердцем. Любила римлянина также, как любила Свет...
Меж тем, празднинство было в самом разгаре. Пели и танцевали молодые девушки, музыканты играли на своих восточных инструментах. Некоторое время, Наджара просто задумчиво наблюдала за ними, потом, вдруг повернулась к полководцу:
- Люди Запада ценят искусство? Если да, то у меня тоже есть для тебя подарок.
Ни сказав больше ни слова, восточная воительница поднялась из-за стола и, пройдя к музыкантам, о чём-то долго говорила с ними, что-то объясняла, жестикулируя. Вдруг, музыка стихла. Все сидящие за столом, недоумённо заозирались по сторонам. Наджара, тем временем, сняла плащ, передав его кому-то из своих людей, и сказала, обращаясь ко всем присутствующим, но глядя именно на Цезаря:
- Эта битва далась нам нелегко. Была боль, были потери... Но, волею Великого Света, мы победили!
ители Зелы восторженно закричали, принявшись осыпать Наджару лепестками цветов, думая, что своей речью, она хочет триумфа для себя, также, как ранее это селал Цезарь. Но женщина сделала жест рукой, призвав всех прекратить восторги.
- Не только меня нужно почитать сегодня. Этой победы не было бы, если бы Свет не послал нам союзником с Запада. Если бы легендарный полководец Гай Юлий Цезарь, своим умом и волею к победе не сделал нашу победу неприрекаемой! В его лице воплощена прекрасная римская власть, чьи знамёна, словно божественная длань распростёрлась теперь над нашими землями, в намерении защитить нас, и даровать свободу! В связи с этим, я хочу подарить Га Юлию Цезарю то, что он, как я думаю, не забудет никогда.
Женщина дала знак музыкантам...
Минутой позже, красивая, страстная, местами опасная, но бесконечно завораживающая тягучая как мёд и таинственная, как сирийская пустыня. восточная музыка мягкими гипнотическими волнами разлилась по округе. Она обволакивала своей магией. И, вдруг, в эти нотки, вплелись звуки не менее пленяющие: звуки голоса Наджары. Она пела. Сначала тихо, потом, всё громче и громче. Голос, вначале мягкий, едва ласкающий слух, становился с каждой нотой всё более сильным, магнитическим. Чистый, звонки, но бесконечно глубокий. Наджара вытягивала такие длинные ноты, и делала это так виртуозно, что сама была подобна музыкальному инструменту. Песня, что она пела, была о воинской славе, о непобедимости, о приклонении перед победителем, чело которого осенено Великим Светом. Догадавшийся, кому она поёт, Фарид, наклонился к Цезарю и произнёс. желая перевести хотя бы примерный смысл песни, спетой на сложном сирийском наречии:
- Видит Свет, она поёт для вас. В песне поётся о воине-победителе, чья власть неприрекаема и чьё чело осенено лучами Великого света. Это хвалебная песнь.
Меж тем, вместе с песней, гибкая красавица начала двигаться в медленном, но страстном танце. Нет-нет, никаких одежд она не снимала, но, здесь этого и не требовалось. Плавные изгибы тела, гипнотизировали, соблазнительная фигура не позволяла отвести от неё взгляд ни на секунду. От Наджары веяло силой, страстью и, одновременно, изяществом, хоть в танце не было ни одного откровенного фрагмента. Она сумела подать себя так, чтобы тот, кому это предназначалось, смог прочесть тайные знаки, и язык её тела. Незаметно в руках красавицы появилось два острых сверкающих кинжала. Танец стал более зажигательным, раскованным и опасным. Наджара касалась кинжалом собственного горла и груди, но, при этом, всё было столь изящно и красиво, что все, присутствующие здесь мужчины, впали, буквально в гипнотический транс. Она танцевала танец воина, вплетая в него элементы любовного тнца - эффект получился неподражаемый. Стоит ли говорить, что увидевший всё это Юсуф, поняв, для кого предназначен танец, поспешил опустить глаза и отвернуться.
Когда представление закончилось, Наджара, вновь заняла своё место за столом и спросила Цезаря:
- Что скажешь? Принимаешь ли ты мой подарок?
Рука её недвусмысленно коснулась его руки, а на губах появилась лёгкая улыбка. Этот жест не видел больше никто. А, если и были любопытные, то под жёстким взглядом Наджары, которым та одаргила их после, все поспешили вернуться к тем разговорам и занятиям, которые были прерваны ими.

 Отправлено: 24.07.13 17:48. Заголовок: Наджара наблюдала за..

Наджара наблюдала за тем, что происходит вокруг неё, а затем повернулась к полководцу и спросила у него:
- Люди Запада ценят искусство? Если да, то у меня тоже есть для тебя подарок.
- Разумеется, ценят, - только и успел ответить он. – Что ж, удиви меня.
Тут она поднялась из-за стола и направилась в сторону, откуда звучала музыка. Вскоре мелодия затихла. Тем временем, женщина сняла плащ, передав его кому-то, и сказала так:
- Эта битва далась нам нелегко. Была боль, были потери... Но, волею Великого Света, мы победили!
Горожане вновь начали бурно проявлять восторг, но она призвала всех прекратить изъявления радости:
- Не только меня нужно почитать сегодня. Этой победы не было бы, если бы Свет не послал нам союзником с Запада. Если бы легендарный полководец Гай Юлий Цезарь, своим умом и волею к победе не сделал нашу победу непререкаемой! В его лице воплощена прекрасная римская власть, чьи знамёна, словно божественная длань распростёрлась теперь над нашими землями, в намерении защитить нас, и даровать свободу! В связи с этим, я хочу подарить Га Юлию Цезарю то, что он, как я думаю, не забудет никогда.
Когда послышались слова песни, Фарид, наклонился к Цезарю и тихо проговорил ему:
- Видит Свет, она поёт для вас. В песне поётся о воине-победителе, чья власть непререкаемa и чьё чело осенено лучами Великого света. Это хвалебная песнь.
- Надо же… Просто уму непостижимо, - отозвался тот, медленно созерцая происходящее, а его легионеры и центурионы снова оживились было, но, увидев призывающий к тишине знак руки полководца, перестали шуметь.
Вдобавок ко всему этому она исполнила ещё и танец воина – странное, мистическое, невероятной и необыкновенной силы зрелище, которое заставило Цезаря немного призадуматься.
Когда всё это закончилось, Наджара вернулась за стол и спросила:
- Что скажешь? Принимаешь ли ты мой подарок?
Рука её прикоснулась к его руке, а на лице появилась улыбка.
- Это и в самом деле было очень захватывающе… Интересно, что ты скажешь о моём?
Заметив, что один из союзных царей со своей свитой покидает празднество, Цезарь распорядился срочно вернуть его и привести к себе. Не прошло и минуты, как «достойнейший» Дейотар, как тот сам любил именовать себя, был доставлен к нему.
- Ты, я вижу, так торопишься уйти, что даже не желаешь проститься со мной? – серъёзно и строго упрекнул его Цезарь.
Царь моментально позабыл про свою гордость и, как был, в драгоценнейших одеждах из самых изысканных тканей, расшитых золотом, бросился ниц и принялся молить:
- О Свет Солнца, выслушай меня! Да не будет стонов в твоих чертогах и да не постигнет тебя несчастье… Да не испытаешь ты неудачи в делах своих! О добрейший господин и повелитель мой, о вождь, не знающий спеси, побеждающий ложь и творящий правду… Защитник и покровитель бедному, опора вдове, кров сироте, не имеющему матери, дозволь же мне возглашать имя твоё., как возглашают закон в стране, и снизойди к словам уст моих… Выслушай и учини справедливость, о благороднейший из благородных…
- Он просит прощения за свои проступки, и хотел бы получить официальное подтверждение Рима на свой титул тетрарха, - тихо сказал Цезарю примипил Авл, который ранее обещал напомнить о данном вопросе.
- Я не забыл о нём, равно как и о его деле, - отозвался полководец и повелел:
- Дейотар, встань же и выслушай моё решение! – и, пока тот робко и нерешительно поднимался с земли и пытался привести в порядок свой роскошный костюм, римлянин продолжал:
- Знаю, что ты вовремя прибыл к Домицию Кальвину, что управлял Азией и соседними провинциями, с просьбой не давать Фарнаку занимать и опустошать окрестные царства. Также ты дал ему много воинов, вооружив и обучив их по римскому образцу, и сто всадников. Но, будучи в центре, причём только на небольшой полосе по фронту с очень узкими промежутками, твои войска плохо держались против врага во время битвы Кальвина с Фарнаком, из-за чего во многом римляне и проиграли это сражение… И сегодня в битве они проявили себя не лучше, ибо ты слишком медленно и с опасением командовал ими.
Сделав паузу, во время которой царь судорожно пытался что-то сказать, но словно бы онемел от страха, Цезарь продолжал:
- Как доказали остальные тетрархи, ты даже не имеешь права на титул тетрарха ни по законам, ни по традиции... Мало того, некогда ты был в лагере Гнея Помпея, на его стороне... И хотя потом сам явился к нам с признанием об этом и словами, что действовал под принуждением, я сомневаюсь в твоей искренности. Поэтому ты лишаешься своей тетрархии, и только в качестве царя Малой Армении обязан немедленно отправиться к себе на родину в сопровождении римских войск, где и будешь пребывать в покорности, смирении и бедности. Уведите его прочь!
Перепуганный и ошеломленный царь с минуту неподвижно стоял, всё ещё пробуя взмолиться в свою защиту, однако потом, после настойчивого напоминания и жёстких жестов римлян, глубоко и несчастно вздохнул, протёр глаза и, пробормотав: «Да живешь ты вечно, о величайший и могущественнейший Цезарь!», в сопровождении римских легионеров проследовал по направлению к выходу с площади, не переставая при этом шептать:
- Поглоти меня, земля! Проклят тот день, когда я увидел свет, и ночь, когда сказали родители мои: «Появился человек»… В плаще справедливости нет и лоскутка правды для меня… Да и Боги теперь не взглянут на такого царя, у которого только и осталось, что руки, чтобы молиться, и глаза, чтобы плакать… О смерть, обрати же моё тело в прах, дабы принести мне покой…
Цезарь быстро поглядел ему вслед и сказал:
- Не могу терпеть таких людей… У этих так называемых восточно-азиатских властителей дни проходят лишь в лицемерии, жертвоприношениях, молитвах и пересчёте доходов казны, но не в управлении государством.
- Твоя правда, о Цезарь, он никудышный и трусливый правитель, поэтому мы и учредим над ним надзор, а рано или поздно он всё равно завещает своё царство Риму, - отозвался Авл.
- С другой стороны, никто не должен править вверенными ему от нас землями по своей прихоти, ибо царь или наместник какой-то Миттании не может считаться почти равным римскому легату, проконсулу или пропретору… У тебя тоже был сегодня трудный день, примипил, ты устал, и тебе надо отдохнуть, я тебя не держу, ступай!
Авл попрощался и ушёл.
- Какой он теперь хороший офицер! – задумчиво проговорил Цезарь. – А до того, как я его заметил и пригласил к себе на службу, он только и мог, что разбить сборище иллирийских разбойников, которые и так сами по себе удирают от одного только вида римских солдат!
И обратился к Наджаре:
- Посмотри, как при малейшем расколе в Риме стали вести себя подчинённые нам правители здесь, на Востоке… Иудеи медлят с уплатой дани, и платят всё меньше и меньше, хитрые финикияне почти не поставляют корабли для нашего флота. Против парфян нам постоянно приходится держать на восточных границах Республики крупные силы, а в самой Парфии разгорается антиримское движение, которое повсюду находит отклик… И всё это результаты действий мятежного Помпея и местных недовольных нами царьков! Что у них за войска, ты и без меня знаешь. Если бы не римский легион, который заставил сегодня союзников начать и вести бой, они бы перешли на сторону Фарнака и пресмыкались перед ним, чтобы сохранить должности, земли и прибыль!
Он грустно помолчал и далее повёл речь так:
- Мне нужны верные люди, которые следили бы за ситуацией и в любой момент могли бы навести порядок здесь. Поэтому, что скажешь, если я дам тебе в управление ту тетрархию, что отнял у Дейотара? Кроме того, это довольно богатые земли, там ты и твои люди смогут получить гораздо больше, чем моё жалование и награды за участие в этом походе.

 Отправлено: 30.07.13 20:35. Заголовок: Первые несколько мин..

Первые несколько минут, Наджара пребывала в состоянии шока. То, что предлагал ей римский полководец, так ошеломило её и её людей. которые тоже сидели, поражённые услышанным и, не знали, что говорить, что воительница просто терялась.
- Прошу меня простить, - вдруг, проговорила Наджара, поднявшись из-за стола, - я сейчас вернусь.
Наджара направилась в сторону небольшой зелёной поляны, где пышно цвели кустарники окации. Юсуф, по привычке. поднялся следом: негласно, он считался личным телохранителем предводительницы. Однако, светловолосая пустынница очень выразительно посмотрев на него. дала безмолвный знак, что хочет побыть одна.
Уединившись, она села на землю, скрестив ноги по-турецки и, подняла голову вверх, чуть расставив руки в стороны.
- Вправе ли я принять его дар? - шёпотом спросила она, обращаясь к невидимым собеседникам, щурясь на яркое солнце.
Несколько минут, женщина сосредоточенно прислушивалась к своим ощущениям, после чео, прикрыла глаза, блаженно улыбаясь. Даже с закрытыми глазами, Наджара видела свет. Прекрасный и сияющий, он обвалакивал её, проникал внутрь, а нежные, переливчатые голоса хвалили. Она снова была уверена в себе, и в том, что поступает правильно.
Вернувшись к пирующим, она, вновь заняла своё место за столом. Молча кивнула военначальнику Фариду и улыбнулась. Этот знак означал, что она говорила с Джиннами и те благословили её от имени Великого Света. Потом, она повернулась к Цезарю:
- Я принимаю твой дар, Великий Юлий Цезарь, и беру земли бесславного Дайотара под свою защиту и управление. Да поможет мне Свет.
Наджара, а, за ней и все её люди, сложили руки перед грудью и смиренно чуть склонили головы, просидев в таком положении около минуты. Это они воздавали дань Великому вету, который не оставил их. Сама воительница пребывала в эйфории: Великий Свет сам указал мне дальнейшее направление в лице Цезаря. Получив эти земли, я смогу закрепиться на них, чтобы проповедовать культ Света. Смогу набрать последователей. А потом... Хотя, всё по порядку. Наджара улыбнулась и, впервые за всё время, подняла кубок с вином:
- Отныне, мы будем славить Великого Цезаря и Рим, - мягко, но уверенно, поговорила пустынница, - он - такой же воин Света, как и мы, хоть и не признаёт этого.
- Я против! - заявил Юсуф поднявшись.
Полоснув по нему строгим взглядом, Наджара сказала, всё тем же мягким спокойным голосом:
- Не важно, каким путём он придёт к миру в своей душе и к Свету вообще. Конечно, лучше было бы, если бы он был с нами, - в этот момент, Наджара красноречиво взглянула на римлянина, - но, добро уже пустило корни в его сердце, а, это значит, что где бы он ни был, его дело правое.
Возможно. если бы Наджара не влюбилась в богоподобного римского полководца, то она бы не отпустила так просто потенциального воина света, но сейчас, по отношению к Цезарю, она смягчилась, не желая давить на него. Тем более, что-то подсказывало ей. что эта встреча не последняя для них обоих.

 Отправлено: 14.08.13 12:08. Заголовок: - Прошу меня прости..

- Прошу меня простить, - проговорила Наджара, поднявшись из-за стола, - я сейчас вернусь.
- Хорошо! – благосклонно кивнул ей Цезарь.
Она отсутствовала несколько минут. Вернувшись вновь заняла своё место за столом, кивнула Фариду и улыбнулась, а потом повернулась к Цезарю:
- Я принимаю твой дар, Великий Юлий Цезарь, и беру земли бесславного Дайотара под свою защиту и управление. Да поможет мне Свет.
- Значит, так тому и быть! – подытожил Цезарь.
Затем Наджара и все её люди сложили руки перед грудью и смиренно чуть склонили головы. Затем она улыбнулась и подняла кубок с вином:
- Отныне, мы будем славить Великого Цезаря и Рим, - проговорила она, - он - такой же воин Света, как и мы, хоть и не признаёт этого.
- Рад слышать, - отозвался он. - И я очень благодарен за столь искренне оказанное мне доверие.
- Я против! - заявил Юсуф.
Римляне недовольно зашумели.
Но Наджара очень вовремя сумела взять ситуацию под контроль:
- Не важно, каким путём он придёт к миру в своей душе и к Свету вообще. Конечно, лучше было бы, если бы он был с нами, - взглянула на полководца и продолжала, - но, добро уже пустило корни в его сердце, а, это значит, что где бы он ни был, его дело правое.
- Сегодня я с вами, - ответствовал Цезарь. – А ведь сегодня не последний день.
Итак, праздник продолжался. Один из местных римских граждан, живший здесь много лет и заодно служивший в храме римской общины – он был жрецом Юпитера - совершил жертвоприношение в честь одержанной величайшей победы над врагами Рима, но многим показалось, что он делал это как-то довольно небрежно, с надменным видом, словно бы свободнорожденный человек, который из-за каких-то чрезвычайных обстоятельств вынужден прислуживать одному из своих рабов.
Когда церемония окончилась, Цезарь объявил, что, если у присутствующих здесь людей еще есть к нему какие-нибудь просьбы и пожелания, которые в его власти выполнить, он окажет им эту милость. Но его люди, как рядовые воины, так и командиры все в один голос воскликнули:
- Мы счастливы и горды одним лишь тем, что ты сейчас здесь среди нас, о Цезарь! И просим тебя только об одном – живи нам на славу и на страх врагам, будь всегда с нами, о счастливый, великий и непобедимый!
Тогда он распорядился раздать присутствующим из числа местных жителей некоторую сумму денег и часть продовольствия из богатых запасов, доставленных для армии различными купцами и военачальниками союзных отрядов. Специально выделенные для этого служители быстро доставили все необходимое и, устроившись по периметру площади, стали наделять зельцев дарами Цезаря. На каждого из собравшихся здесь горожан пришлось примерно по половине круга хлеба и по десятку ассов, но здесь, в провинции, это считалось не таким уж и плохим вознаграждением и равнялось примерно недельному жалованию, тем более из предыдущих слов полководца люди уже поняли, что Цезарь по достоинству вознаградит их в дальнейшем, поэтому приняли все с подобающим уважением и почестями в его адрес.
Затем в центре площади расчистили место, и было объявлено о том, что в честь победы Цезаря, которая ознаменовала конец тирании Фарнака и его неизбежную гибель, будет показано театральное представление под названием "Смерть тирана".
- Это небольшое произведение, но его не играли уже много лет, - неторопливо объяснил Цезарь Наджаре, чтобы она не была в недоумении. – Речь там идет про восточного деспота царя Кинира, который дерзостно и самонадеянно вступил в войну с Персией, но был убит из-за своей трусости и предательства.
Представление началось. Все актеры были в великолепной форме. Когда исполнитель роли царя умирал на руках у своих последних сторонников после нелепо и бездарно проигранного сражения, он забрызгал всю сцену действия вокруг себя "кровью" из небольшого бычьего пузыря, спрятанного у него во рту. Затем его подхватили под руки легионеры и проводили, словно для того, чтобы защитить от назойливых поклонников.
- Это было изумительно, - тихо проговорил центурион Верр, аплодируя вместе со всеми. - А теперь как насчет того, чтобы переменить чаши? Мне бы хотелось еще вина!
- Нет, - сказал ему Авл, - Лучше посмотри акробаток... Говорят, здесь, на Востоке, они очень хороши. Думаю, что я досижу до конца празднества, затянись оно хоть до рассвета. Это такой день, какие случаются не так уж и часто в жизни.
Римляне были в чрезвычайно благодушном настроении. Правда, некоторые из них уже очень устали и начали потихоньку уходить спать. И не всегда это проходило незаметным путем. Напротив, иногда случались и недоразумения, вызванные случаями неумеренности в еде и питье.
Один молодой офицер потянул за плащ другого.
- Не убегай, приятель, - с трудом ворочая отяжелевшим после выпитого языком и заметно пошатываясь даже в сидячем положении, говорил он. - Ты просто должен посмотреть этих… э… как их… короче говоря, этих девушек…. Мне говорили, что одна из них будет исполнять танец, который называется… ммм… "танец рыбы"; это… как бы тебе объяснить… чтобы ты понял… ну, это когда на нее смотришь, кажется, будто ты сам глубоко-глубоко под водой…
- Смотри, и в самом деле не упади под стол! – таким же заплетающимся языком отвечал другой; правда, в отличие от своего товарища, он еще хоть как-то более или менее стоял на ногах, готовясь отправляться восвояси.
- Сказать по правде, я бы и рад был остаться, но меня призывает мой желудок… Видно, слишком много…
И вдруг ни с того ни с сего договорил стихами:
- Пусть плавно выйдут эти подношенья -
Не слишком быстро, но без промедленья.
Первый громко рассмеялся:
- Только не вини в этом меня… дорогой… Ты -- один из моих лучших друзей… Нет, ты – самый лучший… Я ни за что на свете не стал бы… Дай-ка я обниму тебя!
- Нет, только не это!
- Ну куда же ты?!... Дай я обниму тебя! – римлянин из последних сил поднялся и буквально навалился на второго, в результате чего упали оба… Привыкшие к подобным исходам длительных пиров солдаты быстро и ловко подняли их и унесли отсыпаться.


***


В большом и достаточно просторном доме у подножия гор, где зимой часто горел тендир – яма в земле для выпечки хлеба, отчего под потолком было немного черно от копоти и дыма, верхняя часть стен тоже слегка почернела. Дом этот был довольно старый, большинство перекрытий в нем явно нуждались в замене. Середину потолка поддерживала поперечная балка, которую подпирали два столба, поставленные на большие камни на полу. У одной из стен как раз и был вырыт тендир, прикрытый доской; у другой стены стоял колченогий самодельный стул, на котором был сложен хлеб. В темных углах виднелись ниши с расставленной в них глиняной посудой, медными кувшинами и чашками. Под стулом лежали опрокинутый вверх дном котел, прикрытая сверху чашка с остатками еды и закоптелый сосуд. На пол был постлан ковер, на котором валялись несколько свернутых постелей. Две ниши оставались заняты связками одежды, маленькими сундучками и старой утварью.
И больше ничего. Всякий, побывав в этом доме, сразу мог бы понять, что хозяева отнюдь не богачи и не купаются в роскоши.
В стороне от входа, прислонившись к стулу, на голом полу сидел человек лет сорока пяти и, подложив обе ладони под подбородок, сурово смотрел невидящим взглядом куда-тов стену. Одет он был в старое подобие плаща из светлой материи и в старые полинявшие штаны; шея была повязана ветхим лоскутом ткани. Если к этому добавить, что он был босой, без всякой обуви, то сразу станет ясно, что это бедный человек.
Приподнялся полог, и внутрь зашли несколько воинов при полном вооружении, подпоясанные мечами, с кинжалами за поясом и копьями в руках. Увидев их, человек передернулся и ничком повалился на пол.
Пришел он в себя только тогда, когда услышал повелительный голос, раздавшийся словно откуда-то сверху, из недосягаемой выси:
- Повелеваю тебе показать свое лицо!
Тот медленно приподнялся и посмотрел на обладателя столь величественного голоса, который, без сомнения, мог принадлежать только одному царю в мире.
- О, властелин четырех сторон света, прости мне мое замешательство и глупость! Я, твой самый нижайший и покорнейший слуга и раб, самый мельчайший и ничтожнейший из подданных твоей необъятной величайшей страны, над которой никогда не заходит великое солнце твоих достославнейших предков… Я, смиреннейший Мешади-Орудж, самый жалкий и недостойнейший из твоих рабов, бесконечно искреннейше восхваляю тебя и желаю твоему божественному правлению никогда не прекращаться на этой земле и на всех покорных твоему царскому величию землях!
Да, это был сам царь, но в каком виде! Дорогая одежда его порядком истрепалась, на ней были видны следы песка; лицо мрачнее тучи; глаза словно стеклянные и пустые, а у воинов такой вид, будто только что они вернулись из самой преисподней, где их яростно жгли огнем, пытали железом, мучили заживо перед тем, как отпустить обратно на землю. Никогда еще Мешади-Орудж, бывший дворцовый слуга, якобы по болезни отставленный от дел, не видел даже отдаленно похожего зрелища. Теперь же ему казалось, что мир словно бы перевернулся с ног на голову и сами Боги сошли с ума…
Фарнак молча смотрел на своего старого слугу, некогда изгнанного из дворца без кусочка хлеба и полушки денег по самовольной прихоти одной из придворных женщин, и хмурил брови. Известно, что иногда даже утопающий хватается за соломинку, но сколь непривычно и до ужаса дико было ему, еще сегодня утром величайшему правителю окрестных земель и стран, находится сейчас в такой убогой хижине! И, если бы не причина, приведшая его сюда, с какой радостью он бы расправился со всеми подобными бедняками своей страны! Но сейчас, когда от сорокавосьмитысячной главной армии и вспомогательного корпуса уцелели после битвы лишь несколько сот человек, да и те разбежались дорогою, оставив охранять царя лишь последним самым преданным гвардейцам, выбирать действительно было не из чего…
- Призови сюда Иззет! Хочу говорить с нею!
- Будет исполнено, о всемогущественнейший! Слушаю и повинуюсь, о владыка времени!
Несчастный хозяин, которого словно бы колотила жутчайшая месопотамская лихорадка, вскочил и, словно последний из умалишенных, кинулся на поиски своей дочери.
Вскоре он явился в сопровождении девушки, стройной и проворной, с черными, как гагат, глазами и копной черных кудрявых волос. Она улыбалась загадочной улыбкой.
Мешади-Орудж тихо шепнул ей:
- О дочь, преклони колени и пади ниц, ибо пред тобою наш господин и царь!
Но Фарнак расслышал и жестом приказал старому слуге замолчать.
- Подойди поближе! – коротко и отрывисто велел он Иззет.
Она приблизилась и застыла будто бы в оцепенении.
- Обойдемся без лишних слов, что подобны жужжанию мухи в ушах. Отвечай мне кратко: «Да, господин!» или «Нет, господин!», - молвил царь. – Была ли ты в Зеле?
- Да, господин.
- Хорошо ли знаешь тамошний городской дворец?
- Да, господин…
- Теяр! – скомандовал он, и командир наголову разгромленного гвардейского полка так называемых «бессмертных», что не оправдали свое горделивое название, ибо от них после сражения осталось в живых менее двух десятков солдат, сделал несколько шагов вперед и протянул ей тонкие ножны.
- Мне нужна жизнь римлянина по имени Цезарь…
Он резко бросил на пол сверток, запечатанный собственной царской печатью, развернулся и вышел.
Один из гвардейцев, рядовой солдат, более человечный, чем его повелитель, успел подойти к Иззет, чтобы быстро шепнуть:
- По пути царь вспомнил, что тебя хорошо подготовили и ты умеешь убивать… Он решил подстраховаться и не хочет использовать нас, воинов… Цезарь разбил наше войско и лишил царя всех завоеваний… В свертке пятьсот дирхемов, это более чем щедрая плата…
- Подожди! – заговорила она, но воин уже скрылся прочь.
Мешади-Оружд сгорбился, пожал плечами:
- Делать нечего… Он наш царь… Если не исполнишь его волю, он отомстит страшнее, чем можно себе представить в самом ужаснейшем из кошмаров… Внимание и повиновение!..

 Отправлено: 20.08.13 18:04. Заголовок: Праздник продолжался..

Праздник продолжался дальше без помех. Вино и сладкое упоение победой сделали своё дело, так что теперь, кое-кто из воинов Наджары, почти свободно общались с римлянами. Очень странно, но, под действием винных паров, даже языковой барьер оказался вполне преодалимым. Представление, которое было показано для всех, очень понравилось Наджаре. Даже Юсуф выразил своё искреннее одобрение. Все ждали восточных танцовщиц.
Однако, несмотря на всё веселье, несмотря на ту лёгкость, которая владела всеми присутствующими, что-то тревожило пустынную воительницу. Она не могла объяснить себе, что именно, но, сердце было не на месте. Сама не понимая для чего, но Наджара, то и дело, оглядовала всех пристальным взглядом и, с не меньшей тревогой поглядывала на Цезаря. Несколько раз, она порывалась рассказать ему о своих опасениях, но, всякий раз, умолкала, не желая портить праздник своему богоподобному возлюбленному. В конце концов, если бы случилось что-то серьёзное, я бы знала. Джинны сказали бы мне.
И вот, наконец, на небольшой импровизированной сцене появились гибкие стройные танцовщицы в откровенных нарядах. Римляне тотчас же забыли и о взаимных братаниях, и о пьяной ругани, и с вожделением принялись взирать на див Востока. Взгляды воинов Востока были более скромными, но, по заведённому в этих землях обычаю, каждый из них на ночь выберет себе одну из красавиц. Девушки танцевали группами по трое. Остальные ждали своей очереди снаружи. В первой тройке среди всех, выделялась одна: высокая, гибкая и изящная, с чёрными как агаты глазами и роскошными волосами цвета воронова крыла. Её наряд был чуть более закрытый, чем у остальных, но танец был откровенее, и держалась она ближе к столам, за которыми сидели воины.
Иззет, всё же, подчинилась. Спрятав кинжал в трепещущем шёлке одежд, она проникла на праздник в качестве одной из танцовщиц. Цезаря узнать было не сложно. Он блестал на троне, сооружённом для него жителями Зелы. Она танцевала со всей страстью и, казалось, не замечала никого и ничего вокруг. Однако, это было обманом - она неотрывно следила за своей жертвой, подле которой сидела короткостриженная женщина в воинском облачении. Правда, её Иззет, почему-то не приняла всерьёз. Возможно из-за ангельской красоты и внешней хрупкости.
Зато Наджара не сводила с неё пристального взгляда стальных глаз. Она ещё не понимала, чем именно, но черноглазая красавица приковала к себе взгляд воительницы. Вскоре, когда Иззет приблизилась к Цезарю так, что он, протянув руку, мог коснуться её, Наджара поняла, что настораживала её. Движения девушки были скованы. Так, будто она прятала что-то в складках одежд. Опасность! - скользнула мысль в сознании воительницы. Причём, непонятно было, была ли это её собственная мысль, или её послали Джинны. Резко встав со своего места, Наджара обошла трон Цезаря и встала позади него.
- Что случилось? - обеспокоенно спросил Фарид, тоже поднимаясь.
Юсуф также оказался подле предводительницы, обножив кривой меч.
- Оставайтесь здесь, - проговорила она одними губами, делая им жест, чтобы они оставались на месте, - убери меч, Юсуф!
Как раз в эту секунду, красивая танцовщица так близко подступила к римскому полководцу, что её бёдра только что не касались его. Рука Иззет, вдруг, нырнула куда-то за спину, (красивое гибкое тело с потрясающими формами, при этом продолжало соблазнительно изгибаться, отвлекая внимание). Наджара оказалась быстра, как молния. Как только рука Иззет с клинком взметнулась вверх, намереваясь нанести удар в шею Цезаря, Наджара тут же перехватила её за запястье и, сильно вывернула. Кинжал выпал из руки танцовщицы. Подоспевший Юсуф, поспешно поднял еего. Некоторое время, женщины сражались, но, Наджаре удалось- таки поставить Иззет на колени и приставить ей к горлу уже свой, не менее острый кинжал.
- Кто проверят танцовщиц? - раздался посреди внезапно наступившей тишины звеняще холодный голос пустынной предводительницы, - Она пыталась убить Цезаря! Ещё раз спрашиваю - кому доверено было проверять всех приходящих на праздник?
Кинжал Наджары по-прежнему блестал у горла черноокой, руки которой были крепко связаны за спиной подоспевшем Юсуфом.
В наступившем ступоре, никто не заметил, как один из тех, кто прежде служил Дайотару, быстро покинул охранный пост, скрывая под доспехами кошель с дерхемами, который отдала ему красавица Иззет, перед тем, как вошла сюда. Один из римских офицеров посмотрел на Цезаря и молча кивнул на удаляющуюся фигуру продажного воина.
- Остановить его, о богоравный Юлий Цезарь? - спросил центурион.
Наджара также обратилась к Цезарю с вопросом, кивая на танцовщицу:
- Желаешь допросить её? Или я могу казнить её, предворительно, отдав своим людям?

 Отправлено: 21.08.13 15:14. Заголовок: Пир был в разгаре. В..

Пир был в разгаре. Время от времени молодой Гирций поглядывал на других римлян и видел, что многие из них быстро стремятся сполна снять стресс и движутся к полному и окончательному беспамятству. Недовольно косясь на собственную кружку с вином, он понимал, что и сам порядочно нагрузился. Вокруг него воины – как простые легионеры, так и их начальники, уже пошатываясь, ходили рядом со столами, за которыми веселились остальные оставшиеся в живых после сражения, останавливаясь перемолвиться словечком то с одним, то с другим.
Оптий не захотел к ним присоединиться. Старый декурион сидел со своими приятелями из другой центурии и вместе с ними, по обыкновению, рассуждал о том, что было сегодня и как это может повлиять на их судьбу в будущем.
Вот только что назначенный устным приказом Цезаря наместник Целий Винициан задержался у стола, за которым собрались воины Наджары.
— Молодцы!.. Сегодня вы постарались на славу!
Несмотря на отсутствие заметного числа погибших или раненных товарищей, их соотечественники, кажется, пребывали в добром расположении духа.
Винициан опустился на край стола и отхлебнул из своей кружки.
— Честно признаться, я даже не думал, что у вас отыщется столько боевого духа. Но вы как-то умудрились не просто выжить, но и победить. Но не забудьте сказать нам спасибо! Не знаю, что бы вы без нас делали, если бы только сразу не погибли бы, но вы остались живы! Теперь вы — настоящие друзья и союзники римского народа!
Даже на памяти близких к нему людей Целий очень редко кого-либо хвалил. Заслужить его одобрение, пусть даже обильно сдобренное личными чувствами, дорогого стоило.
- Я начинал свою карьеру обычным солдатом в войске Лукулла, гулял по всему Востоку и Малой Азии… Сапог без счета стоптал! Я бывал даже в Армении, а она, да будет вам известно, служит чем-то вроде подушки между Римской и Парфянской империями. Потом мне надоело служить Лукуллу и Крассу, обрыдли олухи-военачальники, с которыми куда более способные люди, вроде меня, досыта хлебали дерьма. Я ушел к Цезарю, думая построить новую, лучшую жизнь… — Он не договорил, скорченную от неразбавленного вина физиономию скривила насмешливая ухмылка. — И не прогадал, что тут сказать. Меня сразу повысили до подобающего мне чина. Такое вот мое счастье.
На самом деле смешного в его рассказе было немного, но самоирония, с которой он все преподнес, вызывала улыбку.
— Только не воображайте, что я так и буду с местными запанибрата, — поднимаясь, предупредил Винициан. — Хотя вы теперь у нас ветераны. Обращение с вами будет уже не такое, как например с Дейотаром и его людьми. Вы действительно заслужили почести.
Гирций тоже приподнялся, но, передумав, снова сел за стол. Ему начинали нравиться эта веселая болтовня и грубоватые шутки. Сам наливая себе вина, он напомнил себе, что собирался проверить приглашенных на празднество танцовщиц.
«Да, конечно. Я на них взгляну. А, хотя… Да ну, никуда они не денутся, еще успею. Вот только выпью еще кружку-другую».


***


Тем временем Цезарь мельком посмотрел на Наджару и увидел, что её что-то тревожит.
Она то и дело пристально оглядывала всех внимательным взглядом, от которого, казалось, ничто не способно было укрыться, и с не меньшей тревогой обращала свой взгляд на самого Цезаря.
«Она что-то чувствует! – понял он. – Но вот что именно? А впрочем, если не говорит, значит и мне еще не пришло время об этом спрашивать».
Наконец появились гибкие стройные танцовщицы в откровенных одеждах. Римляне устремили на них жадные глаза и принялись нестройно кричать.
Цезарь заметил, что Наджара просто глаз не спускает с одной из них, хотя вроде бы ничего особенного в той не было. Вскоре эта красавица приблизилась к нему настолько близко, что он мог бы, казалось, протянуть руку и прикоснуться к ней. Но тут вдруг Наджара рывком встала со своего места и, обойдя высокое кресло Цезаря, встала позади него.
- Что случилось? - спросил один из её командиров.
Другой также оказался там, обнажив меч.
- Оставайтесь здесь, - она велела, чтобы те оставались на месте, - убери меч, Юсуф!
Красивая танцовщица подступила еще ближе. Отлично сложенное, гибкое тело продолжало соблазнительно изгибаться… Но тут, откуда ни возьмись, в её руке заблистал клинок, который быстро взметнулся вверх, чтобы поразить Цезаря и убить его наповал. Машинально полководец отпрянул в сторону и чуть было не упал со своего кресла, лишь каким-то чудом удержавшись в нем. Он схватился за рукоять меча, однако Наджара оказалась проворнее и тут же перехватила красотку за запястье. Кинжал упал наземь, один из восточных воинов сразу подобрал его. Опешившие римляне наконец-то пришли в себя и с криками бросились было вперед на защиту Цезаря, но он повелительно приказал им остановится, указав на то, что сейчас обе женщины будут драться между собою. Так и получилось. Они яростно сражались, показывая чудеса ловкости, но в итоге Наджара смогла сбить неизвестную с ног и, поставив её на колени перед Цезарем, приставила ей к горлу свой кинжал. Подоспел еще один из сторонников Света и начал связывать преступнице руки за спиной.
- Кто проверял танцовщиц? - раздался голос воительницы, - Она пыталась убить Цезаря! Ещё раз спрашиваю - кому доверено было проверять всех приходящих на праздник?


***


— Да просыпайся же, Квинт!
Гирций с трудом разлепил веки. Центурион Ланг тянул его за руку, пытаясь вытащить из-за стола, на который он поник головой.
— Просыпайся, тебе говорят!
Ланг сам раскраснелся от выпитого, его дыхание отдавало винными парами и мясом.
Гирций слабо шевельнулся, и его тут же вырвало на собственные коленки.
— Тьфу на тебя, — сморщился Ланг.
— Проклятье! Танцовщицы… О, Боги, я забыл про них, — кое-как выговорил молодой, не рассчитавший собственных сил и возможностей офицер.
— Одна из них только что пыталась убить Цезаря, дурень!
— Ее надо казнить, — с пьяной убежденностью объявил Гирций. — Мы тут еще повеселимся, а она пусть посидит на цепи до утра, а завтра мы убьём её вместе с другими приговоренными.
Он кое-как поднялся, собрался шагнуть, но вместо этого рухнул навзничь. Это показалось ему очень смешным, и он приподнял голову и расхохотался.
Ланг протянул ему руку.
— Вставай, пошли. Я тебе помогу. Сам ты туда вряд ли доберешься.
— Тсс… — Гирций прижал палец к губам.
Они пошли вперед, туда, где был центр площади.
— Ой, не могу. — Гирций держался за живот, по его лицу текли слезы. — Аж больно! — Он начал сползать к земле. — Держи, держи меня!..
Глядя на него, Ланг сам в который раз согнулся от выпитого. Какое-то время они оба оставались на месте, всхлипывали и не могли двинуться дальше.
— Хотел бы я знать, что там сейчас творится, — еле переводя дух, сказал молодой воин.
— Видел бы ты сейчас свою рожу, — отозвался Ланг. – Ну давай же, ступай вперед, не то, клянусь Марсом, я взвалю тебя на плечи и доставлю к Цезарю, как какого-нибудь барана!..
Гирций кое-как сосредоточился. Запинаясь и пошатываясь, парочка все же добралась до центра площади, где был пиршественный стол и кресло Цезаря.
Они увидели, что кинжал Наджары прижат к горлу красивой черноокой девушки, руки которой крепко связаны за спиной.
Ланг каким-то образом сумел собраться с силами и почти трезво приложил согнутую в локте правую руку к груди, а затем поднял ее вверх.
- Слава Цезарю!... – почти трезвым голосом проговорил он. – Вот перед вами Квинт Гирций, коего я доставил сюда самолично. Именно он, и никто другой обязан был надзирать за танцовщицами, дабы не случилось ничего из ряда вон выходящего. Но в силу неких причин ему не удалось это сделать…
- Прости… - начал говорить и сам Гирций, отстраняясь от Ланга и пытаясь принять более или менее достойный вид. – Прости меня, о Цезарь… Если за меня заступится войско, обещаю совершить во славу Рима подвиг… Но только умоляю, помилуй меня и не карай!
Цезарь строго посмотрел на него.
- Итак, вот пример, как ни в коем случае не должен выглядеть римлянин! – жестко проговорил он, словно разрезая словами металл, подобно острейшему лезвию. – Римлянин обязан быть примером для других народов, вести их за собой. Тот, кто облечен долгом командира, обязан быть осмотрительным и мудрым вдвойне. А этот? Куда он способен повести своих солдат? Разве что из одной таверны в другую!
- Похоже на то, что он в одиночку за вечер вылакал все солдатское пойло своего отряда… - доверительно сообщил центурион Публий Верр Наджаре, но тут же отшатнулся, видимо, опасаясь её. – Ладно, ладно, ну всё, молчу…
Очевидно, только что увидев происходящее, один из тех союзных солдат, что прежде служили Дейотару, быстро кинулся в бегство. Центурион Ленн посмотрел на Цезаря и кивнул:
- Остановить его, о богоравный Юлий Цезарь?
- Да, поймайте его и, схватив, доставьте в штаб, где я вскоре буду, - промолвил Цезарь, поднимаясь с места. – Сегодня был долгий и трудный день, мы все очень устали, но как знать, может быть, день завтрашний покажется нам еще труднее… Ах, кстати, Гирция – он устремил взгляд на последнего. – Разжаловать, лишить наград, ошельмовать и прилюдно казнить за нарушение дисциплины и приказа вышестоящего начальства, а также за пренебрежение служебными обязанностями.
Но центурионы принялись обращаться к полководцу с просьбами помиловать незадачливого Квинта. Примипил Авл подошел поближе и тихо проговорил, чтобы его не расслышал никто более, кроме Цезаря:
- Вспомни, перед битвой он как нельзя кстати произвел очень выгодное для нас наблюдение и тем самым уверил нас в лояльности наших новых союзников… Ведь именно поэтому наша стратегия в итоге и оказалась правильной, и мы выиграли битву.
Цезарь устало отмахивался от речей и жестов, словно от надоедливого жужжания мух в ушах, но под конец всё же согласился передать это дело на суд войска. Гирция тут же арестовали и, набросив мешок на голову, увели прочь, дабы союзники и местные жители не видели его лица и не начали бы судачить о случившемся.
Наджара обратилась к нему, кивнув в сторону танцовщицы:
- Желаешь допросить её? Или я могу казнить её, предварительно, отдав своим людям?
- Если не возражаешь, пусть сначала ей займутся мои люди, - ответил он. – Кстати, не помешало бы разобраться и с остальными танцовщицами.


***


Факельный свет заставил Иззет зажмуриться, а тонкий скрип открываемой двери так резанул уши, что она стиснула зубы. Кто пришел ее наказать?.. Она поймала себя на том, что совершенно не волнуется по этому поводу.
— Так, так, так… Ну и что тут у нас?
Она напряглась.
Верр в сопровождении трех воинов уже был рядом. Пока они рассматривали пленницу, центурион сунул факел в стенное кольцо. Отсветы пламени играли на его пепельно-бледной, словно у мертвеца, коже, и Иззет ощутила, как глубоко внутри нее шевельнулось что-то напоминавшее страх.
Она сглотнула и спросила:
— Что со мной будет?
— Ага, тебе интересно, что с тобой будет? — тоненьким голоском передразнил Верр.
Он пнул дверь так, что она захлопнулась. Его приятели захохотали.
Иззет поднялась на ноги и посмотрела ему прямо в глаза.
— Если ты явился сюда просто так, римлянин, тогда лучше уйди, — сказала она с суровой уверенностью, которой на самом деле совершенно не ощущала.
Верр подошел к ней вплотную, и она увидела, что зрачки у него были во весь глаз, а на дне их светилось непостижимое безумие экстаза. Кулак центуриона без предупреждения метнулся вперед и пришелся ей в голову. Иззет попыталась отвести удар, но ей помешали слишком короткие цепи. Девушка упала, на нее тотчас же накинулись все остальные. Удары и пинки посыпались безостановочным градом.
Иззет свернулась в тугой комок, но это не помогло. Она была наполовину оглушена, с расшибленного виска капала кровь. Девушку поставили на ноги. Она хотела было закричать, но Верр с силой всадил кулак ей в живот, оборвав дыхание. Потом он одним рывком содрал с девушки одежду, и его друзья хохотали над ее наготой. Страх придал ей сил. Она резко ударила ногой и угодила римлянину в подреберье. Верр шатнулся назад, но один из мужчин, пришедших с ним, тотчас обхватил Иззет сзади за шею, сдавливая ей горло.
— Поверни-ка ее!..
В хриплом голосе центуриона мешались ярость и похоть. Пленница отчаянно боролась, но справиться с троими мужчинами было превыше ее сил. Сопротивление лишь обозлило их. Кто-то шарахнул ее головой о каменную стену так, что перед глазами поплыли яркие звезды. Она ощутила чьи-то пальцы, которые полезли внутрь…
Ей наконец-то удалось закричать. Но ей ответили хохотом.
— Заткнуть бы ее, — сказал один из них.
— Вот, возьми.
Грубые пальцы стиснули ей нос. Через несколько мгновений она открыла рот, пытаясь вздохнуть, и ей в зубы тотчас сунули вонючую тряпку.
— Только посмотрите, — мурлыкал Верр, с силой разворачивая ей колени. — Какое все у нас тут розовое и маленькое. Прямо мышиный глаз!
Она ощутила, как он пристроился позади, обхватил бедра и вторгся в ее плоть, причиняя невыносимую боль. Иззет закричала так, что жилы вздулись на ее шее, но тряпка заглушила вопль.
— Ну что, сучка? Нравится? — Верр притиснул ее к грязному полу и навалился всем весом. — Ты сама на это напросилась, осмелившись напасть на Цезаря, — проворчал он, наслаждаясь ее мучениями. — Вот и получай по заслугам.
Горячие соленые слезы жгли ей глаза. Непередаваемая мука длилась и длилась. Она вновь закричала, на сей раз умоляюще.
— Получай по заслугам, — повторил Верр. — Ты… ты!.. — и не договорил, полностью отдавшись долгожданному наслаждению.
Иззет почувствовала, как он принялся двигаться все быстрей, потом хрипло зарычал и рухнул на нее сверху, на некоторое время удовлетворившись. Потом Верр встал на ноги. А её начало трясти.
Он пнул её в ребра и сказал дружкам:
— Точно говорю, ей понравилось! Ну? Кто хочет быть следующим?
— Я не откажусь, — подал голос тот, который душил ее сзади. — Только поверните её и поднимите ей голову. Пусть смотрит мне в лицо, пока я буду ей нутро разворачивать.
Иззет закрыла глаза, и в ее тело был вбит еще один кол. Пучина страдания оказалась бездонной. Самые сокровенные уголки ее тела были пронзены и вывернуты наизнанку ради удовольствия римлян. Над нею издевались всеми мыслимыми способами, терзали плоть и топтали душу. Ей причиняли невероятную боль и оскорбляли насмешками. Потом, утолив первое желание, они снова начали ее бить, подогревая похоть видом страданий.
Все пошло по новому кругу.

 Отправлено: 24.08.13 15:33. Заголовок: видя Иззет, Наджара ..

видя Иззет, Наджара догадывалась, что делают римляне с пленницей. Когда она, под утро, когда шум праздника постепенно стал стихать, она услышала её стоны и глумливый смех римлян. Вот, что с ней сделала тьма... Возможно, если она раскаится и примет Свет, тогда, став одной из воинов света, эта девушка...
- Отдай её нам, Наджара, - просили её воины, но пустынница сурово посмотрела на них:
- Она будет вашей, но, только посл того, как я поговорю с ней. Каждый достоин шанса на раскаянье.
Воины были явно против, но, Юсуф, и ещё несколько человек, отправились в подвал вслед за Наджарой.
Тонкая полоска света, словно арабский клинок ворвалась в подвальную тьму, когда Наджара отворила дверь. Римляне всё ещё продолжали свои жестокие развлечения. Избитая, почти потерявшая сознание танцовщица лежала на спине, обливаясь слезами. Ноги её были широко раздвинуты, выставляя напоказ кровоточащее лоно. Свести их вместе она уже просто не могла. Увидев вошедших, она с надеждой обернулась, но, увидев сверкающие жестокой похотью глаза Юсуфа, побледнела и отвернулась.
- Что тебе здесь надо? - непроизвольно грубо спросил разгорячённый похотью римский солдат, увидев Наджару. Потом, осёкся и сказал, пытаясь добавить в голос хоть каплю уважения, - Цезарь отдал её нам.
- Я хочу лишь поговорить с ней, - мягко улыбнулась Наджара, - вы можете даже остаться здесь, если хотите. А от её ответа будет зависеть, вернётся она к вам или нет.
Разочарованные римляне нехотя отошли в сторону, застёгивая штаны. Три воина, что мрачными тенями стояли позади Наджары, ничуть не стесняясь,разглядывали девушку, прикованную цепями. Воительница присела перед Иззет на корточки и пальцем поддела её за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза:
- Что заставило тебя сделать это,?
Девушка молчала, дрожа от страха, но, всё же, продолжая зло глядеть на свою недавнюю соперницу. Терпеливо подождав минуту, Наджара продолжила, погладив её по щеке:
- Посмотри, в какое незавидное положение ты попала, - светловолосая чуть отстранилась, давая Иззет возможность увидеть римлян, пожирающих её глазами и отпускающих на её счёт пошлые шутки, и пустынников, чьи лица были почти безэмоциональны, и, лишь глаза сверкали вожделением.ё Рука Юсуфа легла на кожаную плеть с железными наконечниками, что висела у него на поясе, а тонкие губы растянулись в улыбке, - Видишь?
- Что вам нужно? - голос Иззет дрожал, но она продолжала делать попытки держаться достойно.
Наджара улыбнулась и заглянула ей в глаза:
- Покайся в содеянном. Прими свет и, я уговорю Цезаря отдать тебя мне. Если ты, действительно, раскаишься и поклянёшься служить добру...
Звонкий надсадный и, явно нервный смех Иззет прервал текучую речь Наджары:
- Ты - Наджара, да? Воины нашего царя рассказывали мне о тебе. Ты всё плетёшь свои бредни о свете, надеясь спасти весь мир. Ваш свет только эфемерное прикрытие вашей слабости.
Взгляд Иззет сверкнул вызовом, встретившись с, вмиг похолодевшими, сверкнувшими сталью, глазами пустынной предводительницы. Никто не смеет оскорблять Свет своим невежеством! Поднявшись, Наджара посмотрела на своих воинов:
- Она ваша. Юсуф... - она подошла к сирийцу и, чуть коснулась его руки, лежащей на рукояти плети, - Она оскорбила Свет. Думаю, ты знаешь, что делать. Не жалей сил.
Глаза пустынника сверкнули. Сняв с пояса плеть, он медленно приблизился к девушке, глядя на неё взглядом палача.
- Уступите мне её минут на двадцать? - спросил Юсуф, занося над Иззет сверкающую железом плеть. В этот момент, девушка потеряла сознание....
Всех не спасти. Видимо, тьма ещё слишком сильна в этом мире и, смыть её может лишь кровь, а обрубить её щупальца, лишь острый меч, - думала Наджара, выходя из подвала. Найдя Цезаря, она присела подле него. Лицо воительницы было суровым и мрачным:
- Позволь мне провести показательную казнь завтра, - она пристально посмотрела в глаза римскому полководцу, - не знаю, слышал ли ты, но люди Востока очень истовы в своей вере и не прощают оскорблений. Я хочу лично казнить её, публично. После того, как с ней развлекутся мои и твои люди.

 Отправлено: 08.09.13 14:36. Заголовок: - Что тебе здесь на..

- Что тебе здесь надо? – слегка грубовато и развязно спросил разгоряченный центурион Публий Верр у Наджары, но затем вспомнил, что лучше лишний раз не обострять отношения с ней, тем более что теперь вместе с Цезарем она представляет серъезную силу, считаться с которой волей-неволей уже придется всем, поэтому попытался смягчить выражение голоса и даже пояснил:
- Цезарь отдал её нам.
- Я хочу лишь поговорить с ней, - отвечала она, - вы можете даже остаться здесь, если хотите. А от её ответа будет зависеть, вернётся она к вам или нет.
- Так и быть, - кивнул Верр и отошел в сторону со своими воинами, которые также подозрительно быстро поспешили ретироваться. А Наджара, приблизившись к пленнице, начала говорить:
- Что заставило тебя сделать это?
- Точнее, не что, а кто заставил, - тихо прокомментировал из своего угла Верр. – Надо бы нам еще найти того, кто велел ей пойти на преступление и заплатил…
Но вот только сама девушка молчала.
- Посмотри, в какое незавидное положение ты попала, - чуть помолчав, продолжала воительница. - Видишь?
- Что вам нужно? – наконец отреагировала Иззет.
Наджара неторопливо изрекла:
- Покайся в содеянном. Прими свет и, я уговорю Цезаря отдать тебя мне. Если ты, действительно, раскаишься и поклянёшься служить добру...
Но та была явно не в восторге от такой перспективы:
- Ты - Наджара, да? Воины нашего царя рассказывали мне о тебе. Ты всё плетёшь свои бредни о свете, надеясь спасти весь мир. Ваш свет только эфемерное прикрытие вашей слабости.
Поднявшись, Наджара посмотрела на своих воинов:
- Она ваша. Юсуф... Она оскорбила Свет. Думаю, ты знаешь, что делать. Не жалей сил.
- Уступите мне её минут на двадцать? - спросил Юсуф у римлян, занося плеть.
- Да, конечно. Само собой. Развлекайся, - и Верр попробовал было засмеяться, но смех его прозвучал как-то неестественно и даже фальшиво: он как огня боялся гнева восточных воинов и, видимо, теперь про себя благодарил Богов, что оказался здесь не один, а со своими друзьями, хотя на них надежда тоже была слабовата…
В этот момент, девушка потеряла сознание....
Выйдя оттуда, Наджара вернулась к Цезарю, который тихо сидел за столом в одном из помещений городской управы, куда свезли все его бумаги и вещи. Видимо, он явно скучал здесь в одиночестве.
Сурово и мрачно она сказала ему:
- Позволь мне провести показательную казнь завтра, - посмотрела в глаза римскому полководцу и добавила:
- Не знаю, слышал ли ты, но люди Востока очень истовы в своей вере и не прощают оскорблений. Я хочу лично казнить её, публично. После того, как с ней развлекутся мои и твои люди.
Помолчав, он ответил:
- Да, теперь я уже имел возможность в этом убедиться… Думаю, ее можно будет казнить, но желательно после того, как она расскажет, кто и когда приказал совершить это покушение на меня, иначе, разгромив врагов внешних в открытом бою, мы не сможем избавиться от внутренних, которые способны нанести новый удар…
Поднявшись, он стал ходить из одного угла в другой.
- Знаю, что за всем этим непременно стоит Фарнак, и уже отправил отряд за ним в погоню… По сведениям пленных, у него остались самые ничтожные силы, в лучшем случае несколько десятков пехотинцев и всадников, но пока он жив, Рим не сможет спокойно устраивать тут мирную жизнь. Когда дикий зверь оглушен и упал наземь в беспамятстве, его следует добить!
Полководец осмотрелся, неприязненно посмотрел на старый, чадящий светильник и словно бы спросил у него:
- Разве можно в этом сомневаться?
И сразу же сам за него ответил:
- Разумеется, нет. Значит, нужно отыскать его самого и его людей, а затем их уничтожить. Думаю, это не займет много времени, но без этого я не смогу закончить тут дела…
Пройдясь еще немного, он развернулся:
- А чем мы займемся, пока еще есть время?



***


Немного недовольный вмешательством союзников, из-за чего ему не удалось сделать еще кое-что из того, что он хотел, Верр медленно шел по улице, приостанавливаясь и вглядываясь в лица прохожих. Его хмель начал постепенно отступать, и он с тревогой подумал, что оставаться надолго в городе, куда в честь победы приехало множество людей из близлежащих тетрархий, было бы не совсем безопасно, поскольку случаи с Иззет и другими пленниками еще не самое главное… Нет, кое-кто мог бы вспомнить и другие, более жестокие «подвиги» римлян… Точнее говоря, даже антиподвиги. А попросту говоря, речь шла о том, что было совершено отступающими остатками отрядов Гнея Домиция Кальвина, разбитого ранее Фарнаком.
Об этом центуриону накануне решающей битвы рассказал один из добровольцев-эвокатов, который сам был там и видел случившееся собственными глазами, хотя и не участвовал в ходе самого дела.
… От этой когорты, где служил сам очевидец событий, осталось меньше половины воинов, что были немыслимо голодны, озлобленны и стремились только к тому, чтобы покинуть столь негостеприимные земли, где они волею судеб понесли тогда роковое поражение, сопоставимое с неудачей Красса, разбитого парфянами. Изможденные, они наткнулись на какое-то поселение, где решили не только привести в порядок себя, но и забрать все, что только можно. А если получится, то и продать жителей в рабство и тем самым хоть немного возместить убытки, понесенные в этом неудачном походе. При этом по умолчанию решено было не гнушаться никакими средствами.
По всем правилам это поселение было окружено. Затем на подмогу подошел еще один римский небольшой отряд из числа уцелевших в сражении. И началось… Брали все то, что можно было унести – вещи, еду, домашний скот… Запасы вина тут же пошли по рукам… Всех стали сгонять на площадь. Тех людей, кто проявлял строптивость или недостаточно быстро повиновался, избивали и тут же изгоняли прочь из собственных домов. Били рукоятками мечей, набалдашниками копий, плетьми… Те, кто сопротивлялся, были мнгновенно убиты. Один из легионеров, который ранее заявил, что знает сирийский, напрягал последние силы в крике, немилосердно калеча трудные слова чужого языка:
- Жители деревни Анзирры! Жители деревни Анзирры! Все жители деревни! Слушать внимательно! Каждый должен с дети быть на площадь, куда вам указать. Будет проверка все семьи и семейный списки... ...и как выполняются приказы римская власть! Никто не должен оставаться в дом, в сарай, в погреб, на крыша или на чердак...
Крестьяне в панике метались, но их хватали и уводили.
- Стойте, куда вы бежите? – спрашивал один, выйдя на улицу и только что увидев бегущую толпу.
- Нас хотят убить! – орали в ответ ему.
- Чего уставился?
- Спасайся сам, пока не поздно!
- Беги! Остерегись, говорят тебе!
Тот устремлялся вслед за бегущими, но их по-прежнему окружали и силой вели на площадь.
- Взять еда на два дни! – раздавались команды. - Взять дети... Порядок и дисциплина... Рим есть... культурный страна. Каждый, кто ехать в Рим, будет проверен каждый из семья. Фрукты и овощи брать с собой воспрещается во избежание заражения Рима.
Пьяные легионеры неистовствовали вовсю.
Внезапно раздались жуткие крики. Часть римлян поспешила на них. Они увидели, как несколько легионеров затоптаны толпой насмерть и теперь лежат в крови посреди пыльной дороги.
Успевший изрядно выпить полевой хирург трясущимися руками осмотрел их и проговорил:
- Я… как ветеран санитарных войск… - он громко икнул. - … Устанавливаю, что причиной смерти являются переломы костей ребер… Э-э-э… верхней части грудной клетки...
- Ясно, - холодно проконстатировал один из офицеров. – В таком случае мы расправимся с виновниками. Без исключения. Всех, кто не выполняет приказы римского командования, постигнет только одна жалкая участь – позорная смерть. Мы сожжем их.
- Ну что, загнать их для этого в храм или как? – спросил другой. – Кроме храма, они все вместе никуда не поместятся.
- Да, - чуть подумав, сказал первый.
- Сигнал будет?
- Непременно. Загоняйте их, да смотрите, чтобы никто не сбежал!
Через несколько минут приказ был выполнен; двери храма закрыли изнутри, а стены обильно политы горючим маслом. Не обращая ни малейшего внимания на отчаянные вопли обреченных женщин и детей, факельщики быстро поджигали здание. Оно было тут же объято огнём. Затем римляне возобновили грабёж уцелевших домов, которые тоже потом было решено сжечь дотла.
Офицеры стояли чуть впереди и молча созерцали клубящееся пламя пожара, в котором заживо горели обреченные на смерть…



***


Напряженно размышляя об этом, Верр решил пока что вернуться и посмотреть, что происходит с пленными. Он добрался до нужной улицы и вдруг увидел впереди себя восточных воинов. Главное, с ними уже никак нельзя было разминуться, а рядом с ним как назло не оказалось ни единого римского солдата…
Стараясь казаться непринужденным, он подошел поближе и узнал их. Это были те самые, которые были в подвале вместе с Наджарой. Тщетно попытался вспомнить, как же зовут одного из них, названного ею по имени, но так и не смог.
- Ну, как вам? – спросил он, кивнув в сторону подвала. – Понравилось? Да, кстати, что-то вы, парни, как-то быстро… Мне вот понадобилось побольше времени… - чувствуя себя явно неуютно, проговорил он, - Кстати, как она там? Надо бы потом вытянуть у нее, кто ее прислал... А то Цезарь будет мной недоволен...

 Отправлено: 19.09.13 18:14. Заголовок: Завидев римлянина, Ю..

Завидев римлянина, Юсуф ухмыльнулся, глядя на его явный интерес. Сириец понимал, что, как не старались римляне скрыть своё любопытство, пополам с пренебрежением, у них это получалось плохо. Переглянувшись с остальными, он взглядом показал им, что они могут идти. Те, закутанные в чёрные одежды, тут же удалились, бесшумно и таинственно, словно тени из царства Аида. Юсуф же ответил Верру:
- Она прекрасна в своей беспомощности, но омерзительно в своём грязном стремлении. Мне не нужно много времени, чтобы удовлетвориться. Восточная страсть приходит быстро и удовлетворяется стремительно.
Когда римлянин задал вопрос о состоянии девушки, воин востока посмотрел на окровавленные концы своей плети и задумчиво ответил:
- Она дышит и может говорить. Но, шевелиться вряд ли сможет. Я уже допросил её: её прислал сам Фарнак. Она оказалась принцессой его государства.
Ни сказав больше ни слова, Юсуф медленно пошёл прочь. На полдороге обернулс и обратился к римлянину:
- Если будите развлекаться с ней, ни в коем случае не убивайте. Она нужна Наджаре.
С этими словами сириец ушёл.

***

Наджара была рада тому, что ей отдадут Иззет. Однако, Цезарь был прав, сначала её нужно было допросить. Что ж, думаю, Юсуф и остальные справятся с этим лучше меня. На вопрос Цезаря, чем заняться в свободное время, воительница поколебалась немного, потом несмело подошла к полководцу и заглянула ему в глаз:
- У нас совсем не остаётся времени для нас...
Её губы уже почти коснулись губ Цезаря, когда вошёл Юсуф.
- Наджара! - окликнул он её, но не поклонился ей, как это делали остальные.
Когда блондинка обернулась к нему, взгляд её был холоден и суров. Сириец же, наоборот опустил глаза и плотно сжал губы, чтобы ни Наджара ни, тем более, Цезарь, не увидели съедающей его зависти и ревности.
- Что ты хотел, Юсуф? - спросила Наджара отстраняяс от Цезаря.
- Прости, что прервал вас. Я допросил пленницу, вернее, хм... Она сама рассказала обо всём. Её послал Фарнак. Она принцесса в его государстве. Возможно, что покушение будет не единственным, но, сколько их ещё будет, она не знает, - он посмотрл на Цезаря и уточнил, - она хитра, но, не так сильна, чтобы не сознаться.
- Боюсь даже спрашивать, каким образом ты допрашивал её, - проговорила Наджара, улыбнувшись сирийцу уголком губ, - но, я благодарю тебя. Можешь идти.
Когда пустынник ушёл, Наджара ещё некоторое время стояла, обратив задумчивый взгляд к рассветному солнцу. Будет ещё одна смерть... Ещё одна кровь прольётся во имя добра. Как это грустно... Но, ведь у нас нет другого пути! Нет! Неверные, либо должны покориться Свету, либо умереть, очистив своей кровью этот мир от скверны! Прекрасные черты воительницы сейчас, озарённые солнечными лучами, преобрели суровую властность. Она вновь повернулась к римлянину и положила руки ему на плечи:
- юда больше никто не войдёт. Все развлекаются с танцовщицами и пленницей. Это наше время. Мы продолжим?
Она стояла так близко, что Цезарь мог видеть трепетание её рестиц и чувствовать пряный сладковатый аромат её кожи...

 Отправлено: 20.09.13 22:37. Заголовок: - У нас совсем не о..

- У нас совсем не остаётся времени для нас... – с тоской в голосе проговорила Наджара.
- Наше время в нашей власти, - даже не задумываясь, возразил римский полководец и как бы в подтверждение своих слов решительно кивнул. – Только от нас зависит, каким образом мы его проведём.
И, отвечая на её призыв, приблизился было, но тут опять случилось нечто непредвиденное.
А именно, появился тот самый Юсуф, который начинал уже раздражать полководца. Завидев его, Цезарь сделал шаг навстречу, но сумел сдержать себя, ибо его обязывало вести себя с ним корректно обещание, ранее данное относительно этого человека Наджаре. Тогда он чуть заметно пожал плечами и с гордым видом отстранился, будто бы показывая, что это вовсе не его дело.
- Наджара! – тем временем возгласил Юсуф, обращая к себе внимание. От взора Цезаря не укрылось то, что на сей раз этот воин не поклонился ей, как это делали остальные и как по идее должен был сделать и он сам. Однако даже сейчас политик не сделал ему замечания, заранее предчувствуя, что это может привести к не самым выгодным для него последствиям.
Зато он буквально воспрял душой, когда блондинка обернулась к воину, встречая его холодным и суровым взглядом, словно давая понять, что он здесь явно лишний. Однако дерзновенный сириец как нельзя более вовремя смирился и опустил глаза, при этом плотно сжав губы, очевидно пытаясь скрыть обуревающие его неистовством чувства. «Вздор, от ока Цезаря ничего не укроется!» – подумал римлянин, вернувшись почему-то к своей старой привычке говорить о себе самом в третьем лице; не без успеха этот прием был использован им при составлении знаменитых мемуаров «Записки о Галльской войне» и многих других сочинений. – «Напрасно он стремится показать сейчас свою мнимую лояльность, ведь на самом деле ему отнюдь не нравится римский народ и я сам в том числе. Но иногда бывает выгоднее держать таких на виду, с тем чтобы потом легче и удобнее было их разоблачить и подвергнуть справедливому взысканию!»
- Что ты хотел, Юсуф? - спросила Наджара, для вида тоже слегка отстраняясь от Цезаря.
- Прости, что прервал вас. Я допросил пленницу, вернее, хм... Она сама рассказала обо всём. Её послал Фарнак. Она принцесса в его государстве. Возможно, что покушение будет не единственным, но, сколько их ещё будет, она не знает, - с этими словами он посмотрел на Цезаря, но полководец словно закутался в тогу беспристрастного созерцания и молчания, отчего вмиг стал похож на своих божественных предков и волна этого величия поневоле подействовала и на Юсуфа. Как бы то ни было, он остановился и лишь после паузы сумел продолжить: - она хитра, но, не так сильна, чтобы не сознаться.
- Боюсь даже спрашивать, каким образом ты допрашивал её, - проговорила Наджара, улыбнувшись уголком губ, - но, я благодарю тебя. Можешь идти.
«Вот и отлично!» - подумалось Цезарю и он в очередной раз пожалел, что оказался в столь очевидно невыгодной для него ситуации, когда ввиду своей малочисленности римляне не могут оказать полное влияние на местные восточные народы, дабы приучить их к более организованной культуре и почтительности, хотя бы за то, что Рим помогает им бороться против могущественных врагов и затем строить мирную жизнь вдали от всяких тревог и опасностей.
- Не кажется ли тебе, что здесь, в этих землях, на самом деле предстоит сделать гораздо больше, чем кажется? – начал рассуждать он, будто обращаясь к Наджаре, но в то же время приводя слова так, что они напоминали скорее монолог. – Видишь ли, большинство людей, с которыми мне пришлось тут столкнуться, за весьма приятным исключением… - он сделал легкий жест рукой, чтобы собеседница поняла, что под этим «редким исключением» Цезарь имеет в виду именно ее. – На данный момент находятся на довольно-таки невысокой ступени развития! Часть из них пока еще только формирующиеся, к тому же слабые в культурном отношении личности, все их поступки объясняются исключительно насущными нуждами, в то время как духовно они совершенно не растут. Вот и сейчас, в нашем присутствии, то есть в присутствии двух людей с превосходным чувством культуры прекрасного, этот Юсуф, или как там его настоящее имя… позволил себе, с развязностью совершенно труднопереносимой, говорить о вещах совершенно не его масштаба, и лишь показал свою неосведомленность о наших совместных планах на будущее, а сам он в то же время занимается насилием… Невероятнее всего то, что он говорил подобные речи безапелляционно и уверенно. Ну, вот, по-моему, в этой ситуации ему надо было бы лучше немного помолчать, а заодно и послушать то, что говорят! В целом, не только ему, но и массе других людей Востока предстоит еще многому научиться, чтобы постараться стать хоть сколько-нибудь приемлемыми членами современного цивилизованного социального общества!
Увлекшись, он посмотрел в окно и заметив, что уже рассветает, быстро потушил лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном помещении сразу же стало очень мирно и по-домашнему уютно, а затем снова принялся мерить комнату шагами.
- И вот сегодня нам придется проводить массовые казни, которые хоть и необходимы, но могут вызвать резонанс среди народа… Неужели опять придется начинать все сначала, подобно тому, как уже на протяжении целых веков и десятилетий поступает Рим? Нет, сначала мы лучше поступим так, как суждено - расправимся с врагами - а вот после этого, когда жизнь вокруг успокоится и окончательно войдёт в мирную колею, пойдем по другому пути, который позволит сплотить воедино всех!
Прекрасно светились лучи восходящего солнца бледно-красным огнем. Руки Цезарь по уже окрепшей традиции заложил за спину, и тяжкие думы о будущем вновь терзали его ученый высокий лоб. Затем, пожимая плечами, внимательно смотрел через окно на улицу, как будто почему-то именно там хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном всю его жизнь в течение последних нескольких дней.
Очень возможно, что высокоученый человек и сумел разглядеть нечто, не поддающееся обычному разуму. По крайней мере, вдоволь насмотревшись на восходящее солнце и немногочисленные видные отсюда городские постройки, он было обрушился, чуть вдавив голову в плечи, в кресло, но затем почти сразу же рывком поднялся и так же резко подошел поближе к Наджаре.
Но не успел он промолвить и слова, она сама повернулась к римлянину и положила руки ему на плечи:
- Сюда больше никто не войдёт. Все развлекаются с танцовщицами и пленницей. Это наше время. Мы продолжим?
- Да, конечно... - ответил он, - Это ведь тоже одно из проявлений жизни... - и вслед за этими словами слегка приобнял её за талию. После более чем непростых и тяжелейших событий сегодняшнего дня спешить здесь тоже явно не стоило, потому что он уже знал, на что она способна, а скорость её реакции вместе с силой заставляли проявить максимальный такт и уважение. Как бы то ни было, на этот раз он вел себя не только немного осторожно, но и крайне почтительно, так как подобает вести себя культурному и не просто грамотному, а в высшей степени образованному человеку. Аккуратно подвёл её к высокому, превосходно подготовленному и вычурно-изысканному ложу, после чего предложил располагаться там, а сам тем временем устроился чуть поодаль, казалось бы, продолжая обдумывать некие возвышенные вещи. Но потом тоже прилег и только тогда по-настоящему стал заметен взгляд его изможденных, усталых глаз, под которыми от бессонницы и постоянного напряжения чётко проступали тревожные, иссиня-чёрные круги…

 Отправлено: 25.09.13 14:05. Заголовок: Когда Юсуф ушёл, и Ц..

Когда Юсуф ушёл, и Цезарь высказался в его адрес не слишком лестно, Наджара чуть кивнула и, опустив взгляд, задумчиво проговорила, пройдясь туда-сюда по помещению:
- Возможно, Юсуф не совсем компетентен во многих вопросах, но... - женщина улыбнулась, - Он нужен именно таким. Это открытое пламя, понимаешь? - она вновь посмотрела на собеседника, - Такие как он привыкли побеждать. В бою ему нет равных не потому, что он натренирован лучше остальных, а, иенно потому, что не признаёт никаких ограничений кроме тех, что накладывает Свет. Нет, Гай Блий... Он слишком предан нашему делу, потому, назвав ему невежественным, ты не совсем прав, - голос женщины похолодел, теперь она говорила жёстко и чётко, так, как говорила со своими воинами, во время тренировок, - Нельзя следовать за Светом, и при этом обременять себя рамками цивилизации. Насилие? А, разве не благодаря ему мы узнали, кто такая Иззет? Разве твои центурионы гладят по головам своих врагов?
Несколько секунд они смотрели друг другу глаза в глаза, и взгляды их были подобны скрестившимся клинкам. Но потом, Наджара, не дав Цезарю сказать в ответ ни единного слова, закрыла ему рот поцелуем.
Не разрывая объятий, они прошли к широкому ложу, на которое положил её римлянин. Потом, он сам прилёг рядом. Дальше, разговоры, наверное, были излишни. Видя, что он устал, восточная воительница ласковой змейкой обвила его тело. Как только их губы слились в поцелуе, её прохладные руки начали избавлять его от одежды. Наджара, в силу своего восточного происхождения, любила бжолее страстные, бурные ласки, но, сейчас, она не смела просить Цезаря о чём-либо. Силы ещё понадобятся ему, - думала она с улыбкой, продолжая целовать его, - его телу и душе дужен отдых. И я помогу ему в этом...

 Отправлено: 03.10.13 13:57. Заголовок: «Как мне удалось св..

«Как мне удалось свершить такие деяния, как умиротворение Галлии и германских земель, одержать победу в Гражданской войне против Помпея, причем не только поразить его в бою, но и решить дело с его сторонниками? Не только одним лишь способом «разделяй и властвуй», так было бы слишком… Просто есть и другие, которые вполне доступны и возможны в обращении с людьми. А вот постоянным, беспощадным террором во имя неких своих абстрактных идеалов ничего поделать нельзя с любыми народами, на какой бы ступени развития они ни стояли... Это я всегда утверждал, утверждаю, и буду утверждать. Вот только разве что многие совершенно напрасно думают, что террор может им хоть как-то и в чем-то помочь. Нет, вовсе нет, он не поможет, какой бы он ни был: римский, парфянский или даже египетский! Террор совершенно парализует нервную систему…
Я понимаю, что в мире, как он есть, без принуждения и насилия не обойтись. А вот другим это представляется не только естественным, но даже приятным... Для меня обычные приемы власти - печальная и тяжелая необходимость. Я не строю иллюзий о том, будто выдающийся деятель непременно сам идеален… У него может и не быть какого-то романтического ореола, а его обаяние состоит именно в том, что он ведет себя наиболее естественно и разумно, иногда, впрочем, идя на рискованные поступки... Он не позирует, не строит из себя великого человека, а в самом деле возвышается над всеми остальными. Все прочие говорят и поступают как рядовые люди, ими движут простейшие эгоистические мотивы. Он же лишен эгоизма, действует ни в коем случае не импульсивно, а обдуманно, стремясь к определенной цели, которую никогда не упускает из вида - сделать мир лучше и разумнее, чем он был до сих пор. Да, пусть даже люди вокруг еще не созрели для этого, но, каковы бы они ни были, надо стремится сделать их лучше.
На самом деле, вопрос интересен вот с какой стороны: прав ли я, считая, что при подлинном величии, надо показать отнюдь не то, что человек подавляет в себе все человеческое во имя исполнения долга, - а ведь именно это делают ничтожества, когда их ставят на высокие должности (в разных родовитых семействах уже не хватает нужного числа выдающихся личностей), а ведет себя естественно, и делает то, что ему хочется? А это влечет за собой другой вопрос: не ошибался ли весь мир, следуя последние несколько тысяч лет своей теории? Нет, моего уважения достойны не просто выдающиеся личности, а люди нового нравственного склада… Но из этой же ясности ума, которая у них обязательно должна быть, проистекает то, что никогда не нужно строить себе иллюзий относительно силы судьбы и могущества конкретного человека; покрывала, деликатно скрывающего от остальных недостатки их деятельности, не должно существовать. Как ни умно эти люди составляют свои планы и обдумывают все шансы, их тем не менее никогда не покидает сознание, что во всем от счастья, то есть случая, зависит главное; и с этим, быть может, связано то, что такие люди так часто бросают вызов судьбе и в особенности с отважным равнодушием неоднократно рискуют собою…»


***

Наджара, видимо, тоже решила пройтись немного туда-сюда; по пути она говорила:
- Возможно, Юсуф не совсем компетентен во многих вопросах, но...
Тут она отчего-то слегка улыбнулась, но пауза осталась незаполненной, и поэтому последовало такое вот продолжение:
- Он нужен именно таким. Это открытое пламя, понимаешь?
В очередной раз на Цезаря обрушился необычный, выражающий неподвластные обычным людям мысли, чувства и эмоции взгляд. То Наджара снова посмотрела на собеседника, но он пока продолжал сосредоточенно созерцать причудливый узор, выгравированный на подставке, где находилась только что потушенная лампа, и, казалось, целиком и полностью ушёл в себя.
«Почему она придает так много значения этому воину – восточнику с ног до головы, пусть даже здесь, среди них, он и считается одним из самых храбрых, верных, преданных и благородных?» – тем временем ненавязчиво, лишь слегка, не утруждая себя лишний раз, мыслил Цезарь. Разумеется, ничего из этого не звучало вслух. – «Хотя, что уж тут рассуждать, ведь ей нужен не такой, которого пора уже скосить долой; не с тощими руками и холодным сердцем, не прячущий голову под лавровым венком победителя, не согбенный под бременем Рима и всего остального мира, которое он взвалил себе на плечи, но бодрый, свежий, сильный, юный, который каждое утро просыпается с надеждой на светлое будущее, дни отважно проводит в бою, а вечером беззаботно пирует...»
Однако это обстоятельство не помешало ей продолжить:
- Такие как он привыкли побеждать. В бою ему нет равных не потому, что он натренирован лучше остальных, а, именно потому, что не признаёт никаких ограничений кроме тех, что накладывает Свет. Нет, Гай Юлий... Он слишком предан нашему делу, потому, назвав ему невежественным, ты не совсем прав.
- Что? О каких ограничениях ты говоришь? Разве Рим специально создает их? А мирная спокойная жизнь - разве это ограничение? Война – разве это тоже ограничение? А как тогда быть с остальными? Как быть с Государством? А Цивилизация? А Наука, Искусство? И, между прочим, все это мы даем вам в обмен на несколько совершенно пустяковых вещей. Это нужно в первую очередь вам самим. И для всех вас это очень выгодно.
Внезапно все еще продолжавший звучать женский голос как-то неожиданно ожесточился: теперь она говорила более отрывисто, будучи словно бы в праведном недовольстве:
- Нельзя следовать за Светом, и при этом обременять себя рамками цивилизации. Насилие? А, разве не благодаря ему мы узнали, кто такая Иззет? Разве твои центурионы гладят по головам своих врагов?
Это явно было уже слишком, и любой другой на его месте поспешил бы в ответ на такое сразу дать надлежащую отповедь или сделал бы что похуже. Но он только посмотрел на нее… Буквально считанное мгновение они смотрели друг другу глаза в глаза, но вдруг Наджара, словно бы специально, поцеловала его. И тут они, видимо, даже не договариваясь, решили, что сейчас пришло самое время прилечь…


***

Тем временем на эспланаде перед городским дворцом – самым большим и роскошным зданием города – все было готово для того, чтобы подвергнуть суровым пыткам и казни врагов Рима.
В этот раз, отказавшись от чьих-либо услуг или помощи, одна только римская стража охраняла все улицы по периметру главной площади, все входы и выходы, выход на сходни, откуда до середины эспланады, затем заворачивая на север, к главному входу во дворец, вел только один путь. На широких ступенях у окружающих домов, за линиями римского оцепления, толпились жители в своих самых ярких нарядах – наверное, со стороны это было похоже на какой-то цветущий сад. Перед фасадом стояла особая дворцовая стража под началом все тех же центурионов Ленна и Ланга. Вдоль северной стороны также выстроились римские солдаты; позади них опять теснились горожане, которые, видимо, проявляли чересчур поспешное любопытство и, оживленно переговариваясь между собою, шумя и крича, поднимаясь на цыпочки, жадно глядели через их головы на эспланаду, на которой находились командиры отрядов. Среди них оказался и Верр, только теперь он был с виноградным жезлом в руке. Вблизи было видно, как он утомился после вчерашнего дня и ночного происшествия. На нем оставались тяжелые походные сапоги, и его совершенно затмевали Авл и другие офицеры как своими непринужденными манерами, так и более чёткой, парадной одеждой.
- Я больше не в состоянии выносить этот дикий рев, - жаловался один командир другому. - Когда полчаса подряд подышишь этим энтузиазмом, чувствуешь потребность глотнуть свежего воздуха.
- Расскажи нам, такое часто уже бывало? Он многих предавал казни?
- Ну, это как бы не совсем в его обычае...
- Да уж, точно, поистине удивительный муж, этот Цезарь! Скоро ли он отдохнет от своих трудов и будет здесь, как ты думаешь?

 Отправлено: 04.10.13 16:20. Заголовок: ....В эту ночь у них..

....В эту ночь у них не было бурных ласк, жарких объятий и всего того, что случилось с ними в первую ночь, после их знакомства. Цезарь устал, и, потому, Наджара не стала раздувать пламя страсти. Когда полководец заснул, она выскользнула из его объятий и, подойдя к окну, вгляделась в темноту ночи. В её голове, на сей раз, звучали не голоса сиятельных Джиннов. В сознании намертво запечатлелись слова Цезаря: мы даем вам в обмен на несколько совершенно пустяковых вещей. Это нужно в первую очередь вам самим. И для всех вас это очень выгодно. Женщина прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, потом снова устремила взгляд в ночную тьму. "мы даём вам..." Он говорит так, будто мы нищие, которые вынуждены принимать подачки! "Нужно вам самим". Да, кто же он такой? И, что такое Рим, что он волен решать, что нам нужно, а что нет? Народ Востока никогда не принимал подаяний! Глаза восточной воительницы сверкнули опасным металлом. Она посмотрела на спящего Цезаря и, на миг, возненавидела его. Нет, не его самого, а Рим! За то, что эта Империя Запада возомнила себя вершительницей судеб людей всего мира и теперь вознамерилась насаждать своё влияние везде, где только могут ступить кованные сапоги их войск...
Наджара была сурова и озлоблена сейчас, когда поняла, что самобытность её народа в опасности. И подтверждение этому последовала уже следующим утром.

***

Когда на главной площади собрался весь народ, ожидающий, когда же выведут приговорённых к смерти врагов Рима, восточные воины не приминули быть там же. Только держались они в стороне от остальных и, в своих тёмных одеяниях выглядели подобно чёрным воронам, приземлившемся на цветочном поле. Карим тоже был среди них. Тот самый молодой юноша, что разносил еду и напитки римским центурионам в первый день их прибытия. Только никто из пустынников не узнавал его. Всему виной был его внешний вид: ещё вчера, за праздничным столом, он разговорился с кем-то из римских солдат, да, так плотно, что к концу праздненства. они уже были лучшими друзьями. Итог их дружбы вылился в то, что наутро Карим вышел на площадь в римской тоге... Она явно была ему не по размеру, но юноша шёл гордо и с непокрытой головой. Европейский наряд очень шёл ему, а восточная красота неизменно привлекала женщин, находящихся вокруг.
- О, да ты, как я погляжу, решил стать человеком, - радостно воскликнул Касиус, идя ему навстречу, - и моя тога пришлась тебе впору.
Карим как-то неуверенно улыбнулся, но ничего не ответил. Касиус же и не нуждался в ответе. Обняв парня за плечи, он подвёл его к ещё нескольким центурионам:
- Вот, взгляните, как велика мощь Рима! Всего несколько недель нашего пребывания здесь, и из одного варвара мы уже успели сделать человека.
Центурионы одобрительно засмеялись. Карим молчал. Ему нравилось новое общество римлян, нравился свой новый наряд, но, страх перед гневом собратьев тонким червячком снедал его изнутри. И снедал не зря.
Фарид, следя за порядком, прохаживался между рядами собравшихся, во избежании каких-либо инцидентов. Увидев Карима среди римлян, он даже застыл на месте. И, дело было не в том что юноша общался с Неверными - сейчас, они находились под протекцией Рима и, потому, такие контакты не только были неизбежны, но и могли даже принести пользу. Дело было в том, что Карим, переметнулся к Западу и, фактически. предал их! Первым поползнавением военначальника было лично привести Карима к Наджаре и поставить его перед ней на колени. Но, он знал, что она не одна, поэтому, решил зайти к ней сам.

...

Утро наступило как-то неожиданно, хотя Наджара и не спала всю ночь. Она задремала ближе к рассвету, прямо так, сидя в небольшом кресле. Её разбудил стук в дверь. Разбудил он и Цезаря. Женщина встала и подошла к двери. На пороге стоял Фарид. Когда Наджара открыла дверь, военначальник поклонился:
- Прости, что беспокою вас, - проговорил он тихо, глядя вглубь комнаты, где на ложе возлежал римлянин, - я бы не осмелился прийти, но Карим... Он... Он предал нас...
Дальше, Фарид рассказал обо всём, что видел на площади. Услышав это, Наджара посуровила, и, проверив меч в ножнах, проговорила:
- Идём, покажешь мне его лично. Не поверю, пока сама не увижу.
Они вышли из помещения и, Цезарь мог слышать, как удалялись её шаги и доносились обрывки фраз:
- Надеюсь, вы попредержали Юсуфа и остальных? Не хочу, чтобы мои люди начали тут бойню...
На площади, Наджара разыскала Карима и, подойдя к нему, очень вовремя положила руку на плечо Юсуфа, который уже подходил к юноше сзади, держа кинжал в опущенной руке. Почувствовав прикосновение, Юсуф развернулся к женщине:
- Наджара, он...
- Знаю, Юсуф. Но, мы теперь цивилизованные люди, - при произнесении слова "цивилизованные", от окружающих не укрылось явное пренебрежение и сарказм в голосе восточной предводительницы, -сделаем всё так, чтобы не смущать наших союзников.
Один неуловимый жест и, двое сирийцев взяли Карима под руки и повели прочь. Ничего не понявшие римляне, бросились было отбивать своего нового друга, но военначальник Фарид встал у них на пути:
- То, что между нашими народами процветает мир и дружественные отношения, это прекрасно, но, это дело Общины. И, с вашего позволения, мы хотели бы решить его самостоятельно.
Поклонившись римлянам, Фарид ушёл. Развернулась, чтобы уйти и Наджара, но, потом, обернувшись к своим, проговорила, пристально заглядывая в глаза каждому:
- Ничто не должно помешать казни врагов Рима.
Этого короткого предупреждения оказалась достаточно, чтобы сирийцы, как один, кивнули ей, и растворились в толпе. Сама же светловолосая воительница вернулась в покои к Цезарю...

 Отправлено: 10.10.13 20:03. Заголовок: Проснувшись, Цезарь..

Проснувшись, Цезарь медленно провел рукой по лбу, приоткрывая глаза, а затем, покосившись в сторону и не заметив рядом с собою Наджары, лишь тяжко вздохнул. Неожиданно он заметил её неподалёку, в кресле, но тут же снова раздался тихий стук в дверь. Женщина встала и открыла, на пороге стоял военачальник:
- Прости, что беспокою вас, - проговорил он шёпотом, стараясь не отвлекать Цезаря, - я бы не осмелился прийти, но Карим... Он... Он предал нас...
Наджара вмиг стала мрачной, словно бы готовой к атаке. Она вся как-то подобралась, проверила меч в ножнах и проговорила:
- Идём, покажешь мне его лично. Не поверю, пока сама не увижу.
Выйдя, она продолжила:
- Надеюсь, вы попредержали Юсуфа и остальных? Не хочу, чтобы мои люди начали тут бойню...
Цезарь грустно посмотрел им вслед, даже не утруждая себя тем, чтобы вникнуть в детали разговора. Ему отчего-то подумалось, что это обычный местнический спор между восточными воителями, в котором Наджара должна выступить арбитром и примирить враждующие стороны, как это принято и в Риме…
Одевшись, он решил выйти на балкон. Открыл маленькую дверь, высунулся на улицу и почему-то опасливо поглядел в небо. Раннее утреннее небо здесь, в этом городе, было странно низкое и какое-то словно бы твердое, без этой легкомысленной прозрачности греческих и римских, италийских небес, намекающей на бездонность мироздания и множественность самых различных миров. Оно выглядело как самая настоящая твердь, гладкая и непроницаемая. И, несомненно, вопреки мифам имела очень надежную, а не иллюзорную опору - опиралось на высоты местных гор, вершины которых тоже острыми извилистыми очертаниями виднелись где-то там вдали, равномерно просвечиваясь и проглядываясь сквозь дымку.
Он интуитивно поискал в небе луну или солнце, но их там не было, в вышине расплывались только две большие груды облаков, словно капли светлой краски на холсте. Воздух уже с самого утра был наполнен жарой, был горячий и густой; ощущалось, как пахло пылью, старыми домами и постройками, узкими улицами, чахлой зеленью, унылой жизнью на границе города и пустыни. Смертью тоже пахло, давней и только что оставившей город в покое, ясной как чёткий почерк и одновременно непонятной, непостижимой для любого человека, каким бы разумом он не обладал. Внизу, под балконом, в маленьком саду неподалеку, темнели заросли кустарника, торчали кое-как унылые кривоватые деревца. Было уже почти светло, как в это время в Риме, но не было той знакомой с детства небыли, туманной и таинственной голубизны; напротив, все вокруг было какое-то серое, пыльное, плоское. Здание местного дворца стояло как бы на дне городской низины с пологими склонами; а вот вся остальная местность вокруг заметно поднималась к размытому неясному горизонту, и это было странно, потому что где-то вдалеке виднелись горы, большие и спокойные, что устремлялись на запад, вверх по склонам которых поднимался и исчезал ночной мрак...
Цезарь стоял, проводя ладонью по холодному, чуть влажному камню, что преграждал путь вниз. Все необычнее и страннее для него становились приключения тела, а тут еще к ним добавились опыты крови… Усталые ломкие мысли шуршали и хрустели в голове, колючие помыслы и чувства впивались в мозг…
Рядом с балконом, уже не здесь, но и не совсем там, на улице, со звоном и жужжанием маленьких крылышек пролетело несколько диких ос; они повились чуть-чуть поблизости и пропали в неизвестном направлении. Даже понаблюдать за их полётом как следует не удалось, настолько они оказались стремительны. Но остальное… Все остальное было однообразно и утомительно. Однообразно-утомительно. Утомительно-однообразно… «Конечно, - примерно так думалось ему, - если есть чувство, что уже все умеешь, если хотя бы знаешь, что тебе хотелось бы уметь, если ты давно уже, чуть ли не с самого рождения научился ценить свое главное достояние – время, если у тебя есть некие особенные, непривычные и несвойственные для людей таланты, если доминантой твоего существования является мысль, а не оружие, как у многих, если не у большинства, если отыскать некую драгоценность, невозможную в Риме, вряд ли получится где-то вообще, если, если, если… то тогда, конечно…» Но вот только на самый главный вопрос Цезарь не стал отвечать, даже если и захотел бы это сделать. «Что есть этот самый пресловутый Свет, и что же дальше?»
Прежде чем окончательно отойти от подобных размышлений и приступить к своим делам, начинать этот день точно так же, как прошли десятки и сотни дней до него, что растворились в прошлом и канули в вечность, Цезарь все же оглянулся по сторонам. Под балконом топорщилась, распрямляясь, примятая трава, чернели на фоне улицы корявые деревца, и светился маленький кружок восходящего солнца. Все было с одной стороны очень даже привычно. «Ну и ладно!», - сказал он себе. – «Ну и пусть…» С одной стороны, все было как всегда: успех по-прежнему сопутствовал ему и здесь, в этих землях, интеллектуальную почву на которых еще предстояло заново перепахать для того, чтобы его идеи нашли здесь признание. Но с другой, сам он не был сегодня настроен столь же радужно. И причина этому скоро стала очевидной.



***


Этой ночью как сам Эвримах, так и большинство воинов из его алы отнюдь не наслаждались покоем; напротив, они провели её со свойственным им буйством. После того, как официально празднество в городе завершилось и его участники стали расходиться по домам, они направились в один из пригородов, где, будучи уже вдалеке от пристального ока самого Цезаря и дотошных римских командиров, отдохнули уже вовсю, с размахом, свойственным этим беспечным гулякам… Они заняли одно местное заведение, буквально оккупировав его и вышвырнув вон пинками и затрещинами немногочисленных в поздний час гостей. Потом расположились там как привыкли делать это в походе, на бивуаке, сдвинув столы и щедро заставив их едой и питьем. Чтобы было так же ярко и празднично, как в городе, разожгли все факелы… И затем началось…
- Великие вольности дозволили нам Цезарь и Отчизна, более великие, нежели всем остальным манипулам и когортам в этой экспедиции, но мы сполна заслужили их! – вначале соблюдая какие-то рамки, начал сам Эвримах с торжественной речи. – Разве мы не выиграли для Цезаря сражение? Разве есть средь нас хоть один, кто бы не бросился отважно на врага и не схватился бы в одиночку с пятью самыми сильными и опытными вражескими воинами? Кто пробился сквозь неприятельские ряды, когда вокруг потемнело от стрел и камней, когда густо падали тела и римские когорты с трудом удерживались, а союзные войска уже бежали прочь? Это сделали мы, кавалерия, краса и гордость армии!
- Да! – заорали в ответ остальные.
- Это были мы!
- Мы сокрушили врага, что был непобедим!
- И теперь, - продолжал он, - Мы собрались здесь, дабы воздать должное таковой отваге! – подняв кубок, начальник конницы свершил возлияние в честь Богов: - Да будут же благословенны наши Боги! Хвала тебе, о Арес, даровавший нам сегодня величайшую победу!
- Слава Аресу! Слава!
- Во имя Греции, да будет нашим снова весь Восток, как он пал пред мощью божественного Александра!
Потомки покорителей персидской монархии словно бы уже возжаждали нового похода, желая достичь края Земли и содеять столь же знаменательные подвиги, что воплотил из мечты в реальную жизнь молодой и безумно-отважный царь крохотной Македонии, захвативший почти всю Ойкумену…
- Слава Эвримаху!
- Войско наше сами Боги призвали сюда, дабы побороло оно дикость и утвердило превосходство Запада!
- Да будет нашим командиром конницы только он, только храбрейший и непривзойденнейший в конных ристалищах Эвримах! Да будет нашим повелителем один только богоравный герой и единственный наш борец за новый справедливый мир – Цезарь! – кричали одни.
- Долой варваров! – надрывались другие. – Изгоним их прочь! Истребим огнём и мечом!
Эвримах присел на свое место и пригубил вино из кубка. Вокруг начинала царить совсем уже непринужденная атмосфера безудержного, бесшабашного веселья, пира во время чума, пира до самого конца…
- Пойду станцую! – кричал один, видя, как несколько воинов буквально пригнали силой невесть откуда испуганных и вопящих во весь голос женщин.
- Ты превосходно умеешь с ними обращаться, Кстантипп, да только не лучше меня…
Эвримах посмотрел в сторону женщин:
– Тоже ведь люди, – сказал он. – Они кого-то любят, их кто-то любит…
Он говорил, явно издеваясь, но один из воинов, Аристодем, сказал то, что думал:
– Да, господин... Они, оказывается, тоже люди…
– Не ожидал? – набросился на него Эвримах.
– Да, господин... Я ожидал увидеть здесь, в этой стране, чего-то другое.
Краем глаза Аристодем видел, что товарищи испуганно смотрят на него. Но было похоже, что только ему одному уже до тошноты осточертело все, и он тихо добавил:
– Я думал, что это действительно, как на краю Земли, какие-то антиподы неведомые. Что-то вроде голых, пятнистых… обезьян…
– Голый пятнистый дурак, – веско сказал Эвримах. – Деревенщина! Ты не в Греции… Здесь они как люди. Добрые милые люди, у которых при сильном волнении отчаянно болит голова. Но Боги шельму метят. А у тебя не болит голова при волнении? – спросил он неожиданно.
– У меня никогда ничего не болит, господин, – ответил Аристодем. – А у вас?
– Что-о?
– У вас такой раздраженный тон, – сказал Аристодем, – что я подумал…
– Господин! – каким-то дребезжащим голосом крикнул вдруг Ксантипп. – Разрешите доложить… - он приближался, волоча за собой местную красотку и намереваясь предложить её на ночь командиру.
Тот поглядел на него и усмехнулся.
– Не волнуйся, Кстантипп. Твой дружок показал себя сегодня настоящим воином. Если бы не он, то валялся бы сейчас Эвримах со стрелой в башке… – Он поднял глаза к потолку. – У тебя верный нюх. Я бы хоть сейчас произвел этого молодчика в отделенные… Клянусь Зевсом, я бы произвел его в офицеры! У него культурные замашки, он обожает задавать вопросы офицерам… Но я теперь очень хорошо понимаю тебя. Твои сомнения имеют все основания. Так что… погодим пока производить его в офицеры… – Эвримах поднялся, тяжело ступая обошел стол и остановился перед Аристодемом. – Не будем даже производить его пока в первый командный чин. Он хороший боец, но он еще молокосос, деревня… Мы займемся его воспитанием… Внимание! – заорал он вдруг. – А ну-ка, угостите его хорошенько и отправьте спать вон с той девкой, мне она даром не нужна!
Хорошо, что все мирные люди, кто находился в таверне, уже давно покинули её. Лишь хозяин, торопливо забившийся в самый дальний угол под стойку, изредка выглядывал, чтобы посмотреть на то, насколько сильно увеличивается ущерб, причиняемый разгульными греками и македонцами с каждой секундой. «А они ведь наверняка ничего мне не заплатят», - обречённо думал он, уворачиваясь от летящего в него подсвечника и вновь ныряя под стойку.
Такого разгрома его заведение не видело с момента основания…



***


- О, да ты, как я погляжу, решил стать человеком, - бодро кричал воин Кассий, идя навстречу Кариму, - и моя тога пришлась тебе впору.
Тот улыбнулся, но ничего не ответил. Кассий непринужденно обнял его за плечи и подвёл к центурионам:
- Вот, взгляните, как велика мощь Рима! Всего несколько недель нашего пребывания здесь, и из одного варвара мы уже успели сделать человека.
Ленн и Верр одобрительно засмеялись. Ланг ничего не сказал. Видно было, что старый воин, как и примипил Авл, не очень-то и одобряют происходящее. А вот сам Карим молчал. Тем временем его как раз увидел Фарид…
Когда по зову своего верного помощника Наджара прибыла на площадь и, подойдя к Кариму, сумела приостановить Юсуфа, который уже хотел напасть на него.
- Наджара, он... – начал было говорить Юсуф.
- Знаю, Юсуф. Но, мы теперь цивилизованные люди, - с издёвкой произнесла она, - сделаем всё так, чтобы не смущать наших союзников.
Двое восточных воинов взяли Карима под руки и стали уводить его. Римляне бросились было навстречу, желая спасти его, но Фарид провозгласил:
- То, что между нашими народами процветает мир и дружественные отношения, это прекрасно, но, это дело Общины. И, с вашего позволения, мы хотели бы решить его самостоятельно.
А Наджара добавила:
- Ничто не должно помешать казни врагов Рима.
На площадь тем временем въезжали на своих конях вдоволь нагулявшиеся, осоловевшие от бурной ночи кавалеристы Эвримаха. Увешанные полученными и просто присвоенными или украденными, отобранными или даже снятыми с убитых при учиняемых каждый раз на каждом новом месте грабежах и погромах дорогими вещицами – цепочками и бляшками из золота, в скомканных длинных потрепанных от бессонной ночи плащах и высоких шлемах, грязь и рваные дыры на которых смешивалась с изысканным шитьём, знаками различия и позументами…
В этих нестройных рядах, ближе к концу колонны, сначала тихо, а потом громче и громче была слышна любимая маршевая песня всей этой банды, предшественников последующих за ними в веках лихих казаков и "Лисовчиков", что своими зверствами через полторы с лишним тысячи лет наведут смертельный, леденящий души, великий ужас даже на видавшие виды народы Европы, от Уральских гор до Ла-Манша:

... Врага мы побили, и всё прочь смели,
В крови утопили, а после сожгли ...

Но, завидев издали, как местные воины арестовали и подхватили под руки человека в римском одеянии, передовые из них моментально пришли в себя, как всегда это бывает в момент опасности, и принялись кричать командиру:
- Смотри, что там творится! Да что же это такое?!... Они взяли одного из наших…
- Прикажи развернуть штандарт – и в атаку! – проорал Ксантипп. – Мы их порубим на куски, как повар рубит мясо!
А командир пристально вглядывался вперед, где происходили только что описанные события. Видно было, что его хмель поиссяк, не то бы он первым набросился на тех, кто посмел обидеть римлянина.
- Да, разверните, пусть там все видят, кто едет! – наконец сказал он, и хорунжий тут же развернул большое чёрное знамя с белой каймой – символ этой конницы, под которым всадники равно выказали как свою безудержную храбрость на полях сражений, так и создали о себе «чёрную легенду» беспощадных убийц, палачей, грабителей и мародеров. Под этим штандартом конница и приблизилась к месту, где растерянно переминались с ноги на ногу оставшиеся римские легионеры.
- Что здесь творится? – крикнул одному из них Эвримах.
- Дело в том, что я… - начал было отвечать воин, но потомок великих героев оборвал его:
- Заткнись, ты вообще говорить не умеешь! Вот я сам буду! – и, гордо подъехав на коне к людям в чёрных одеждах, он начал так:
- Кто командует вами? А ну, подать его сюда! Я хочу самолично рассчитаться за оскорбление нашей формы и оружия, и вызвать на бой того наглеца, что посмел разрешить такое!
- Господин… - тихо вмешался Аристодем. – Это наши союзники, ими командует женщина-воин по имени Наджара…
- Что?!... – Эвримах просто расхохотался как безумный прямо в лицо Аристодему. – Та самая, что посмела перечить мне на поле битвы? Вот это да… Ну ничего, уж с ней-то я быстро слажу! – и снова повернулся к союзникам: - Сюда её немедленно! Я вызываю её!
Центурионы уже спешили к нему вместе со свободными от охраны и дежурств легионерами:
- Эвримах, прекрати! Хватит! – орали они ему.
Но тот отвечал:
- Я вам не подчиняюсь! Один лишь только Цезарь как глава войска может отдавать мне приказы, так как я командир конницы! По-вашему magister eqiutum...
- Он прав… - проговорил старый Ланг и, тяжело дыша, остановился сам и остановил своих людей.
- Но что же делать? – тревожно спрашивал его Ленн. – Если из-за этого несносного позёра восточники нападут на нас, то нам несдобровать…
- Не подобает мужчине так себя вести и вызывать на бой женщину, - качал головой Ланг, едва переводя дыхание. – Он навлечёт беду на всех нас…
- И отдайте нам нашего человека! – по-прежнему гарцуя на коне поодаль, в стороне от римских офицеров, продолжал распоряжаться Эвримах, все ещё продолжая считать, что было совершено покушение и нападение на римлянина. – Отдайте, а не то сами возьмём!.. Мечи наголо! – скомандовал он своим. – Готовсь!

 Отправлено: 20.10.13 15:29. Заголовок: Людей Востока злить ..

Людей Востока злить нельзя! Злить, и провоцировать. Особенно, если они фанатики. отдавшие свои души и разум неведомой силе, за которой готовы идти в огонь и в воду. Но, это станет известно миру уже через полторы тысячи лет, когда потомки восточных пустынных кочевников распространят по миру новую веру, и назовут её Исламом, что в переводе с арабского означает "покорность Богу". Пока же воины пустыни - это небольшая группка последователей Великого Света, готовые умереть за него и за свой народ и, не признающие никого и ничего, кроме таких же последователей, как они сами. Их духовный учитель и командир - Наджара, является тем сдерживающим фактором, который способен обуздать их горячий нрав и ярость. Но, даже она знает, что, ежели кому-то из её людей будет нанесена обида, он не будет просто стоять и отмалчиваться. И будет прав!
Но, на беду обеим сторонам, сейчас Наджары рядом не оказалось и, потому, некому было сдержать пыл Юсуфа, который, ещё только завидев римскую конницу с развивающемся впереди штандартом Эвримаха, уже обнажил меч, грозно сверкнувший на солнце.
- Подожди, Юсуф, - взял его за запястье подошедший Фарид, глаза которого тоже уже начинали разгораться нехорошим блеском, но, голос разума пока что был сильнее, - быть может, они просто хотят покрасоваться. Я уже заметил, что римляне это любят.
Губы Юсуфа сложились в тонкую злую линию, но, под чёрным платком, который закрывал лицо, этого не было видно.
- В таком случае, им нужно объехать круг по площади, чтобы их видели все, а не ехать прямо к нам, - проговорил Юсуф, так и не убирая меча в ножны на поясе.
Дальнейшая речь Эвримаха, расставила все точки над "i". Он был агрессивен и полупьян. Он требовал появления Наджары, хотел биться с ней. Фарид понял, из-за чего вышла путаница с одеждой - они приняли Карима за римлянина, не разглядев его издали. Дав знак остальным оставаться на месте, он вышел вперёд и, подойдя к Эвримаху, проговорил:
- Очевидно, у вас вышла небольшая путаница. Увидев человека в римском одеянии, вы приняли его за своего, но...
Договорить Фарид не успел, потому что Эвримах дал команду готовности к бою. Римляне обнажили мечи и поспешно спешились с лошадей. Ошеломлённый Фарид отступил к своим. Да простит их Свет. Они не ведают, что творят. Хмель затуманил им разум. Пусть же наши мечи приведут их в чувства.
- Свет восторжествует, - мрачно проговорил военоначальник, обнажая меч.
Это был сигнал! Хором повторив боевой клич, пустынники обнажили оружие. Арабские клинки были подобны молниям, их лезвия сверкали на солнце ослепляя. Люди в чёрных одеждах, словно стая воронов налетели на римскую конницу. Испуганные лошади заржали и попятились назад. Юсуф и Фарид были впереди, остальные прикрывали их с тыла и по флангам. Секущие режущие удары и резкие круговые вращения восточников, натыкались на тяжёлые массивные атаки римлян. Чёрный шёлк арабских одежд препятствовал ранениям, но рвался в клочья от острых римских мечей. Римляне, помимо мечей, использовали короткие кинжалы, некоторые переходили на грубый рукопашный бой. Пустынники тоже имели свои короткие кривые ножи и кинжалы. Юсуф, вооружившийся теперь и мечом и кинжалом, которыми орудовал с бешеной скоростью, сражался с каким-то римлянином. Он был силён в принципе, но сейчас, в горячке боя, сил у него прибавилось почти вдвое. Настолько, что он не заметил второго римлянина, который, защищая своего товарища, сильно полоснул пустынника по левой руке. Юсуф не почувствовал боли, но организм не обманешь - кинжал выпал из его руки.
- Подлый шакал! - прохрипел он, оборачиваясь к ранившему его римлянину и, полоснул его острым клинком по груди.
Римлянина защитили доспехи. Разозлившись, Юсуф полоснул второй раз, попал в шею. Сонная артерия была не задета, но но кровь хлынула из раны римлянина, заливая доспехи. Остальным пустынникам тоже приходилось не сладко: кого-то уже лишили сознания, основательно приложив головой, у кого-то были серьёзные раны. Римляне Эвримаха тоже были рне в лучшей форме: из колотых и резанных ран текла кровь. Пустынники практически не сражались врукопашную, но холодным оружием владели в совершенстве.

***

Когда Наджара вернулась в покои, Цезаря там уже не было. На душе у женщины отчего-то было тяжело и тревожно. Джинны молчали. И это пугало воительницу больше всего. Она спрашивала их о Цезаре, просила защитить его от тьмы, но, неведомые голоса не отвечали ей, казалось, наказывая её за что-то. В чём наша ошибка? - спрашивала себя женщина, стоя у окна и глядя в синее восточное небо, - Или моя? Мы победили Фарнака, избавили людей от его тирании, но, почему же тогда нет мира в душе? Почему мне, всё ещё кажется, что свет не наполнил собой эти земли? Тяжело вздохнув, Наджара подошла к вазе с фруктами и вынула из неё сочный персик.
В эту минуту, с улице послышались крики. Чей-то пьяный голос требовал, чтобы Наджара сразилась с ним. Подойдя к окну, женщина посмотрела вниз: несколько римлян и несколько её людей, среди которых были Юсуф и Фарид, что-то горячо выясняли между собой. Тот, кто требовал появления Наджары, кричал о том, чтобы пустынники отдали им Карима, иначе они заберут его сами. Резко вложив меч в ножны, светловолосая воительница опрометью бросилась на улицу, по дороге надевая на голову свой шлем. Когда она выбежала на площадь, там уже была настоящая бойня. Окровавленные клинки то взлетали вверх, то терялись где-то внизу. Звон стоял такой, что ничего нельзя было разобрать. Пустынники выкрикивали боевое "Свет восторжествует!", некоторые ругались на сирийском. Римляне отвечали им не меньшей руганью и сильными ударами кулаков и ног. Кто-то из её людей, вдруг, поджёг кувшин с маслом и кинул его в толпу римлян - импровизированный снаряд сработал как разорвавшаяся бомба. Кто-то из римлян кинул в отместку копьё, которое пробила пустыннику плечевую кость. Сражаться он больше не мог.
- Остановитесь! - закричала Наджара, - Во имя Света, приказываю прекратить!
Но, ни свои ни чужие не услышали её призыва. Бой продолжался. Римляне требовали вернуть им Карима, упорно пытаясь доказать, что это римлянин. Так вот, кто навлёк на нас беду? Вероотступник!
Кто-то, кто стоял рядом с Эвримахом. сцепился с Фаридом, сумев обезоружить его. Сбив Фарида с ног, римлянин занёс над ним меч:
- Вас надо истреблять, как бешеных собак! Проклятые варвары!
Римлянин явно был не трезв. Совсем рядом с ним. Юсуф подскочил к Эвримаху, приставив ему меч к горлу:
- Свет очистит твою душу - Неверный!
Чёрный платок сполз с лица пустынника и, теперь можно было увидеть его звериный оскал и сверкнувшие белые зубы.
- Не сметь!!!
Наджара сделала высокое сальто и, с яростным криком приземлилась в центре боя. Жёстким ударом локтя в висок, она заставила Юсуфа упасть и потерять сознание. Потом, сделав молниеносное вращение, резко присела, вытянув вперёд правую ногу и, подсекая ею римлянина под колено. Тот пошатнулся, тогда Наджара выбила у него меч, угрожающий Фариду.
- Что вы творите! Фарид, в чём дело? - глаза воительницы метали молнии, но, одновременно, в них была такая печаль, что разрывалось сердце, - Рим нам не враг! Опомнитесь!
- Они требовали, чтобы мы отдали им Карима. Я пытался объяснить, что это наш человек, но они не хотел слушать... А вот он, - Фарид указал на злобно сверкавшего глазами в сторону Наджары, Эвримаха, - хочет биться с тобой.
Женщина посмотрела на римлянина: нет... Его душа никогда не обретёт мир и не познает свет... Отправить его к свету было бы вернее всего, но, он нужен Цезарю. Опустив голову, Наджара простояла так некоторое время.
- Похоже, ваш предводитель боится меня, - истолковав её задумчивость по-своему, сказал Эвримах, прокручивая в руке меч.
- Уведи Юсуфа, пусть придёт в себя и, строго-настрого прикажи ему не выходить. Остальным скажи, чтобы отступали, - обратилась Наджара к Военначальнику.
- Но они же...
- Это приказ!
В этот момент, кто-то снова бросил зажжённое масло. Загорелись опоры импровизированной сцены, с которой Цезарь должен был произнести сегодня свою речь. Что-то крича на сирийском, Фарид разнимал сражающихся, приказывая пустынникам отступать. Наджара подошла к Эвримаху и сурово посмотрев на него, сказала:
- Посмотри, что вы наделали! Мы не отдали город Фарнаку. Для чего? Чтобы разрушить самим?
- Не заговаривай мне зубы, женщина! Сражайся, или уйди прочь, и забери с собой своих бешеных псов!
Эвримах осклабился, довольный собственным сравнением воинов пустыни с собаками. Он пихнул Наджару в бок, как бы призывая начать бой. Глаза женщины похолодели, она извлекла из ножен меч, но не начала атаки.
- Если тебе просто не с кем подраться, советую провести внеплановую тренировку со своими солдатами. Тот человек, которого ты принял за римлянина - эта Карим - мой воин. Приведите Карима!
Последнее относилось уже к кому-то из пустынников. Карима привели через три минуты и поставили на колени перед Наджарой и Эвримахом. В сером нижнем одеянии, с непокрытой головой, в цепях, без римских одежд, он уже не напоминал римлянина даже издали.
- Видишь? - обратилась Наджара к Эвримаху, в душе всё ещё надеясь избежать битвы.
Если же Эвримах не внемлет голосу разума, я не сдержусь... Я отправлю его к свету, потому что он есть зло, смущающее умы и сердца остальных. Он навлечёт беду и на нас и на Рим. Как же ты слеп, Гай Юлий! В попытках принести Риму величие, ты не замечаешь, кого держишь рядом с собой. Не случится ли так, что Эвримах, однажды, будучи во хмелю, примет за врага тебя, не разглядев издали?..

 Отправлено: 22.10.13 13:04. Заголовок: Цезарь отодвинул от..

Цезарь отодвинул от себя тарелку с едой и, по привычке завершив скромную трапезу своим любимым ячменным отваром, встал из-за стола.
Уже пора, надо идти, ведь он известил, что придет, и вот настал условленный час, его верные легионеры ждут его, дабы он возгласил казнь непримиримых врагов Рима, а он пока еще здесь, ему уже расхотелось. А каков был всю жизнь его девиз? «Я не ведаю страха! Если вы со мной – живите опасно, подобно мне!» Эта фраза многих поглотила, они отдали концы, разумеется другие, а не он - он отдавал приказы; они гибли в атаках во имя понятия римской чести, удерживали обреченные позиции, а те, кто струсил, болтались на деревьях и фонарях, раскачивались на холодном ветру смерти с позорной табличкой на сдавленной веревкой шее: «Я был слишком труслив, чтобы защищать свое Отечество». Их можно было лишь послать к Гадесу; людей не только вешали, им отрубали головы, их пытали, правда они умирали и за брустверами, в окопах, там в них целился враг, и, конечно, враг стрелял, а потом нападал в открытую, всеми силами, но «лучшего ты не найдешь», как гласит строчка из солдатской песни; здесь был соплеменник, прославленный, воспетый, а тот, кто был обречен, увы, слишком поздно начинал понимать это. Цезарь говорил по-отечески: «Мои ребята, во имя Богов и Отчизны, вперед! Вы – римляне! Враг трепещет при одном только имени нашего народа!», и он же говорил на языке улиц и общественных мест: «Пришить эту трусливую свинью, что позорит всех нас своей трусостью в битве!», он всегда был народным героем, поборником справедливости, и всегда держался славным малым, этот весельчак из Субуры, страшный для противников Республики, как черепа на кавалерийских штандартах; он, Цезарь, всегда шел правильным путем, упрямо, неуклонно шел он дорогой победы, дорогой чести.
Он продолжал неуклонно шагать по комнате, по широкому ковру, стены были обиты материей, свет висячих ламп смягчали шелковые абажуры, на покрывале постели лежал шлем… Его глаза в отражении зеркала были теперь какими-то белесыми, водянистыми, словно расплывшимися. Может быть, он поступил легкомысленно, поселившись здесь, в Зеле, а не отбыв обратно в Рим?
Цезарь невольно рассмеялся. Во-первых, это его право, теперь, как и всегда, а во-вторых, надо знать, откуда дует ветер! Он - важная особа. Всегда был и теперь стал опять. Он мог позволить себе остановиться здесь и наслаждаться. Может быть, надеть темные доспехи? Этой процедуре казни врагов надо придать торжественность. Но, вероятно, не принято в таких случаях душиться. Там, куда он идет, не следует благоухать. Отразилась ли на нем так сильно жизнь родной страны, откуда он прибыл сюда? Сначала эти кровавые дороги, а под конец этот местный зной, сушь, песок?
Вчера чужие звезды сияли на небе. Он только прилег вместе с Наджарой, отчаянно, из последних усилий, а потом упал в сон, словно камень в колодец. На сей раз его не тревожили ни кошмары, ни угрызения совести, ему не являлись призраки. Это принесло уверенность в себе, ощущение безопасности. Даже в пустыне. Не ее беспредельность звала его, а ее нагота. Пустыня была для Цезаря огромным полигоном, это был фронт, манящий и щекочущий постоянным возбуждением, которое поддерживает способность быть собой. В Риме вокруг него порхали бы легконогие слуги, он спал бы с самыми изысканными и утонченными в мире женщинами, забывался бы на их чреслах, он мог бы купаться в приправленных ароматами водах. Но у него был тонкий слух, он любил слушать шорохи и плеск воды, звяканье ковшей, свистки, непристойности, ругань, команды, шарканье сапог, хлопанье двери, он вдыхал запах смазанных ремней, масла, едкого мыла, кислого пота, перегретой посуды. Он хвастался перед собой своим же отражением в зеркале. Потом затягивался ремнями, выходил навстречу воинам. Вот как и на этот раз…
Легионеры его собственного охранного подразделения вытягивались вдоль стен, распластавшись на них, покорные тени. Он их не замечал. Он стремился на воздух.
Солнце было кроваво-красное, оно парило, точно его несла пылевая буря. Буря трепала его плащ. Песок резал тело, будто стеклянными осколками, и бил по рукам, точно град.
На площади к тому моменту уже разгорелось самое настоящее сражение между кавалеристами Эвримаха и воинами Наджары. Цезарь прикрыл рукой глаза и на миг приостановился, но затем смело двинулся вперед так, что его личная охрана даже за ним не успевала.
- Парад сыновей пустыни! – проговорил он, продвигаясь к месту стычки.
Воины Наджары и остатки людей Дейотара, местные добровольцы-эвокаты, прочие союзники… Он смотрел на них. Видел миндалевидные глаза, темные, блестящие, обманчивые, видел смугловатую кожу, опаленные солнцем лица, восточные носы. Это его солдаты?
Его солдаты мертвы. Они лежат в траве и в снегу, среди песка и камней, они заснули вечным сном за Рейном, в Галлии, в Британии, на Крите, в Египте, а некоторых просто зарыли на казарменном дворе. Его солдаты! Но Цезарь не придавал значения иронии судьбы. Повелительно он распорядился прекратить эту свалку, и ему повиновались.
Он шел твердым шагом принимающего парад, но в глазах читалось злоба и недовольство, и перед ним все как один останавливались, расступались; коротко приказывал он опустить оружие, и ему снова повиновались. Замирали боевые кличи, режущие удары и ответные атаки римлян тут же прекращались, оружие опускалось обратно в ножны. Строго и прямо смотрел он в миндалевидные глаза, блестящие, обманчивые, мечтательные, и не видел упрека в этих глазах. Он не читал в них обвинений. Цезарь словно затмил этим людям их первозданность, врожденное чувство, жившее в этих сынах Востока. И вот они уже стояли прямо и ровно, словно оловянные солдатики, и душа их была мертва. Они стали солдатами. Они стали человеческим материалом. Это было готовое пополнение, новый форпост Рима. Нет, Цезарь никогда не бездельничал. Где бы он ни командовал - возрождалась римская слава, и, куда бы ни приезжал он, - всюду был для него Великий Рим. Песок пустыни казался ему песком римских земель, который здоровит мир и радует сердце. Флагшток, на котором развевалось знамя Республики, вздымался среди бури, он продолжал гордо реять, несмотря ни на что, и одиноко вздымался к солнцу, затуманенному песком, вздымался одиноко и высоко в безбрежное Ничто.
Как всегда, подтянутый и стройный, примипил Авл уже был рядом, и быстро и чётко докладывал о случившемся:
- Один из воинов Наджары, некто Карим, явился в римской одежде и был схвачен своими. Затем прибыл пьяный Эвримах и вызвал на бой Наджару и ее людей. – больше он ничего не сказал, так как остальное было ясно.
Прозвучала команда дежурного легионера:
- Всем смирно! Сюда идет Цезарь!
Слова подстегнули солдат, они вытянулись еще напряженнее, а флаг вился на огромной, словно бы недосягаемой для простых смертных высоте! Какой великолепный символ!
- За учиненную неподобающим для воина образом провокацию, преступления против гражданского населения и разжигание вражды между Римом и союзными народами Эвримах лишается звания начальника конницы, - сказал Цезарь так, чтобы его услышали все. – Его дело будет разбирать военно-полевой суд. Арестовать и увести его!
- Но, Цезарь! – кричал тот, увлекаемый куда-то прочь. – Вспомни, ведь именно мы вовремя помогли тебе в битве! Не допусти же свершиться беззаконию, покарай предательство людей Востока!
- Далее, - холодно продолжал Цезарь, даже не взглянув в его сторону, - обязанности начальника конницы пока буду выполнять я… Греческо-македонская кавалерия в качестве наказания за этот случай понесет ответственность сообразно с законами военного времени. Она будет децимирована, оставшиеся командиры разжалованы, лишены прав гражданства и навсегда изгнаны из римской армии, а рядовые назначаются на внеочередные полевые караулы до конца похода!
Затем, он слегка обернулся в сторону пострадавших и вполоборота продолжил:
- Поскольку все произошло по вине вспомогательной римской конницы, вы имеете право на возмещение ущерба и удовлетворение морального вреда. Думаю, мы решим и это. А сейчас немедленно помогите раненым и отправьте их на лечение.
Римляне вновь заволновались было, но привычка к повиновению и дисциплина взяли свое, и они принялись за дело.
Цезарь направился было туда, где стояла Наджара, но вдруг все пережитое сказалось на нем не самым лучшим образом.
Сначала все потемнело вокруг… При каждом шаге ему внезапно начало чувствоваться, что он проваливается в бездонную пропасть, ускользает куда-то навеки, и он хватался за воздух, чтобы хоть за него удержаться. Он знает, что произошло. И он не знает. Он сделал что мог, дело завершено, он завершил его. Он предотвратил массовую бойню. Это хорошо. А теперь пора снова в пустыню, вот только багровый туман мешает. В этом багровом тумане трудно найти место… А этот Эвримах, тоже хорошо, нечего сказать. Беспредельное свинство. Цезарь им всем еще покажет, что к чему. Дисциплину надо оберегать! Дисциплину надо оберегать всеми средствами. Вот он сейчас приблизится и... он рухнул наземь.
Наджара видела, как Цезарь приближается, видела, что на его лице и в глазах вдруг проявились отчаяние и ужас; она увидел, как Цезарь вдруг рухнул наземь, рухнул словно подкошенный, его тело начало содрогаться от судорог. Приближенные римляне все как один бросились к нему, но никто не знал, что же в нем на самом деле происходит, ибо это было им неведомо… Только избранники Богов, как уверяют в своих книгах предки, испытывают такое…
Легионеры были в одежде защитного цвета, и казалось, они уносят Цезаря с поля боя.

 Отправлено: 22.10.13 19:28. Заголовок: Битве между Наджарой..

Битве между Наджарой и Эвримахом не суждено было состояться. И, на сей раз, это случилось вовсе не по повелению Великого Света, а потому, что вовремя появился Цезарь. Хотя, как думалось потом Наджаре, возможно. именно Свет сподвиг его к тому, чтобы появиться именно в эту секунду и окончательно прекратить сражение. Эвримаха увели, лишив его всех званий и почестей. Воительница смотрела ему вслед, и в глазах её не было ни злорадства, ни злости. Только печаль и, одновременно холодное презрение.
- Тебе нужно было принять свет - тогда бы ты смог спастись, - тихо и с сожалением проговорила женщина, убирая меч в ножны.
Затем, пустынница сделала шаг в сторону Цезаря, чтобы сказать ему о том, что ей не нужно никаких возмещений и, что и она сама, и её люди прощают Неверных, ибо они не ведают, что творят. Но, что это? Лицо римлянина, вдруг, побледнело, взгляд красивых глаз остановился и, как будто остекленел. В следующую секунду он сам, на мгновение, замер, а затем упал на землю, и забился в конвульсиях, уносимый своими людьми.
Наджара долго смотрела ему вслед. Она поняла, что за недуг терзает его. Эта болезнь была распространена среди людей Востока. Считалось, что лишь избранные получали её, как "дар" богов. Она мучила непостижимо, но давала человеку те способности, кои не были доступны другим смертным. Люди ею болеющие приближены к тьме и свету в равных пропорциях и, им дано делать выбор ежесекундно, на какую сторону встать. Падучая болезнь даёт дар предвидения и дар видения сущности этого мира... Я не ошиблась... Свет хранит его, посылая испытания. Что ж... Не волнуйся, Гай Юлий, я буду рядом.
Когда приступ миновал, Цезаря уложили в покоях, откуда он вышел утром и, по совету Наджары, плотно задёрнули шторы, чтобы в помещение не проникал яркий солнечный свет, который может спровоцировать новый приступ. Сама же воительница сидела подле него, держа его руку в своей. Она знала, что после того, как он придёт в себя, ещё около минуты он будет лежать неподвижно. Но, Наджара не требовала от него никаких действий.
- Тебе нужно отправляться в Рим, - серьёзно сказала она, посмотрев на него красивыми серыми глазами, - только не подумай, что я прогоняю тебя! Наоборот - я делаю это ради нас. Наши народы не могут ужиться вместе. Наши люди не приемлют друг друга. Пойми, Гай Юлий, я не хочу, чтобы из-за глупости Эвримаха или Карима мы с тобой потеряли то, что обрели здесь, в Сирии. Я не хочу потерять тебя и твоё доверие.
Прохладная рука Наджары коснулась всё ещё бледного лица римлянина, потом, она вдруг запела на своём языке:

- Там, где поёт ветер пустыни,
иль там, где сияют твои города,
одна звезда, нас ведёт отныне.
Отныне ведёт нас, и навсегда.

Твой лик, что подобен ангелу света,
я в сердце своём пронесу сквозь года.
И, сколько бы я не бродила по свету,
вернусь я к тебе, на миг, иль навсегда.

После этого, воительница приблизилась к Цезарю и запечатлела на его губах крепкий поцелуй, смысл которого почти не содержал в себе пошлой страсти, но, лишь показывал, что они навеки соединены нечто большим, чем простой плотской страстью.